Милорад Павич - Уникальный роман
Я решил позвонить мадемуазель Сандре Клозевиц. Поднял трубку и сказал:
– В прошлый раз, мадемуазель Сандра, вы упомянули о какой-то тайне, связанной с пальцами. Я напомню: ваша левая рука была тогда в перчатке с семью пальцами, то есть в целом у вас как бы было двенадцать пальцев. Вы не можете не согласиться, что это крайне странно. Это обстоятельство не дает мне покоя, и я хотел бы попросить вас буквально в нескольких словах все объяснить.
– Хорошо, я проясню для вас это обстоятельство, хотя Алекса считает, что это могло бы быть для нас опасно. Я, со своей стороны, придерживаюсь того мнения, что если я кому-нибудь расскажу о тайне пальцев, это нас может защитить…
– Может, посмертно! – иронически прокомментировал Алекса, и я понял, что он следит за нашим разговором.
– Будьте уверены, мадемуазель Сандра, – тут же вмешался я, – полиция сделает все, чтобы защитить вас, если вам будет грозить опасность. О какой, собственно, опасности идет речь?
– О, вы меня неправильно поняли. Речь не идет об опасности, которая грозит нам лично, я говорю о нашем ремесле в принципе, об астрологах в целом. В прошлый раз, когда вы приходили к нам, вы видели на мне те самые перчатки. Это были астрологические перчатки. Одна всегда семипалая, вторая должна иметь пять пальцев, так что с первой, той, где пальцев семь, она составляет в сумме дюжину пальцев, то есть по одному пальцу на каждый месяц в году. А следовательно, и на каждый знак зодиака. Таким образом, мои пальцы через астрологические перчатки связаны со вселенной и небесными телами… Тут мы с вами подошли к самой сущности. Если бы кто-то захотел причинить какой-нибудь вред нам или любому другому астрологу, он, скорее всего, начал бы с пальцев. Это наше самое уязвимое место. Если нам отрубить один палец, то мы, в отличие от вас, в случае, если бы с вами сделали то же самое, не просто остались бы изувеченными. Мы были бы изувечены вдвойне. Мы не просто потеряли бы один палец, мы потеряли бы возможность устанавливать астрологические контакты со вселенной и теми областями, где мы вылавливаем сны, теми областями, которые покрывает луна в зодиаке, с которым мы были связаны тем пальцем, который навсегда утрачен… Вот вам и вся история про перчатки, – закончила мадемуазель Сандра. А потом добавила: – Если вы когда-нибудь услышите, что кто-то где-то кого-то лишил, например, мизинца, – тщательно продумайте, господин старший следователь, что это может означать, и в три раза быстрее, чем обычно, бросайтесь за виновным. Потому что он не ограничится одними только пальцами…
Всякий раз, когда я вспоминал эту болтовню, мне в голову приходил один и тот же вопрос: кто же хочет изувечить Клозевица и почему? Ответа у меня не было. А парочке это было известно. Но несмотря ни на что, они молчали, словно воды в рот набрали.
79Я снова обратился к списку «предметов», который компьютер выдал мне в качестве перечня возможных улик по делу «Клозевиц – Лемпицка». Мне бросилось в глаза, что в списке отсутствует серьга, которую Клозевиц носит в брови. А ведь именно о ней зашла речь в тот день, когда мы с Лемпицкой познакомились и побывали с визитом в «Symptom House».
Прощаясь после этого на улице, мы обменялись с ней несколькими фразами. Я спросил ее:
– Вы заметили в «храме», пока мы разговаривали с Сандрой Клозевиц, какого-то мужчину?
– Нет. Мне кажется, мы были там одни.
– Та-а-а-к… Странно, очень странно, госпожа Лемпицка. А вы обратили внимание, что мадемуазель Сандра держит в своем «храме» зеркало?
– Да.
– И вы не заметили в этом зеркале ничего необычного?
– Нет. За исключением того, что оно висит в церкви, но это же как бы и не церковь.
– Знаете, это зеркало было повешено таким образом, что в нем могла отражаться только мадемуазель Сандра Клозевиц.
– И?
– Так в том-то все и дело. Вместо отражения мадемуазель Сандры я видел в зеркале отражение мужчины с наголо обритой головой и серьгой в брови. Неужели вы этого не заметили?
– Нет. А я именно что глаз не сводила с зеркала, потому что мадемуазель Сандра время от времени смотрелась в него и поправляла свой смешной веер. Вам все это просто показалось…
Теперь-то я понимаю, что Лемпицка видела в зеркале то, что и должно было бы там отражаться, в то время как я увидел нечто, что там действительно находилось, то есть мужчину с серьгой в ухе.
Разумеется, в этот момент и покойная Лемпицка смогла бы увидеть в зеркале того мужчину, которого зовут Алекса Клозевиц и который каким-то недоказуемым образом виновен в ее смерти.
80Во время допроса Эрлангена после убийства на его вилле я спросил его:
– В каких отношениях вы были с Лемпицкой?
– В самых сердечных.
– Что это значит?
– Я с ней пилился.
– А с леди Хехт?
– Ее я долбал.
– В чем разница?
– Вам бы следовало знать, что это означает. Вы же взрослый человек. Леди Хехт я трахал как мужчину, а Лемпицку как женщину.
– Из-за чего вы убили Лемпицку?
– Самозащита. Мы с ней выстрелили друг в друга одновременно.
– Но в ее револьвере не было патронов. Зачем ей было стрелять? Он же был разряжен.
– Но я-то этого не знал.
– Это вы говорите… Ну да ладно, вот только последний вопрос вам задам. Это вы потребовали от Лемпицкой, чтобы она убила леди Хехт?
– Разумеется нет. Она убила ее из ревности. Однако старший следователь не должен был бы задавать вопроса, относительно которого ему заранее известно, что положительный ответ на него не может быть правдивым.
81Я познакомился с подругой покойной Лемпицкой. Спросил ее, о чем они говорили, когда виделись в последний раз.
– Точно не помню. Она была какой-то молчаливой.
– ?
– Знаете, она пользовалась уик-эндами как своего рода «виагрой», а понедельниками как пенициллином… Когда мы с ней встретились в последний раз, я, кажется, спрашивала ее о чем-то вроде того, почему у одних оргазм продолжается дольше, а у других короче. Потому, ответила она, что у одних дольше, а у других короче продолжается настоящее, у одних дольше, а у других короче продолжается смерть.
«Умному человеку двух слов хватит, а трех недостаточно!» – подумал я, прощаясь.
82Я запросил тюрьму о том, получал ли Эрланген в заключении почту и от кого. Из всего, что они предоставили в мое распоряжение, самой интересной оказалась любовная переписка. Писала ему только одна женщина, и из копии ее почтовой открытки я сделал вывод, что раньше они никогда не встречались. Женщина подписывалась «R. Alfa» и была инициатором этой переписки, к чему ее подтолкнула фотография Эрлангена, опубликованная в газетной криминальной хронике рядом с сообщением о его деле. Она считала его невинно осужденным и хотела своими письмами облегчить ему пребывание в заключении. Что писал ей он, разумеется, неизвестно, но, судя по одному ее письму, которое было вскрыто из-за того, что в конверте находилось что-то твердое, и таким образом оказалось доступно тюремному начальству, она посылала ему любовные стихи и ждала встречи с ним, после того как он окажется на свободе. Вот эти стихи из письма:
Отнимет время все, что нам ссудило,
Но кроме времени с нас взыскивает правда,
А для нее взять, что давала, – мало,
Захочет больше, чем у нас когда-то было.
Тихонько падает покров со всех вещей,
Их нагота меня, я вижу, раздевает,
Но ты одет сиянием свечей,
И тени чистые тебя от всех скрывают,
А моя тайна только лишь в тебе
Пока еще живет, не умирает.
Я наконец догадался, что у Клозевица был исключительно развитый и тонкий нюх. Об этом ведь даже говорили. Как-то раз Лемпицка сказала мне таинственно, словно раскрывая corpus delicti против Клозевица:
– Этот может унюхать, как смердят курицы из книги Киша «Ранние страдания» и лепешка буйвола с рисунка Пабло Пикассо.
Эти слова я запомнил хорошо, но вот никак не могу вспомнить, о ком это недавно прочитал (а может, я это видел во сне?), что у него был такой же хороший нюх… Кто это был? Завтра с утра потребую от компьютера перекопать сны Дистели и Лемпицкой, чтобы найти того, кто там, в снах, обладал прекрасным нюхом…
84Из любовной переписки между заключенным Эрлангеном и неизвестной особой я узнал о ней только то, что она подписывалась чем-то вроде шифра – «R. Alfa». Я справился в компьютерных энциклопедиях обо всем, что связано с буквой «альфа». И пришел к заключению, что, скорее всего, «R. Alfa» – это сокращение из области астрологии, которое в расшифрованном виде звучит как Rektascenzia Alfa, а такая ректосценция соответствует зодиакальному знаку «Рак». Из этого следует, что женщина, которая писала Эрлангену в тюрьму любовные письма, родилась под знаком «Рак», чем и объясняется то обстоятельство, что на оборотной стороне ее писем вместо имени и адреса стояло изображение пяти звезд раздвоенного созвездия Рака:
