Нина Васина - Невеста и Чудовище
– Вы обещали мне помочь, – вклинилась я в родственные разборки.
– Простите, я к вашим услугам, – развернулся ко мне Бирс.
Принесли шампанское и еду. Я набросилась на креветок, Бирс разлил шампанское.
– Вам нельзя пить, – заметила я с полным ртом.
– Почему? Отметим, а домой поедем на метро.
– Нужно ехать на дачу. Срочно. – Беру бокал и выпиваю его, не отрываясь.
– Ладно, – кивнул Бирс, – тогда возьмем на дачу шампанского. У меня там один...
– Коньяк двух сортов, полусухое, водка, кофейный ликер и полбутылки текилы, – закончила я за него.
– Вот видишь! – отвтил Байрон на изумленный взгляд Бирса. – И ноги ее там не было.
– Допустим, – кивнул Бирс, подумав. – Много у вас таких фокусов?
Я задумалась и выпила еще один бокал.
– На втором этаже сундук с книгами и коробкой сигар. Кубинские. В гараже – красный «Москвич» Лизаветы. Ваш глухой истопник на самом деле отлично слышит. Вы могли и сами догадаться – у него телевизор в пристройке. Думаю, ему пришлось изображать глухонемого, потому что таким был Кирзаков. Вроде все. – Беру третий бокал. – Больше ничего в голову не приходит.
Не рассказывать же в самом деле, как Кирзач развел меня на просмотр сериала.
– Однако!.. – задумался Бирс. – А что у нас сегодня на даче?
– Нужно срочно разрушить беседку. По крайней мере пол в ней, – отвечаю я бодро – ни в одном глазу.
Бирс посмотрел на сына и беззаботно кивнул:
– Ну и ладно. Эта беседка мне никогда не нравилась. Лилит... – он переключился на меня. – Я уважаю причуды беременных, особенно таких юных, но все же хотелось бы услышать причину.
– Так вы согласны или нет?
– Конечно, согласны. Развалим за час. А вы уж уважьте меня объяснениями.
Я посмотрела на Байрона. Он покачал головой:
– Сама говори.
– Ладно. Меня преследует призрак девочки. Ее останки зарыты под вашей беседкой. Если их вырыть и похоронить, все наладится.
Бирс сразу стал серьезным, глаза – холодными.
– С призраками – это не ко мне. Это к Лизавете.
– Не могу, – вздохнула я. – Мы с Лизаветой расходимся в вопросе появления на свет вашего внука. И еще мне кажется, что она покровительствует убийце девочки и не захочет его бегства.
– И кто у нас убийца? – спросил Бирс.
– Ваш истопник и непосредственный строитель беседки. Он зарыл под ней как минимум останки двух тел – девочки и ее мамы.
– Кирзач? – растерянно посмотрел на сына Бирс.
– Его фамилия Овчар, – ответила я. – Сбежал из заключения в девяносто втором. В девяносто третьем он пришел мастеровым в дачный поселок и прижился на вашем строительстве. Тогда же подал в милицию заявление о потере паспорта. К этому времени настоящий Кирзаков наверняка был уже мертв. Думаю, этот человек был хорошо знаком Овчару и одинок, потому что убить ради документов первого встречного, у которого мог быть целый букет родственников, Овчар вряд ли решился бы.
Бирс задумался, положив кулаки на стол. Потом поднял на меня глаза:
– И что, по-твоему, Кирзач будет делать, когда мы начнем ломать беседку?
– Если виновен – сбежит. Лучше ему не мешать и уж тем более не предлагать поработать с вами. Он опасный человек. Пусть бежит. И потом, вдруг я ошиблась, и под беседкой ничего нет.
– Да уж... – заметил со вздохом Байрон.
Бирс посмотрел на пол. Я тоже. Байрон отследил наши взгляды и поднял сумку.
– То, что валялось на полу, – работает? – спросил Бирс сына. Дождался кивка. – Можно подключиться. У меня есть кое-какие связи, я могу через телефон сейчас войти в нужную директорию и узнать... – он задумался.
– Вот именно, – кивнула я. – Мы вошли в нужную директорию, а толку? О ком вы хотите узнать? О Кирзакове? Узнаете, что жил такой глухонемой в Псковской области и паспорт терял в девяносто третьем. Можно еще узнать о душегубе Овчаре, сбежавшем в девяносто втором. Он в розыске.
– И как же тогда доказать, что Кирзач – это Овчар? – задумался Бирс.
Я чуть не проговорилась, что Байрон сам это узнал по анализу крови, но вовремя закрыла рот ладонью.
– Дать ему в морду, – предложил Байрон. – Сразу и без объяснений. Потом извиниться и оказать первую помощь – вытереть кровь полотенцем. У тебя есть знакомый доктор, попросим его срочно сделать анализ, залезем в базу МВД и сравним.
– Этот доктор – психиатр, – многозначительно уточнил Бирс.
– Тихон Ильич согласится сделать анализ крови, – заметила я, вогнав отца и сына в небольшой столбняк, – вот только времени у нас нет. Я должна до рассвета знать, есть ли под беседкой детские останки.
Бирс откинулся на спинку стула, посмотрел на меня, и к нему в глаза вернулись смешинки. Он стал прежним, вернее... завтрашним воскресным Бирсом, который веселился... или будет веселиться, как только посмотрит на меня.
– До рассвета? – уточнил он. – А когда у нас рассвет?
– Восемь часов плюс-минус три минуты, – буркнул Байрон.
– Ага!.. – Бирс задумался. – Лилит права. Мы никак не успеем дать в морду истопнику, исследовать его кровь, развалить беседку и разобрать обнаруженные под нею скелеты по размерам. Прекрасная Лилит, я давно ничего не копал. Побалуйте меня перед тяжким физическим трудом объяснением важности восхода солнца во всей этой истории. Хорошо бы без банальностей вроде рассыпающегося при первых лучах солнца праха.
– Без банальностей?.. Ладно. Тема такая. Мой отец выкрал редкую орхидею из страны, в которой этот цветок охраняется государством. Она была красного цвета. И очень дорого стоила у ценителей орхидей. А он вез цветок своей дочурке – ничего не напоминает? Дочка выросла и попала в царство-государство, где течет река без начала и конца – по кругу – и мертвые вершат судьбы живых. И цветок аленький плавает по реке. Она встретила там своего сыночка – детинушку лет сорока, злого-презлого, а в некоторые моменты – вообще оборотня. И были у этого детинушки глаза Байрона, и походка Байрона, и руки – Байрона, в общем, все как у отца. Это и сбило ее с толку. Девушка полюбила своего сыночка и захотела быть с ним вместе. Для этого она должна найти прах девочки, которая ее сопровождала... – Я задумалась. – Которая ее и привела к реке мертвых, теперь я точно знаю, что была там из-за Верочки, но сейчас – о другом. Если девушка сделает все правильно и успеет вернуться на берег реки до рассвета, она встретится с сыночком – «Я люблю тебя любым, и чудищем безобразным, и всегда любить буду!» – и они станут вместе жить-поживать. Вот такая история.
– А что с цветком? – серьезно спрашивает Бирс.
– Съела, – кивнула я. – Когда реку переплывала. Очень есть захотелось.
Самой стало смешно, а отец и сын застыли в грусти. Сын очнулся первым:
– Текила, ты что, подумываешь на тему аборта?
Смотрю на него с обожанием. Вот – опять! Байрон опять восхищает меня своей логикой.
– Ни-ког-да! – отвечаю я, глядя в его глаза, и с трудом сдерживаю слезы. Нужно переключиться на дело, пока не заревела. – Байрон, ты... Ты умеешь стрелять?
– Умею, – отвечает он, покосившись на отца. – Меня Кирзач научил. Из охотничьего ружья. Потихоньку от мамы.
– Вот и хорошо, значит, ты знаешь, где Кирзач хранит ружье.
– Нет, – Байрон посмотрел на отца растерянно. – У него есть ружье!.. Я как-то не подумал.
– В пристройке. От кухонной двери – слева в углу под старым ватником. Не от входной, с улицы, а от кухонной. Запомни.
Глаза Бирса расширились. Поверил, наконец? Так он еще на меня не смотрел. На тему: «Вот ты какой, цветочек аленький!» Чувствую, что покрываюсь пупырышками и быстро отвожу глаза, чтобы он не догадался о своем поцелуе через... пять месяцев. Или все совершенно изменится?.. И не будет поцелуя – моей первой тайны от Байрона.
– Пожалуй, нам пора, – Бирс встал.
Я тоже встала и бросилась к Байрону. Присела перед ним.
– Байрон, я не знаю, как все получится и что будет завтра...
– Текила, не напрягай, у меня и так мозги дымятся, – он поднял руки, сдаваясь. – Надеюсь, ты не потащишься на рассвете в какое-нибудь гнилое местечко? Типа Загибайлово или Объедалово. – Он посмотрел на отца. – Правильно я назвал веселые деревушки недалеко от нашей дачи?
Вот так он и не дал попрощаться на всякий случай. Я встала, отряхнула джинсы на коленках, только повернулась забрать свою куртку со стула, а Бирс сунул мне в лицо цветок. Похож на лилию, только некоторые лепестки различаются по длине, и раскраска странная – полосатая, а местами – в черную крапинку на желтом. Из его внутренности торчал длиннющий розовый пестик, приплюснутый на конце, как язык, и топорщились усиками тычинки.
– К сожалению, лилий уже не было. Орхидея для Лилит! – объявил Бирс, удивив меня почти детским смущением.
Я вздрогнула и осторожно двумя пальцами взяла стебель.
– А как она... называется? – спрашиваю на всякий случай. Мало ли что я съела в реке.
– Куприпедиум! – с готовностью откликнулся Бирс и в озарении спросил: – А как называлась та, что вы...
