Елена Арсеньева - Последняя женская глупость
До связи. Григорий».
– Не понял… – медленно сказал Павел. – Не понял… Это что, шутка?
– Чья? Моя, что ли? – хмыкнул Резвун, выключая ноутбук, закрывая и осторожно опуская его на землю.
– Да уж не моя.
– И не моя. Кстати, зачем, вы думаете, я тащил с собой эту тяжесть? Мог ведь просто распечатать сообщения на бумаге, правильно? Но я хотел, чтобы вы поверили мне. Потому что ситуация осложнилась. Эта шутка не моя и не ваша. Это шутка Гриши Бронникова, который может оказаться похитрей и нас с вами, и действующего законодательства.
– В смысле?
– Видите ли, Павел, я тут, пользуясь свободным доступом в Интернет, побродил по нему на предмет выяснения некоторых современных российских законов относительно признания гражданина безвестно отсутствующим или умершим. Вот что я выяснил. В принципе, должен пройти год, чтобы человека признали безвестно отсутствующим, и пять – для признания умершим. Совершенно так, как вы говорили. Это согласно статьям 42 и 45 ГК РФ. Однако в той же 45-й статье есть одна тонкость. Если суду становятся известны обстоятельства, дающие основания предполагать, что существовала некая угроза жизни и здоровью пропавшего гражданина, то он может быть признан умершим в течение шести месяцев. Скажем, человек отправился кататься на байдарке-каноэ по речке Амазонке, кишащей пираньями. Были обстоятельства, угрожающие его жизни и здоровью? Ого, еще какие. То есть такой гражданин в случае своего безвестного отсутствия будет признан умершим через шесть месяцев совершенно запросто. Или, к примеру, некоему русскому издателю в мирном городе Нанте поступают письма угрожающего содержания, раздаются пугающие звонки в его адрес, как в России, так и во Франции…
– Вам конкретно кто-то звонил? Писал? Угрожал? – перебил Павел.
– Нет. Но где гарантия, что после моего исчезновения, моего и моей семьи, в наших вещах не найдут писем такого рода? Что на гостиничном коммутаторе не вспомнят о каких-то звонках Резвуну? Все это легко организуется, ну а заполнить подобными посланиями мой электронный почтовый ящик – вообще раз плюнуть. Конечно, еще вопрос, признает ли суд подобные примочки «обстоятельствами, угрожающими жизни и здоровью», но ведь попытка не пытка. Почувствуйте разницу: либо пять, а с необходимым предварительным годом – и все шесть лет, либо шесть месяцев.
– Что-то здесь не то… – пробормотал Павел.
– В смысле?
– В смысле, я не понимаю, почему Григорий Александрович засуетился. Ведь Сироткин погиб совсем недавно, два месяца назад. И тут же исчезаете вы. Сама по себе ситуация не без напряга, верно? Один компаньон, второй…
– Да уж…
– Он не потому настаивал на исчезновении всей вашей семьи, что жалко было доли наследства. В течение пяти лет фирму можно было бы тихо и спокойно разорить и никому практически ничего не платить. Совместное исчезновение всех вас должно было придать некую правдоподобность ситуации. Понимаете?
– Конечно, – согласился Резвун. – Но знаете что? Мы все еще гадаем на пальцах. Нам не постигнуть истинных замыслов Бронникова. Кроме того, ситуация опять-таки осложняется взаимным недоверием. Так?
– Не без того! – усмехнулся Павел. – Хотя знаете, я вам, пожалуй, верю.
– Ну и зря, – дружески сказал Резвун, доставая из кармана свою трубочку и подсовывая ее к самому лицу Павла.
Тот какое-то мгновение недоумевающе смотрел на трубку, готовый вежливо ответить: «Спасибо, не курю!» – потом вдруг тень подозрения затуманила его глаза, но прежде, чем подозрение оформилось в мозгу, Резвун сорвал с трубки мундштук, что-то вспыхнуло – и Павел откинулся назад и начал медленно валиться с выступа, на котором сидел.
Подхватив его одной рукой и придерживая так, чтобы кровь из простреленного лица стекала на сторону, Резвун свободной рукой спрятал трубку. Возникло мимолетное воспоминание: вот они с Бронниковым сидят в гостях у некоего забавного господина, который когда-то служил в Конторе Глубокого Бурения и с тех пор коллекционировал игрушки вроде такой трубочки, добывая их в спецвойсках, для коих они и выпускаются. Товар был штучный, однако за немалые деньги и благодаря прочным связям коллекция этого господина постоянно пополнялась. Наигравшись, он кое-что продавал за очень немалые деньги. Вот и Резвуну с другом Гришей перепали в тот день эта трубка и еще одна игрушка.
Трубка досталась Резвуну, потому что он всегда курил только трубки, ну а ту, вторую вещицу забрал Бронников. Вряд ли ему пришлось хоть когда-нибудь пустить свое приобретение в ход. А Резвуну пришлось вот…
Он обшарил карманы Павла. Нашел пистолет с навинченным глушителем. Осторожно опустил тело, дважды выстрелил в лицо – практически не целясь, с небрежной меткостью профессионала. Пистолет сунул в карман – пока, временно.
Еще раз проверил карманы, бумажник, повертел в пальцах кредитную карточку и небрежным щелчком отправил вон из «уха». Если упадет в воду, тем лучше. А может быть, какой-нибудь бомж местный подберет, если только в Нанте обитает это племя. Клошары, да, они тут называются клошары!
В нагрудном кармане рубашки убитого лежала дискета. Она была совершенно такая же, как та, которую только что показывал Павлу Резвун: черная, плоская TDK, и Резвун даже подумал, что это его дискета, но тотчас вспомнил, что она осталась в дисководе ноутбука. А эта принадлежала Павлу, и Резвуну остро захотелось прочесть ее. Кто ее знает, вдруг там содержится ответ на вопрос: почему Бронников вдруг засуетился? Почему придумал этот угрожающий звонок в издательство, а главное, почему счел нужным предупредить о нем Резвуна? И не связан ли этот вопрос с другим: почему, за каким чертом Бронникову так нужна гибель всей семьи Резвуна? Ведь Павел прав: гипотетическое наследство – кошкины слезки в сравнении с тем, что будет иметь Бронников через пять лет, если поведет дело с умом. Чего он хочет? Вообще-то Резвун знал: единоличная власть над издательством, а значит, над доходами – не самый крупный выигрыш, который мог бы выпасть удачливому игроку в случае его смерти. Но этот выигрыш Бронников никак, ни под каким видом получить не сможет. Он достанется только законному наследнику по линии родства. Этих наследников Бронников и пытается уничтожить… Что ж, действует по знаменитому принципу: «Не доставайся ж ты никому! Я этого не получу, так и другим не дам!»
Нечего голову без толку ломать. Все равно никогда не понять побудительных причин Гришкиных поступков. Он человек неожиданный, потенциальный предатель, как и всякий Близнец. Неожиданностью повадок и коварством натуры он и привлекателен до неотразимости!
Повертел в руках дискету. Откуда взялось это предчувствие, что она очень многое значит для него? В принципе, прочесть дискету можно было бы прямо сейчас, включив ноутбук снова, однако Резвуну не хотелось задерживаться. Разумеется, он не боялся покойников и не верил, что Малюта вдруг откроет простреленный глаз и задаст какой-нибудь сакраментальный вопрос, как и подобает ожившему мертвецу, но принцип всякого нормального преступника – как можно скорее покинуть место преступления. Конечно, он всего-навсего убил того, кто с минуты на минуту мог сделаться его собственным убийцей, то есть как бы в порядке необходимой самообороны, но… но если его сейчас застукают ажаны, вряд ли они станут выслушивать его доводы. Поэтому он сунул дискету в карман, решив, что проверит ее на досуге, и больше из вещей, принадлежавших Малюте, не тронул ничего, кроме маленького фонарика и… паспорта. Паспорт был на имя громадянина Павло Малютко из вильной, самостийной и жовто-блакитной страны Хохляндии.
– Гоп, мои гречаники! – тихонько пропел Резвун, вглядываясь в изображенное на фотографии напряженное лицо под темно-русым чубом. Пятерней начесал себе волосы на лоб… Нет, такие штуки надо делать перед зеркалом. Да и без краски не обойтись…
Документ Павло Малютко был надежно захован в кармане Резвуна. После этого он задумчиво потер пальцы, будто прикидывая, как быть дальше. Он не чувствовал ни малейшего волнения, ни страха наедине с мертвецом. Обошел тело, всмотрелся в своды «слухового отверстия», подсвечивая себе фонариком. Как он убедился еще прошлой ночью, облазив чуть не все сточные сооружения на набережной Луары, ничего похожего на описанные Малютой бездонные пропасти в них не было. Все забрано очень прочными решетками, вдобавок такого диаметра, что даже ребенок застрянет, не говоря о взрослом мужике. И труп не скроешь… Впрочем, у Резвуна такой надобности не было. Поэтому он вылез из каменного «уха», огляделся, взобрался на набережную, перемахнул через парапет и пошел, бесшумно ступая в своих мягких туфлях и с немалым облегчением вдыхая теплый, пронизанный легким лунным светом воздух.
Впрочем, шел Резвун торопливо, наслаждаться тихой ночью времени особо не было. Ему нужно было успеть на последний скоростной поезд в Париж.
