Анна Шахова - Прыжок в ледяное отчаяние
— Тамара Сергеевна, я баночку эту возьму на экспертизу. Пока не придавайте этому никакого значения.
— Да как же не придавать значения?! — Женщина прижала руки к кругленькой груди. — Это же кошмар какой-то, что творится! Лиза, Вика, Толя… Я просто боюсь! Просто опасаюсь оставаться в этом доме! Работу я забросила, свою семью тоже, в общем, находиться здесь уже выше моих сил! Непосильное бремя. Конечно, я сестра и обязана, но… Но просто я не выдерживаю… — И Тамара скривилась от подступивших слез.
— Ну, с Анатолием Сергеевичем, слава Богу, все в порядке, и, мне кажется, он совсем не нуждается в сиделке.
— Кстати, сиделку ему сватает Олег. Свою племянницу Алену. Она не москвичка, учится в Москве и сейчас живет у них. Но, похоже, с Инной Павловной ужиться не может никто.
— И когда же эта Алена прибывает?
— Завтра. — Тамара поменяла местами салфетницу и корзиночку с сухарями.
— А я уж тогда на работу. Я в НИИ технического стекла работаю, — с гордостью сказала женщина.
— Скажите, Тамара Сергеевна, в котором часу ваш брат вчера вернулся домой?
— С этого представления, которое устроил невменяемый Валентин? — фыркнула Тамара. — В три, наверное. На такси приехал.
— Не раньше? — нахмурился Загорайло.
— Может, и раньше. Он имел совершенно замученный вид и жаловался, что его укачало в этих пробках, как младенца, — пожала плечами сестра Сверчкова.
— И что он рассказал про сеанс?
— Никаких подробностей. Только очень жалел Валю. Совсем, говорит, у того с нервами беда. А про экстрасенса? — Тамара усмехнулась. — Отмахнулся, да и все. Мы, знаете ли, — технари. Народ практический, приземленный. — Лялина схватилась за баночку с кружочками, но тут же отдернула руку.
— Никакой мистики и сверхъестественных сил не признаем.
— А Бога? — испытующе посмотрел на «технаря» Влад.
— Я атеистка, — сухо ответила Тамара.
— А когда приезжал Олег? Ну, чтобы взять что-то в гараже? — опер резко сменил тему, вызвав настороженный взгляд женщины.
— Позавчера, — подумав, сказала она. — К вечеру. Да, наверное, около пяти. Толи не было. Да, собственно, Олег и пробыл несколько минут. Взял запаску Викину да и уехал.
— У него были проблемы с колесом?
— Ну наверное. Еще кофе? — нетерпеливо спросила женщина.
— Спасибо. А Олег пил чай в этот приезд?
— Да не пил он ничего! — Лялина поднялась, запахнула шерстяную кофточку и подошла к столику у плиты, чтобы включить чайник.
— Нет-нет, Тамара Сергеевна, я больше ничего не буду. Спасибо. Значит, Стрижов не задерживался?
— Нет. В ванную, может, зашел, да и уехал. У него по вечерам ученики. Он вечно торопится, — теперь она принялась за перебирание кухонных тряпочек, которые лежали на краю раковины.
Сыщик распрощался с беспокойной сверчковской сестрой и поехал в отдел. Он хотел подсунуть баночку эксперту Мухину. С желчным сослуживцем у Влада отношения складывались напряженные, сугубо деловые. И Загорайло голову сломал, прежде чем придумал, как отблагодарить Василия Петровича. Слава богу, криминалист находился на месте.
— А я к вам, Василий Петрович! — радостно сказал опер, появившись в кабинете, будто долгожданный гость.
Мухин, что-то писавший, настороженно посмотрел на Влада. Тот с загадочным видом поставил на стол сверчковскую чайницу.
— Василь Петрович! За ради Христа, вопрос жизни и смерти, — в глазах, словах и интонации Загорайло была просьба, в которой было невозможно отказать.
— Чьей жизни? И чьей смерти? — Мухин сделал вид, что углубился в писанину.
— Моей! Конечно, моей, милейший сотоварищ Василь Петрович.
— С вашей жизнью, насколько я успел заметить, все в полном порядке. Даже поправились, товарищ оперуполномоченный, — ехидно ухмыльнулся Мухин.
— А если вопрос поставить таким образом?
Влад вытащил из кармана джинсов маленький пакетик.
Увидев медные кругляши, которые просвечивали через пластик, криминалист выронил ручку и с благоговением взял пакетик из рук Влада. Высыпав на стол пять юбилейных монет, посвященных двухсотлетию войны 1812 года, Василий Петрович смешно открыл рот.
— Ага! Дар речи, дорогой мой коллега, потеряли?
— Но откуда? Разве уже выпустили? Я ждал, но так скоро, — бормотал Мухин, вертя в руках двух- и пятирублевые монетки с изображением прославленных героев Бородинской битвы.
— Друзей соответствующих иметь надо! Вот подружились бы вы со мной раньше, я бы вас с соседом Тимохой Журавлевым свел, а он…
— Да-да. Хорошо, Загорайло. Спасибо. — Мухин жестом фокусника схватил баночку с кружочками, и она будто растворилась в его руках.
— Завтра позвони мне. Завтра. — Эксперт уже достал лупу и погрузился в детальное изучение бесценных сокровищ общим достоинством в шестнадцать рублей.
Глава Эмского УВД полковник Эдуард Рыков, к сожалению, не имел слабостей и хобби. Задобрить его мгновенным фокусом с пакетиком не представлялось возможным. Увидев в коридоре Влада, он раздраженно задвигал кустистыми бровями:
— Болеет он, видите ли! Чем ты, Загорайло, болеешь, интересно? С таким отменным цветом лица?
— Так ненормальная краснота, товарищ полковник. Последствие приступа.
— Заливай мне больше. Чтобы больничный представил, или сегодняшний день за прогул пойдет.
По решительному, побелевшему вмиг лицу оперативника Эдуард Андреевич понял, что ситуация с Владиславом не так проста.
— Или уходить всерьез надумал? — более миролюбиво спросил он.
— Не надумал, но думаю. — Влад не поднимал на начальника глаз.
После затянувшейся паузы полковник выдохнул:
— Ну, думай. Мы тебя, надеюсь, ничем не обидели.
— Да нет, конечно, я просто…
— О-о, замямлил аж, говорун наш.
— Так точно! — отчеканил Загорайло, кашлянув. — Проблема во мне.
— Ладно, Влад. Родителям привет. — Рыков дружески похлопал Загорайло по плечу и заспешил по коридору.
Глава восьмая
Раннее утро четы Шатовых получилось бурным. Покаянные стенания мужа. Слезы и обличения жены. Сердечный приступ «пьяницы», усугубленный львиной долей артистизма. Реанимационные действия, забота и жалость Люши. Страстное примирение. Краткий обморочный сон, из которого вжавшихся друг в друга супругов вывел телефонный звонок.
Растирая затекшую руку и подпрыгивая на холодном паркете, голая, лохматая, но донельзя деловитая сыщица преувеличенно бодро сказала:
— Алло!
— Простите, Юлия Гавриловна, что разбудил вас в выходной так рано, но нам нужно обсудить ситуацию и скоординировать действия. Как вы думаете? — Мягкий голос Загорайло будто намекал на его полную осведомленность о состоянии и внешнем виде подчиненной.
— Да что за извинения, Владик! — почти закричала Люша и бросилась с телефоном в теплую постель, подвигая сопящего Сашу. — Уж полдень на носу, и я вся в домашних делах. Ой! — пискнула она от неожиданного и совершенно бесцеремонного маневра проснувшегося супруга. — Черт, ноготь сломала, — пояснила она Владу, пытаясь защититься от настырного сладострастника.
— Ты мне льстишь, — буркнул тот, рывком поднявшись из постели.
Люша закашлялась, пытаясь скрыть хохот, и выдавила:
— Я перезвоню буквально через минуту!
И, бросив трубку под диван, запустила в Сашу штанами от пижамы, которые обнаружились на полу:
— Дискредитации перед начальством не потерплю!
— Еще какие указания будут голодному мужу? — сдвинул брови Шатов, оглядывая комнату в поисках домашних шортов.
— По гимназисткам не шастать! — в тон ему ответила Люша, также смешно сдвинув брови.
— Это вопрос решенный.
Саша засовывал ноги в штанины.
— Позвоню сегодня ректору — Димке Билибину. Скажу, чтобы срочно искал замену. Хватит, надоело в профессора играться. — Муж подтянул шорты в невообразимых зеленых слониках и скопировал Люшин рубящий жест рукой. После чего отправился на поиски завтрака.
Счастливая сыщица мчалась по заданию Загорайло к Рубцовской набережной. Ликующее настроение хозяйки, видимо, передалось и машине, и та задорно стартовала на светофорах, обходила неповоротливые внедорожники и вообще вела себя игриво и бойко, будто резвящийся на первом весеннем солнышке щенок. Москва неузнаваемо преобразилась за считанные часы: сгинули захламленные сугробы, в которые лишь вчера вгрызались дворники, будто разрабатывали горную породу и дробили ее на мелкие фракции. Порода распалась, раскисла и потекла ручейками и речушками по извилистым улочкам, которые подставляли макушки-крыши светилу, скинув в приветствии белые шапки. Солнца город ждал не как беспощадного завоевателя, а как опытного целителя, способного разогнать кровь по анемичному каменному телу. Еще не оттаявшая земля на газонах, выглядевшая заплатами на прошлогодней траве, с жадностью впитывала влагу и тепло, чтобы напоить примороженные корешки репьев и одуванчиков, с которыми вяло боролись в городе, как с дурными манерами отпрысков, но втайне любовались их безыскусностью и цветом. И наконец, Москва-река дрогнула и расколола ледяной панцирь, понесла его обломки, облизывая неровные пластины, тающие пломбиром на теплом языке.
