Марина Белова - Итальянский сапог на босу ногу
После войны Семен Иванович не оставил армию. Военная карьера у него сложилась более чем удачно, чего нельзя было сказать о личной жизни. Пять лет он провел в Германии. Потом его перебросили в Венгрию. Чины росли, а желания жениться не возникало. Да и на ком ему было жениться? На иностранке? Кто же ему разрешит такой брак? На медсестре? Поварихе? К тому времени он уже был полковником – ему бы жену с образованием, а не кухарку. Так и остался неженатым.
Будучи по делам в Ленинграде он случайно забрел в Русский музей. Что – то знакомое почудилось в одной из картин Левитана. Как оказалось, художник написал две парные картины, одна из которых волей случая досталось ему, Василию Семеновичу. Вот тогда он понял, какое сокровище храниться у него дома долгие годы. Вторая картина принадлежала кисти Поленова, а натюрморт был создан рукой голландского художника первой половины семнадцатого века.
С этого времени Василий Семенович не на шутку увлекся живописью, вернее коллекционированием картин. Занялся самообразованием. Где бы он ни был, обязательно посещал музеи, картинные галереи, антикварные магазины и лавки. Он как одержимый рылся в каталогах, выискивал нужную для себя информацию. Голландца он продал, купил пару картин русских мастеров – решил коллекционировать русскую живопись – потом сменял одну из них на другую, более ценную. Его коллекция становилась все больше и больше, а друзей все меньше и меньше. Вопрос о женитьбе уже не волновал генерала. У него было увлечение, страсть, которую он ни с кем делить не желал. Но так было лишь до того момента, покуда на его горизонте не появилась Софья Андреевна.
Это потом она узнает, что побудило его так срочно жениться, а пока…
Она стояла и не отводила глаз от картин.
– Я бы смотрела и смотрела, – призналась она. – Это Саврасов? А это? Неужели Айвазовский? Боже, я глазам своим не верю. Мне бы хотя бы разочек в месяц к вам приходить, – восторженно выдохнула она.
– Ну почему разочек в месяц? – усмехнулся генерал. – Я предлагаю вам руку и сердце. Будете ежедневно созерцать эти картины. Подумайте, только поторопитесь. Я уже в летах, мой срок недолог.
«А что? Выйду за генерала замуж. А Валька пусть барахтается, как хочет. Я его двадцать лет не видела и столько же видеть не хочу», – скрепя сердце, подумала Софья Андреевна и, недолго думая, согласилась.
– То, что генерал – не подарок, я поняла очень скоро. Прежде всего, ему нужна была домработница и кухарка, да еще такая, которая могла бы поддержать умный разговор, когда ему того хотелось. Он был одержим своей коллекцией и ни в какой любви не нуждался. Картины ему заменяли и любимую женщину, и детей. Наверное, он свихнулся на почве своего коллекционирования. Кстати, то, что детей у нас не будет никогда, он мне сообщил почти сразу после бракосочетания. Но, если честно, мне и не хотелось иметь от него детей. Как можно рожать от человека, который ненавидит детей? – спросила Софья Андреевна, а я подумала: «Мы-то знаем, кто вам глаза раскрыл». – Скоро он попросил, чтобы я оставила работу, – продолжила она свой рассказ. – Так я превратилась в сторожа и уборщицу приватного музея. Думала, что скоро все кончится, и я стану молодой обеспеченной вдовой, создам новую семью, рожу ребенка. Генерал казался мне болезненным, дышащим на ладан, но я ошибалась. По большому счету мой муж оказался симулянтом. У него, конечно, было несколько шрамов с войны. Одна пуля прошла насквозь через левое плечо, не повредив жизненно важных органов. Другая скользнула по касательной, оставив след на черепе. Ногу он сломал уже после войны. Кости срослись неудачно, одна нога стала короче другой на пару сантиметров. Пришлось моему генералу взять в руки трость. Но, став хромым, он ничуть не расстроился. Как инвалид, генерал, фронтовик, он получал весьма приличную пенсию, которую тратил на свою коллекцию. Иногда он продавал картины, покупал новые. Отдыхать ездил за государственный счет, меня не баловал, денег у меня как не было, так и не было. То из-за чего я выходила замуж, а именно материальная свобода меня не коснулась. Брат этого не понимал и постоянно донимал тем, что требовал денег. Он меня и подбил к воровству, пообещав навсегда уехать из города. Я присмотрела одну картину – хорошую, но малоизвестного художника девятнадцатого столетия. Прикинула, сколько за нее можно взять. Картина висела не в городской квартире, а на даче, то есть можно было инсценировать взлом и взять под шумок картину. Я отдала брату ключ от дачи, рассказала, где висит картина. Он обещал взять только ее, но обещание не сдержал: особенно не осторожничал и бросал в сумку все, что попадалось под руку, а на даче было чем поживиться. Ему не повезло: заметив в доме свет – мы с мужем выехали с дачи два часа назад и возвращаться не собирались, – соседи вызвали милицию. Отпираться не было смысла. Но самое противное, он сдал меня, сказал, что это я подбила его ограбить мужа. Я плакала, говорила, что это неправда, что только хотела избавиться от надоедливого братца. Василий Семенович мне поверил, заявление писать не стал и сделал все, чтобы замять дело. А еще он Валентину дал денег, чтобы тот уехал и больше нас не беспокоил, а мне пригрозил: первая моя провинность – и я окажусь за решеткой. С этого самого дня началась моя каторга.
– Позвольте, а разве вы со своими прокурорскими связями не могли замять дело? – вырвалось у меня.
– Прокурорскими? – удивилась Софья Андреевна и так странно на нас посмотрела, что я сразу поняла, что сболтнула глупость.
– А разве до замужества вы не работали прокурором?
– Я? Я окончила экономический факультет! Работала экономистом в пищевой промышленности.
– Но тогда… как вам стало известно, что Леопольд Иванович был ранее судим? – спросила Алина, глядя то на Софью Андреевну, то на меня.
– Сам сказал… когда мы с ним познакомились. Он честно мне признался в грехах молодости.
Не передать словами, как расстроил Алину ответ Софьи Андреевны. Ее версия распалась вдребезги. Если покушение на Софью Андреевну – не месть Краюшкина, то кому надо было на нее вообще нападать, а потом лезть в номер? Впрочем, может, никто и не лез в номер? Краюшкину показалось, что в комнате перерыто, на Софью Андреевну напали хулиганы, а ключ она сама потеряла. Получается несчастный случай?
Алина погрустнела и сдавленным голосом сказала:
– И что с вами было дальше?
– Что? Достал меня генерал своими капризами и придирками. Я уже не знала, что делать, то ли самой отравиться, то ли его отравить. А потом он вдруг успокоился, наверное, почувствовал приближение смерти, в церковь зачастил, деньги стал переводить на счета благотворительных фондов. За несколько дней до своей кончины он подозвал меня к себе и сказал: «Вот что, Соня, я скоро умру. Совсем без ничего я тебя оставить не могу, хотя, наверное, надо бы. Я распорядился так: коллекцию свою передаю в дар музею. Тебе остается то, с чего я начал, а именно три картины и еще кое-что. С тебя и этого хватит. Все вещи в моем кабинете. Они мне принесли удачу. Будешь умной, и ты не пропадешь. Тем более что тебе остается квартира в городе, дача и машина. Живи, как хочешь, женщина ты еще вполне молодая. Выносу картин из квартиры не препятствуй. Не послушаешь, приду с того света». Как он сказал, так я и сделала. После похорон явились какие-то люди, видно, что генерал договорился с ними еще при жизни, и вынесли все картины, за исключением висевших в кабинете. Вот так богатство уплыло из моих рук, – театрально всплеснула руками Софья Андреевна. – В пятьдесят лет я осталось на бобах.
– Так уж на бобах? – не поверила Алина. Глядя на ухоженную Софью Андреевну, верилось в это с трудом.
– Ну что вы! Получилось так, что мне и жить было не на что. Из профессии я выбыла. На пенсию не заработала. С трудом я смогла устроиться в гостиницу администратором. Зарплата была маленькая, и денег катастрофически не хватало. Но меня это не угнетало: я вдохнула глоток свежего воздуха, жизнь заиграла яркими красками. Я принадлежала самой себе! Конечно же, мне захотелось одеться, привести себя в порядок. Сначала я машину продала, потом дачу, потом… – Софья Андреевна прикусил язык, как будто сболтнула лишнее. – Да что уж теперь скрывать. На даче осталось еще несколько картин. Я продала их по одной. Деньги хорошие платили. Да и цену им я знала. У генерала была знакомая оценщица в антикварном магазине. Она ко мне всегда хорошо относилась, советовала, что продать, а что попридержать. Так я и жила.
Дверь приоткрылась и в проеме появилась голова Краюшкина:
– Софочка, круассанчики. – Он держал в руках бумажный пакет доверху набитый горячей выпечкой. – Пришлось подождать, когда из печи горячие достанут, – доложил он о причине своей задержки. – Еще кофе принести?
– Нет, – мотнула я головой и посмотрела на Софью Андреевну. Она, позевывая, сомкнула веки. – Мы, пожалуй, пойдем.
Больная встрепенулась.
