Марина Серова - Принесенный ветром
– Все может быть. Так что сиди пока там, где сидишь, и не высовывайся. И вообще, постарайся хотя бы пару дней из дома не выходить. Только в соседний гастроном. Кстати, как продвинулось твое расследование?
– Продвигается понемногу, – неохотно ответила я. Расследование давно топталось на месте, но признаваться в этом Кире не хотелось.
– Ну, тогда все. Жди моего человека, через полчаса приедет.
– Погоди, Володь. Есть у меня номер телефона, он в последнее время постоянно недоступен. Нужно определить, на кого он записан.
– Диктуй. Но сегодня не обещаю, поздно уже. Надо еще с твоей квартирой разобраться.
В ожидании Кириного посланца я в третий раз принялась за письмо Николая к Аделаиде.
Дорогая Ада, извини, что долго не отвечал на твое письмо. Не хочу расстраивать тебя, но придется.
Два месяца назад я пошел к врачу, у меня уже давно болит желудок. Думал, язва, оказалось хуже. Делали всякие обследования, анализы разные. Не буду перечислять, незачем. Назначили химию. Опять исследования, анализы. Думал, полегчает, но вчера врач сказал, что улучшений нет, анализы плохие. Протяну еще два месяца, в лучшем случае три-четыре. Так сказал врач. Говорит, поздно обратился, надо было сразу. Да что теперь говорить. Очень беспокоюсь за Анютку с Геркой. Мать старая совсем, плачет все время. Ноги у нее болят, еле ходит. Я ей до последнего не говорил про свою болячку, уж не знаю, как и сказать.
Ты спрашивала меня про Лариску. Никаких весточек от нее нет. Не знаю, жива ли. Но ты к ней несправедлива, ты уж меня прости за прямоту. Она мать, не могла же она о детях забыть. Она их любила, беспокоилась о них. Наверное, ее давно уже и на свете этом нет.
Ада, у меня к тебе большущая просьба, не знаю даже, как ты к этому отнесешься. Ты всегда ко мне хорошо относилась и к детям нашим с Лариской. Только на тебя и надёжа. У Лариски никого нет, мать померла давно, брат спился. А у меня только ты да мать, больше никого. Да мать совсем плохая, не потянет она детей, если меня не станет. Анютка еще совсем маленькая, ей забота нужна. Герка, он, конечно, неслух, но ведь возраст такой. Сам такой был в его годы, матери нервы мотал. А так он парень хороший, добрый, об Анютке всегда заботился, особенно когда Лариска ушла.
Ты, наверно, уже догадалась, Ада, о чем я тебя хочу попросить. Если ты о моих детях не позаботишься, заберут их в детдом. А там, сама знаешь, не сладко. Никому они не нужны будут. Мать моя старая, очень нездоровая, даже коли захочет, не потянет. Не оставят ей их. Анютка ее не слушается, а о Герке и говорить нечего. А ты, Ада, женщина хоть и строгая, но добрая. Не оставь их, очень тебя прошу.
И еще. Ты знаешь, мой дед на войне генерала возил. Он кое-что привез из Германии, да ты видела остатки того сервиза, что стояли у матери в серванте, и часы на стене. Были еще две картины, уж не знаю, где он их взял, мать моя как-то пошутила, что украл. Ну, не знаю. Может, и украл, да что теперь говорить. Я тебе рассказывал про них, картины, когда мы с Лариской приезжали в Тарасов. Герцог на коне и жена его Маргарита. Это очень дорогие вещи, простым солдатам такие не доставались. Отец мой со специалистом советовался, хотел продать, когда дед помер, но потом передумал. Сказал, что это память о деде, вместе с наградами. Медали дедовы я бы для Герки оставил, чтоб знал, какие у него предки были. А картины – не наши они, поэтому их и продать можно, коли деньги будут нужны. Может, дед и в самом деле их украл. Но это уже не важно. Ты забери картины с собой, когда за детьми приедешь. Я матери скажу, где лежат, чтоб тебе, Ада, передала. За них много денег дадут, это XVI век, батя говорил.
Ну все, буду прощаться, Ада, сейчас медсестра придет уколы ставить. Уговаривают еще курс химии пройти, да зачем? Раз уж врачи сами говорят, что немного мне осталось.
Привет тебе, Ада, от матери, Геры, Анютки, соседки Веры и ее мужа Сашки. Ты их помнишь, мы к ним в гости ходили, когда ты к нам приезжала. Они о тебе часто спрашивают.
Обнимаю тебя крепко,
твой брат Николай.Я смотрела на разъезжающиеся косые строчки, кривые буквы, представляя, как умирающий Николай выводит их дрожащей рукой. Пишет и надеется, что, когда его не станет, осиротевшие дети не окажутся в детском доме, потому что строгая, но добрая двоюродная сестра взвалит заботу о них на свои плечи. Ради этого он готов был отдать родственнице драгоценные картины, которые его дед привез из Германии в качестве трофея. Бедный Николай!
Значит, Ада забрала картины, когда приезжала за детьми. Но куда они делись потом, когда она от детей отказалась? Если одно из полотен Вазари всплыло у Жучкина, выходит, детей она вернула назад, а их имущество прибрала к рукам, оставила у себя. А позднее продала потрет герцога Жучкину. Или кому-то другому. Перекупщику, а тот уже перепродал Медичи олигарху. Не думаю, что его у Белкиной украли, в таком случае Вениамин Альфредович не стал бы хвастаться своим приобретением всем подряд, в том числе и мнимой журналистке Ольге, волею случая оказавшейся в его доме.
Но где тогда другая часть диптиха? Где портрет Маргариты Пармской? Не его ли имела в виду Валя, упрекавшая тетушку в том, что та не хочет делиться наследством, на что тетушка резонно заметила: «Ты, Валентина, никакого касательства к наследству не имеешь, так что губы не раскатывай». Почему не имеет? Да потому что картины достались Аделаиде от родственника по материнской линии, а матери у них с сестрой, Валиной мамой, были разные.
Запиликал звонок домофона, и мужской голос вежливо сообщил, что его прислал полковник Кирьянов за ключами. Я нажала на кнопку и открыла подъездную дверь.
Лицо вошедшего показалось мне знакомым. Наверное, я видела его у Кири, но имени вспомнить не смогла, как ни напрягала память. Он сам назвался, сказал, что его зовут Сергеем. Я отдала ключи, оставленные Олегом в коробке с сыром, и Володькин подчиненный, пожелав мне спокойной ночи, удалился.
Спустя примерно час позвонил Кирьянов, чтобы сообщить: в телефонной трубке обнаружился крошечный микрофон, а на оконном карнизе – маленькая видеокамера.
– Нет, Танюха, ты точно что-то стырила, не отпирайся. Причем весьма ценное, – подвел итог Киря. – Иначе зачем бы они стали тратиться на камеру? Слушай, а может, это ты увела картину у олигарха?
Тут Володька загоготал, давая понять, что шутит. Я недовольно буркнула:
– Что за бред, Володя! Лучше скажи, что с замком?
– С замком все в ажуре. Поменяли в лучшем виде. Завтра Серега доставит тебе новые ключи.
– Почему завтра? Мне они сегодня нужны, – заканючила я.
– Поздно уже, Танька. Зачем тебе сейчас ключи? Только не говори, что попрешься домой. Сиди уж там, где сидишь, не подвергай свою драгоценную и единственную жизнь опасности. И не спорь, не то скажу Сереге, чтобы вообще до конца недели ключи тебе не вез. А то похитят тебя, увезут в неизвестном направлении, а мне, понимаешь, головная боль. Выручай тебя тогда!
– За меня не беспокойся, я сумею за себя постоять, – гордо объявила я, но все же слегка поежилась, вспоминая, как очнулась на заднем сиденье чужой машины со связанными руками. – Я всегда начеку.
– Кто бы спорил, – вяло ответил Володька и протяжно зевнул. – Извини, устал. Спать охота.
– Ключи мне нужны сегодня, – твердо сказала я, потому что после прочтения Колиного письма у меня появилась новая идея, правда, пока еще не совсем оформленная. – У меня кран в ванной слабый, может сорвать. Ночью напор больше, чем днем. Залью соседей снизу, а они ремонт недавно сделали. Кто платить будет? Вы с Серегой, что ли? Я всегда на ночь воду перекрываю, а сегодня забыла.
– Могла бы сказать, мы б перекрыли, – укорил Кирьянов. – Ладно, сейчас Сереге позвоню, он вернется и перекроет.
– Нет, Володь, пусть ключи мне привезет. Я сама поеду. Мне надо в квартиру.
– Зачем это? Только не ври, что и газ на ночь перекрываешь, а то, не ровен час, дом взорвется.
– В общем, Володька, мне нужны ключи, и непременно сегодня. Это долго объяснять и не по телефону. Так что будь другом, позвони своему Сереге.
– Ладно, – устало сказал Кирьянов. – Привезет, жди.
– Не забудь пробить номер телефона, – попросила я, но услышала в ответ короткие гудки.
Серега приехал ровно через три минуты, видно, был где-то совсем рядом. Он отдал мне ключи от нового замка, отказался от кофе, сославшись на то, что его ждут жена и маленький сын, и ушел. А я выпила еще две чашки кофе, отыскала в шкафу старую юбку до пят, сунула в сумку большой цветастый платок, маленький фонарик, взяла палку, оставшуюся от дедушки, второго бабушкиного мужа, и вышла из дома.
