Лилиан Браун - Кот, который смотрел на звезды
Он не станет рассказывать о «Солнцелове» и «Резвой маме»: Полли всегда пугали его самодеятельные расследования.
Когда завтрак был подан, Квиллер, перефразируя Диккенса, объявил:
— Такого омлета никогда не существовало!
— Спасибо, — отозвалась Тэсс. — При всей своей скромности я признаю, что делаю лучший в мире омлет, хотя и говорят, что кухарка, которая прекрасно готовит омлет, ничего другого не умеет. Что вы скажете об утиных яйцах? Они очень питательны, потому что утки — водоплавающие птицы и в их мясе много жиров.
— Почему утки занимают такое видное место в американском сленге? — спросил Квиллер. — Мы называем неудачника «хромой уткой», конченого человека — «мёртвой», а легковерного — «сидящей»[32].
— В сленге вообще много съедобного, — заметила Тэсс. — Мы говорим «фрикаделька» о зануде, величаем хозяина «головкой сыра», именуем «куском торта»[33] что-то лёгкое.
— Или «утиным бульоном»[34].
После завтрака, пока Тэсс варила обещанные макароны, Квиллер поехал в город за номером «Нью-Йорк тайме» и немного посидел на веранде отеля — почитал, послушал чужие разговоры, понаблюдал за жизнью на пристани. Ему видна была контора, и он слегка удивился, заметив, что «Солнцелов» разглядывают помощник шерифа и полицейский штата. Если владелец Эйнштейна сообщил властям о поведении пса, тем лучше! По мнению Квиллера, полиция слишком медлила. Плохо, конечно, если в результате расследования Эрни обвинят в преступлении. Квиллер смотрел на неё обожающими глазами Дерека, он и сам восхищался тем, как она готовит, и намеревался её защищать ещё и потому, что она «не из наших».
Вернувшись в коттедж, он нашёл Тэсс на веранде. Она читала о воронах.
— Они действительно говорят «никогда»[35] или это поэтическое изобретение? — поинтересовался Квиллер.
— За такой каламбур с вас полагается фант, — парировала гостья.
— Вас удовлетворит стакан сангрии?
— Конечно! А раз уж идетё на кухню, включите, пожалуйста, духовку, чтобы прогрелась. Поставьте её на три с половиной деления.
В конце концов кастрюля с макаронами отправилась в духовку, где должна была запекаться в течение сорока минут, а то, что произошло за это короткое время, показалось Квиллеру фарсом, достойным Фейдо[36] — быстрым, комичным и неправдоподобным, и лучше всего описано в его дневнике.
14 июня, воскресенье
Прекрасный день, хотя предсказывают шторм. Кошки тревожатся.
13.15. Мы с Тэсс сидим на веранде и пьём клюквенный сок и сангрию. Кошки свернулись клубочком в углу. Внезапно они настораживаются. Кто-то приближается по берегу. Молодая женщина в шортах и тёмных очках несёт большой плоский пакет. Она поднимается по нашей песчаной лесенке. Я выхожу посмотреть, кто это. С ленивой медлительностью, словно задыхаясь в паузах, она произносит: «Привет, мистер К. Я принесла… ваше "правило". Мой дядя… вставил его в рамку». Это Дженелл из «Тихой пристани»!
13.25. Она уже на веранде. Я знакомлю её с Тэсс и иду приготовить ей стакан сангрии. Из окна кухни вижу, как подъезжает красный пикап, из него выходит Барб Огилви в шортах и тёмных очках и тоже несёт плоский пакет. «Я привезла ваш свитер, — угрюмо сообщает она. — Элизабет сказала, что он нужен вам сегодня». Я предлагаю ей стакан сангрии и веду вокруг дома на веранду, где знакомлю с двумя сидящими там женщинами.
13.30. Смешиваю ещё одну порцию сангрии, а Тэсс в это время рассказывает о старом докторе, который все болезни лечил одинаково: хрен внутрь, припарки из хрена и ингаляции хреном. Его пациенты никогда не умирали, они просто испарялись.
13.35. Слышу гудки за коттеджем. Это подъехала взятая в аэропорту напрокат машина, из неё выходит Полли! Я потрясен и говорю: «Твой самолёт должен прилететь завтра!» Она мило отвечает: «Я не могла дождаться, когда вернусь домой, и прилетела на метле». Я повёл Полли вокруг дома на веранду и представил ей трёх молодых женщин. Она несколько удивилась.
13.40. Солнце исчезло за пеленой облаков, и все сняли тёмные очки. Барб без них выглядит ужасно, заметно, что она плакала.
13.50. Звонит телефон. Я снимаю трубку, и чей-то мужской голос кричит: «Где она? Куда она подевалась?» Я флегматично отвечаю: «У меня их здесь четверо. Которая вам нужна?» Это Уэзерби. Тэсс ждут в Хосредише, она — почётный гость на семейной встрече. Пятьдесят родственников съехались отовсюду, чтобы приветствовать первого доктора философии[37] в семье Банкеров. Прибыли фотографы из газет. Я возвращаюсь на веранду и говорю Тэсс: «Это вас».
13.55. Тэсс возвращается на веранду с вытаращенными глазами. «Я должна ехать! Иду укладываться! Там какая-то машина загородила въезд!» Это прокатный автомобиль, и я собираюсь отогнать его в сторону, но Полли хочет ехать домой и поскорей увидеть Брута и Катту.
14.00. Полли уезжает, сказав, что позвонит мне.
14.05. Тэсс отбывает в смятении чувств — от смущения и угрызений совести. Я советую ей ехать осторожнее.
14.10. Дженелл уходит, потому что собирается дождь.
14.15. Барб прощается, при этом выглядит как никогда расстроенной. Я спрашиваю, не случилось ли чего. Она кивает, но говорит, что не может об этом рассказать.
14.20. Все уехали, и у меня появляется возможность посмотреть, как вставлено в рамку моё «правило» (аккуратно) и как выглядит свитер, связанный Барб для Полли (великолепно).
14.25. Небо становится желтовато-серым. В верхушках сосен слышится какой-то свист. Жуть! Коко охватывает беспокойство, он носится повсюду, сбрасывая вещи на пол и всё расшвыривая. Я говорю ему: «Кот Кристофера Смарта никогда не стал бы крушить дом. Он был образцом добродетели. Он ничего не ломает, если был сыт». Коко выгибается так, словно слушать про Джоффри ему надоело.
14.30. Я закрываю окна гостевого домика и машины и убираю мебель с северной веранды. Шторм надвигается из Канады.
14.35. Совершенно темно. Приходится включить свет. Все окна и двери закрыты, я сажусь и жду, когда разразится шторм. Но где же кошки? Их нигде не видно! А где макароны с сыром? Я зову: «Коко!» Из кладовой доносится какой-то звук, полувой-получавканье. Обе кошки сидят на столе, их головы опущены, хвосты задраны. Они пожирают сыр, хрен и всё прочее, но к макаронам не прикасаются.
Ветер и дождь, обрушившиеся на побережье во второй половине дня в воскресенье, были настоящим шквалом — коротким, но очень сильным. За пять минут поверхность озера из зеркальной глади превратилась в бушующие волны. Ветер хлестал плетьми дождя по северной стене коттеджа, заставлял дребезжать оконные стекла, проникал под дверь и сквозь рамы. Квиллер пытался бороться с потоками воды, собирая её тряпками и выжимая в ведро. Порыв прекратился так же внезапно, как и возник. По-прежнему шёл сильный дождь, но он падал уже вертикальными полосами, а не налетал горизонтальными волнами. Дом внутри пострадал исключительно по причине безумств Коко: сдвинутые ковры, опрокинутая настольная лампа, валяющиеся на полу книги и бумаги, несколько ярдов раскрученных бумажных Полотенец на кухне.
К счастью, электричество не отключили и телефон тоже работал. Квиллер позвонил Полли.
— Хочу убедиться, что ты добралась.
— Я успела войти в дом до бешеного шквала. Сейчас льет ливень, сильный, но не разрушительный. А у тебя?
— У нас был настоящий потоп, но самое худшее позади. Кошки тебе обрадовались?
— Катта была рада. Она ещё слишком мала, чтобы догадаться, что мне следует объявить двадцатичетырехчасовой бойкот за долгое отсутствие.
— Ты, вероятно, устала, и нужно кое-что сделать.
— Признаться, я измучена до предела.
— Приготовь себе чашку чая и почитай «Лорну Дун»[38], - посоветовал Квиллер, которому было известно, как Полли восстанавливает силы. — А завтра дай знать, если понадобится моя помощь. Тебе нужно купить продукты, а я собираюсь в Пикакс с самого утра, как только прекратится дождь.
Квиллер повесил трубку и принялся за ликвидацию беспорядка, который устроил Коко. Терпеливо скатал бумажные полотенца, расправил ковры, поставил на стол лампу, вернул на полагающееся место две почтовые открытки. «Полоскатель канав», как называют ливень местные жители, лил всю ночь, он молотил по крыше коттеджа и пугал кошек. Они привыкли к высокому амбару в Пикаксе; в крохотном коттедже непогода ощущалась слишком близко, чтобы чувствовать себя уютно. Квиллер позволил Юм-Юм забраться к нему под одеяло, а за ней последовал и Коко.
