Фридрих Незнанский - Ловушка для Черного Рейдера
И вот с Александром Борисовичем стали пытаться отыскать «общий язык», в основном, люди из «верхнего» руководства.
Как-то на вечерок пригласил губернатор. Приглашение было неожиданным, и Турецкий взял себя в руки, чтобы «выглядеть» соответственно. Но застольный разговор только коснулся слегка самого дела, главным образом речь шла о том, что происходит в столице. Губернатора, часто посещавшего Москву, тем не менее очень интересовало, какие новые веянья и слухи циркулируют «в верхах», каких перемен следует ожидать? Ну и, в первую очередь, каковы перспективы первого срока президентства? Чрезвычайно животрепещущая тема. И где ж, как не в Генеральной прокуратуре, об этом могли знать лучше, чем где-либо еще? Потому понятен и интерес.
Александр Борисович имел на этот счет собственное мнение и не упускал случая выглядеть то немножко фрондером, то мудрым консерватором — в зависимости от тайного желания своего собеседника. Искусство лавирования чрезвычайно серьезно, притом что оно не выдает твоих тайных помыслов, зато иной раз обнажает и фиксирует собеседника в самом невыгодном для него свете. А потом оно устанавливает и некоторое равенство партнеров, повышая, соответственно, взаимную доверительность. Владел Турецкий этим способом мимикрии в достаточной степени. И отдельные «громкие» фамилии упоминал с естественной простотой, совершенно не опасаясь каких-либо разоблачений. Многих из упоминаемых «верхних» чиновников он знал лично, просто в силу своей профессии, но, главным образом, благодаря должности первого помощника генпрокурора. То есть, другими словами, у провинциальной элиты он мог считаться надежным источником эксклюзивной информации. У элиты, а не у среднего чиновничьего звена, которому все эти «имена» были в лучшем случае «до фонаря».
Зная об этой невольной своей роли, Турецкий и не стал развивать тему «милицейского беспредела», которым, собственно, здесь и занимался. Он лишь слегка задел ее почти равнодушной фразой о том, что, мол, все дальнейшее — это уже рутина, а так-то дело уже фактически ясное. И самое время, с его точки зрения, — бросил он без всякого объяснения, — кое-кому начинать «сушить сухари». Умный да поймет. Зато подобная, слегка небрежная уверенность обычно оказывала впечатляющее воздействие на собеседника: ведь не станет же серьезный генерал, прибывший из Москвы, «ваньку валять» перед первым лицом в губернии!
Но, очевидно, губернатору тоже была «до фонаря» эта мышиная возня областных правоохранителей, без всякого сомнения защищавших исключительно честь своих изрядно потрепанных и запачканных мундиров. А на реплику Турецкого по поводу «сухарей» решительно заметил, что давно уже пора выводить на чистую воду некоторых зарвавшихся «защитников порядка», которые все никак не могут отойти от своего старого кайфа конца девяностых годов прошлого века, когда министерская чехарда всем, без исключения, «правоохранителям» развязывала руки.
Из этого посыла Александр Борисович сделал вывод, что и сам губернатор находится под явным прессом каких-то сил, которые чувствуют себя в его губернии, словно в собственной вотчине. Вот бы куда проникнуть! Но не губернатора же об этом просить…
Вечером того же дня, гуляя по набережной, Турецкий связался с Москвой и «достал» у телефона Вячеслава Ивановича Грязнова. Слава завершал свою многолетнюю деятельность в Московском уголовном розыске, поскольку новый министр внутренних дел предложил ему пост начальника Главного управления уголовного розыска страны.
Это было весьма кстати, и Славкин совет мог оказаться наиболее верным.
Пересказав в двух словах о существе дела, о многочисленных процессуальных и фактических нарушениях в производстве по уголовным делам, Турецкий обрисовал в общих, неприглядных тонах атмосферу в губернии в смысле правоохранительной деятельности. Опираясь на собранные факты, Александр Борисович убедился в том, что даже губернатор не в силах, — если он сам того сознательно не желает! — разорвать эту надежно выкованную неизвестными кузнецами цепь коррупции. Нет никаких намеков, или ориентиров, на предмет обнаружения в этой цепи «слабого звена». И в этой связи любое расследование, которое кажется тебе уже близким к завершению, может тянуться бесконечно долго, как ни изображай на лице и в речах своих полной уверенности в близком торжестве справедливости. Ну, какие аргументы еще нужны, если в судебных инстанциях пострадавший получил более двадцати отказов в возбуждении уголовного дела?!
Рассказал, естественно, и о тех основательных подозрениях в том, что главными действующими лицами в применении пыток при допросах являлись как работники следственного аппарата милиции, так и оперативники из отдела уголовного розыска. Короче, «Славка, куда мы с тобой идем и куда заворачиваем?!». Но произнесено это было Александром Борисовичем без всякого намека на ожидаемую ответную реакцию, да и желания жаловаться у друга Сани Грязнов тоже не услышал.
Обычный для Турецкого риторический вопрос! Есть, доказывал Славе Саня, такая синтаксическая, понимаешь ли, фигура речи в великом и могучем, богатом русском языке. Мол, кричи себе, сколько хочешь, все равно не докричишься! Ну, есть фигура — и ладно. А вот чем помочь? Это — вопрос.
Неожиданную помощь друга Александр Борисович почувствовал, когда следующим, после губернатора, к его личности проявил живейший интерес молчавший доселе начальник областного ГУВД генерал Лаптев Андрей Михайлович. Слышал о нем Турецкий, но не встречался: острой нужды пока не просматривалось. К тому же было известно в городе, и Алла тоже упоминала об этом факте, что генерал каким-то волшебным образом переложил свои основные обязанности на заместителя, полковника милиции Ананьева. А этот зам, как и все прочие замы высших должностных лиц в губернии, всегда держат по всем вопросам, касающимся их персонально, жесткую круговую оборону. Фактически непробиваемую. Все журналисты в городе отлично знают об этом и стараются не соваться к ним, чтобы не нарваться на крупные неприятности.
Вполне возможно, предположил Турецкий, что и Алла Стерина, знай она заранее о том, что ее расследование заденет еще одного «влиятельного зама» — Муранова, она б не рискнула и связываться. Но… А потом было поздно: неуемная жажда справедливости затянула ее в свои бездонные омуты. Скажи спасибо, что спасли тебя, и теперь отдыхай себе спокойно…
Надо «представительствовать», решил Турецкий и снова надел китель «с иголочки», что называется — дня торжественных случаев.
Генерал не стал манерничать, по-свойски пожал руку коллеге, показал на накрытый к ужину стол — на двоих, а потом, когда сели и «опрокинули» по первой — за знакомство, неожиданно сказал, что накануне беседовал с их общим знакомым — Грязновым. А тот говорил, что «Саня в курсе», так вот, Андрей Михайлович, да нет, просто — Андрей, хотел бы узнать, что за перемены в ведомстве надвигаются? Тут же, что ни год, министерская чехарда, так к чему идут-то? И в вопросе Андрея Турецкий уловил откровенный отзвук собственной риторики.
К чему идем? Да был уже у них со Славкой разговор, и Костя присутствовал при нем — ему-то куда больше было известно. От нового президента ожидали решительных мер, но пока все текло тихогладко, кое-кто уже поднял голову, спрятанную на время в песок. Ну, как это делают страусы. Но при этом большинство информированных наблюдателей понимали, что пауза сильно затягивается и скоро эти «кое-кто» будут удивлены. Может, кончается срок обещаний, данных новым президентом старому: до поры до времени не трогать созданную тем свою «систему»? Вот, собственно, об этих прогнозах, более похожих на негромко передаваемые сплетни в «высоких» коридорах, и заговорили гость с хозяином.
Оглядываясь в красиво оформленной гостинной, где был накрыт стол, Турецкий видел, что генерал устроился очень неплохо и вряд ли он захочет по своей воле расставаться с таким привычным уютом. Значит, обеспокоен происходящим — ну, раз уж позвал в гости, — но и не в такой степени, чтобы немедленно кидаться на помощь московскому «важняку», у каждого ведь собственная епархия. И, когда они оба неожиданно как-то для себя перешли к расследованию уголовных дел, ибо Турецкий, по сути, вплотную занялся и Ниной Крюковой, Александр Борисович успел заметить мелькнувшее в глазах у Лаптева беспокойство.
То ли он ничего не знал об изнасиловании, то ли умело делал вид, но короткая информация о том деле, прекращенном без всяких к тому оснований — при том, что были грубо сфальсифицированы показания свидетелей и результаты частного расследования журналистки, кстати, немедленно избитой до полусмерти неизвестными лицами у собственного подъезда, утеряны все, без исключения, вещественные доказательства, ну, и так далее, — очень насторожило Андрея Михайловича. Хотелось верить, что искренне. Но, определенно, его еще больше насторожило сообщение Турецкого о том, что, к счастью, заинтересованные лица сумели сохранить все дубликаты «утерянных документов». И с их помощью картина преступлений восстанавливается полностью, что в самое ближайшее время станет тяжкой неожиданностью для преступников.
