Гилберт Честертон - Тайна отца Брауна (рассказы)
Однако он удивился еще больше, когда милосердные козни его жены привели к тому, что несколько друзей собрались посетить мрачный замок. Прежде всего и он, и все прочие удивились тому, что нет Хьюго Ромейна. Когда небольшое общество прибыло в маленькую гостиницу, там ждала телеграмма от его поверенного, сообщавшая о внезапном отъезде прославленного актера. Когда же общество это направилось к замку, навстречу им, из зловещей двери, вышел не величавый дворецкий и даже не статный лакей, а неуклюжий священник по имени Браун.
– Простите, – смущенно и прямо сказал он, – я говорил вам, оставьте все, как есть. Маркиз знает, что делает, и встреча ваша только умножит беды.
Леди Аутрэм, рядом с которой стояла высокая, еще прекрасная дама, гневно глянула на низкорослого пастыря.
– Это наше частное дело, – сказала она. – Не понимаю, при чем тут вы.
– А им только и подай частное дело! – презрительно молвил Джон Кокспер. – Они вечно шныряют под полом, норовят пролезть в чужое жилье. Видите, вцепился в бедного Марна! – Сэр Джон был не в духе, ибо знатные друзья взяли его с собой лишь на том условии, что он ничего не напишет. Ему и в голову не приходило, что именно он вечно норовит пролезть в чужое жилье.
– Вы не беспокойтесь, все в порядке, – поспешил заверить отец Браун. – Кроме меня, маркиз не видел ни одного священника. Поверьте, он знает, что делает. Молю вас, не трогайте его.
– Чтобы он умер заживо и сошел с ума? – вскричала леди Аутрэм. – Чтобы он жил вот так, потому что против воли убил человека двадцать пять лет назад? Это вы и зовете милосердием?
– Да, – невозмутимо отвечал священник, – это я зову милосердием.
– Чего от них ждать? – сердито сказал Кокспер. – Им только и надо замуровать кого-нибудь заживо, уморить голодом, свести с ума постом, покаянием и страхом вечных мук!
– Нет, правда, отец Браун, – сказал Аутрэм. – Неужели, по-вашему, он так виновен?
– Отец Браун, – серьезно сказал Мэллоу, – я всегда согласен с вами. Но сейчас я ничего не пойму! Неужели надо так расплачиваться за такое преступление?
– Преступление его тяжко, – отвечал священник.
– Да умягчит Господь ваше жестокое сердце, – сказала незнакомая дама. – Я пойду и поговорю с моим женихом.
И, словно голос ее вызвал духа, из серого замка вышел человек, остановившийся во мраке открытых дверей, на самом верху длинной лестницы. Человек был весь в черном; отсюда, снизу, было видно, что волосы его белы, а лицо бледно, как у статуи.
Когда Виола Грэйсон медленно пошла вверх по лестнице, лорд Аутрэм проговорил в темные усы:
– Надеюсь, ее он не оскорбит, как оскорбил мою жену.
Отец Браун, пребывавший в каком-то оцепенелом смирении, посмотрел на него и проговорил:
– Бедный Марн достаточно виновен, но этого он не делал. Вашу жену он не оскорблял.
– Что вы хотите сказать? – спросил Аутрэм.
– Он с нею незнаком, – отвечал священник.
Пока они говорили, высокая дама поднялась по ступеням, и тут все услышали поистине страшный крик:
– Морис!
– Что случилось? – воскликнула леди Аутрэм и побежала к подруге, которая пошатнулась так, словно сейчас слетит по каменным ступеням. Но Виола Грэйсон медленно пошла вниз, сжавшись и дрожа.
– О, Господи, – говорила она, – о, Господи милостивый… это не Джеймс… это Морис!
– Мне кажется, леди Аутрэм, – серьезно сказал священник, – вам лучше бы увести отсюда вашу подругу. Но с высоты ступеней обрушился голос, который мог бы прозвучать из склепа, – хриплый, несоразмерно громкий, как у тех, кто много лет прожил среди птиц на необитаемом острове. Морис, маркиз Марн, сказал:
– Постойте!
Все застыли на месте.
– Отец Браун, – продолжал маркиз, – прежде чем эти люди уйдут, расскажите им все, что я рассказал вам.
– Вы правы, – отвечал священник, – и это вам зачтется.
Маркиз скрылся в замке, а отец Браун обратился к собравшимся у замка людям.
– Да, – сказал он. – Несчастный Марн дал мне право поведать все, что он мне поведал, но лучше я последую ходу собственных моих догадок. Конечно, я понял сразу, что мрачные монахи – просто чушь, вычитанная из книг.
Иногда, достаточно редко, мы склоняем человека к монашеству, но никогда не склоняем его к затвору без правила и никогда не рядим мирянина в монашеские одежды. Однако я задумался о том, почему же он носит капюшон и закрывает лицо. И мне показалось, что тайна не в том, что он сделал, а в том, кто он.
Потом генерал очень живо описал мне поединок, и самым живым в этой картине была загадочная поза Ромейна, застывшего в стороне. Она потому и была загадочной, что он застыл в стороне. Почему этот человек не бросился к своему другу? И тут я услышал сущий пустяк – генерал упомянул о том, что Ромейн стоял именно так, ожидая грома после молнии. Тут я все понял. Ромейн ждал и тогда, у моря.
– Да поединок кончился! – вскричал лорд Аутрэм. – Чего же он ждал?
– Поединка, – ответил отец Браун.
– Говорю вам, я все видел! – еще взволнованней крикнул генерал.
– А я, – сказал священник, – говорю вам, что вы ничего не видели.
– Простите, вы в своем уме? – спросил генерал. – Почему вы решили, что я ослеп?
– Потому что вы хороший человек, – отвечал священник. – Господь пощадил вашу чистую душу и отвратил ваш взор от беззакония. Он поставил стену песка и тайны между вами и тем, что случилось на земле крови.
– Расскажите, что там случилось, – едва проговорила леди Аутрэм.
– Потерпите немного, – ответил ей священник. – Последите за ходом моих мыслей. Подумал я и о том, что Ромейн учил Мориса приемам своего ремесла. У меня есть друг-актер, и он показывал мне очень занятный прием – как падать замертво.
– Господи, помилуй! – воскликнул лорд Аутрэм.
– Аминь, – сказал отец Браун. – Да, Морис упал, как только Джеймс выстрелил, и лежал, поджидая. Поджидал и его преступный учитель, стоя в стороне.
– Ждем и мы, – сказал Кокспер. – Я, например, больше ждать не могу.
– Джеймс, оглушенный раскаянием, кинулся к упавшему, – продолжал священник. – Пистолет он бросил с отвращением, но Морис держал свой пистолет в руке. Когда старший брат склонился над младшим, тот приподнялся на левом локте и выстрелил. Стрелял он плохо, но на таком расстоянии промахнуться нельзя.
Все были бледны; все долго глядели на священника. Наконец сэр Джон спросил растерянно и тихо:
– Вы уверены во всем этом?
– Да, – отвечал Браун. – Мориса Мэйра, маркиза Марна, я предоставляю вашему милосердию. Сегодня вы объяснили мне, что это такое. Как хорошо для бедных грешников, что если вы и перегибаете, то в сторону милости! Как хорошо, что вы умеете прощать!
– Ну, знаете ли! – вскричал лорд Аутрэм. – Простить этого мерзкого труса? Нет уж, позвольте! Я сказал, что понимаю честный поединок, но такого предателя и убийцу…
– Линчевать бы его! – крикнул Кокспер. – Сжечь живьем. Если вечный огонь не сказки, я и слова не скажу, чтобы спасти его от ада.
– Я не дал бы ему куска хлеба, – проговорил Мэллоу.
– Человеческой милости есть предел, – сказала дрожащим голосом леди Аутрэм.
– Вот именно, – сказал отец Браун. – Этим она и отличается от милости Божьей. Простите, что я не слишком серьезно отнесся к вашим упрекам и наставлениям. Дело в том, что вы готовы простить грехи, которые для вас не греховны. Вы прощаете тех, кто, по-вашему, не совершает преступление, а нарушает условность. Вы терпимы к дуэли, разводу, роману. Вы прощаете, ибо вам нечего прощать.
– Неужели, – спросил Мэллоу, – вы хотите, чтобы я прощал таких мерзавцев?
– Нет, – отвечал священник. – Это мы должны прощать их.
Он резко встал и оглядел собравшихся.
– Мы должны дать им не кусок хлеба, а Святое Причастие, – продолжал он. – Мы должны сказать слово, которое спасет их от ада. Мы одни остаемся с ними, когда их покидает ваша, человеческая милость. Что ж, идите своей нетрудной дорогой, прощая приятные вам грехи и модные пороки, а мы уж, во мраке и тьме, будем утешать тех, кому нужно утешение; тех, кто совершил страшные дела, которых не простит мир и не оправдает совесть. Только священник может простить их. Оставьте же нас с теми, кто низок, как низок был Петр, когда еще не запел петух и не занялась заря.
– Занялась заря… – повторил Мэллоу. – Вы думаете, для него есть надежда?
– Да, – отвечал священник. – Разрешите задать вам неучтивый вопрос. Вы, знатные дамы и мужи чести, никогда не совершили бы того, что совершил несчастный Морис. Ну, хорошо, а если бы совершили, могли бы вы, через много лет, в богатстве и в безопасности, рассказать о себе такую правду?
Никто не ответил. Две женщины и трое мужчин медленно удалились, а священник молча вернулся в печальный замок Марнов.
Тайна Фламбо
– …Те убийства, в которых я играл роль убийцы… – сказал отец Браун, ставя бокал с вином на стол.
Красные тени преступлений вереницей пронеслись перед ним.
