Элли Гриффитс - Переправа
— Неправда? — Катбад смотрит на нее, склонив голову набок, а Рут быстро роется в воспоминаниях. Шона и Эрик всегда нравились друг другу. Эрик нарек ее «Леди Шеллот» по названию портрета кисти Уотерхауса. Перед ее глазами всплывает видение, ясное, как обратный кадр. Шона заплетает седую косичку Эрика. «Будто лошадиный хвост, — говорит она, — хвост ломовой лошади викингов», — и ее ладонь нежно касается его щеки.
Катбад довольно улыбается.
— Рут, мне нужно, чтобы вы обелили мое имя, — говорит он.
— Я думала, полиция не настаивает на обвинениях.
— Нет, в убийствах меня не винят, но если убийцу не найдут, все будут думать, что этих девочек убил я.
— А вы не убивали? — набравшись смелости, спрашивает Рут.
Катбад не сводит глаз с ее лица.
— Нет, — говорит он. — И хочу, чтобы вы нашли того, кто это сделал.
Он вернулся. Видя его, спускающегося в люк, она не знает, радоваться или огорчаться. Правда, ей очень хочется есть. Она набрасывается на еду, которую он принес: хрустящий картофель, бутерброды, яблоко, — запихивая в рот, еще не успев проглотить прожеванное.
— Не спеши, — говорит он, — тебя вырвет.
Она не отвечает. Она почти не разговаривает с ним. Приберегает разговоры до того времени, когда, оставшись в одиночестве, можно поболтать с дружелюбными голосами в голове, шепчущими, что тьма сгущается перед рассветом.
Он дает ей необычную оранжевую бутылку. Вкус у напитка странный, но она пьет его. У нее мелькает мысль, не яд ли это, как в том яблоке, которым злая ведьма отравила Белоснежку, но пить так хочется, что ей все равно.
— Извини, — говорит он, — я не мог прийти раньше.
Она пропускает его слова мимо ушей, доедает сердцевину яблока с семечками.
— Извини, — повторяет он. Это слово он произносит часто, но она не знает его смысла. «Извини» — слово из далекого прошлого, вроде «люблю» и «спокойной ночи». Что оно означает теперь? Ей не известно. Но если его произносит он, значит, слово не может быть хорошим. Он плохой, теперь она в этом уверена. Сперва было непонятно — он приносил ей еду, питье, одеяло на ночь, иногда разговаривал. Она думала, что это хорошо. Но теперь понимает: он держит ее взаперти, а это плохо. В конце концов, если он может подняться через люк в небо, почему не может она? Она выросла, пыталась допрыгнуть до люка и зарешеченного окна, но ей ни разу не удалось. Может, когда-нибудь, если она продолжит расти и станет высокой… как это называется? Высокой, как дерево, вот как. Она просунет в отверстие свои ветви и потянется туда, где слышится птичье пение.
Когда он уходит, она откапывает свой острый камень и проводит по щеке его краем.
Глава двадцатая
Путаные сновидения Рут нарушает громкий стук в дверь. Она спускается, покачиваясь спросонок, и обнаруживает на пороге Эрика в армейском обмундировании и ярко-желтой куртке.
— Доброе утро, доброе утро, — бодро приветствует он ее. — Можно надеяться на чашечку кофе?
Рут прислоняется к косяку. Кто из них сошел с ума?
— Эрик, — спрашивает она слабым голосом, — что ты здесь делаешь?
Тот удивленно смотрит на нее и поясняет:
— Приехал на раскопки. Они начинаются сегодня.
Ну конечно. Раскопки. Разрешенные Нельсоном. Цель которых — найти разгадку останков из железного века и ушедших в землю столбов вдоль тропы. Выяснить, нет ли на Солончаке других секретов.
— Я не знала, что сегодня. — Рут пятится в дом, и Эрик следует за ней, потирая руки. Видимо, он уже несколько часов на ногах. Рут вспоминает, что одной из его традиций на раскопках было видеть восход солнца в первый день и закат — в последний.
— Да, — небрежно говорит Эрик. — Нельсон сказал, что раскопки можно начать после похорон, а они, по-моему, состоялись вчера.
— Вчера. Я присутствовала на них.
— Вот как? — Эрик удивленно на нее смотрит. — С какой стати?
— Не знаю, — отвечает Рут, ставя на плиту чайник. — Почему-то чувствовала себя причастной.
— Ты не причастна, — отрезает Эрик, снимая куртку. — Пора бросить эту детективную ерунду и сосредоточиться на археологии. Вот что у тебя хорошо получается. Очень хорошо. Собственно, ты одна из лучших моих студентов.
Рут, возмущенная в начале речи, к концу ее несколько смягчается. И все же она не оставит за Эриком последнее слово.
— Археологи являются детективами. Ты сам это не раз говорил.
Эрик лишь пожимает плечами.
— Рути, тут другое. Ты помогала полицейским профессиональными советами. И этого достаточно. Не нужно становиться одержимой.
— Я не одержима.
— Нет?
Рут раздражается: понимающая улыбка Эрика напоминает ей Катбада. Они ее обсуждали?
— Нет, — односложно отвечает Рут, отворачиваясь, чтобы налить кофе. Кладет в тостер пару кусков хлеба. Голодной она на раскопки не пойдет.
— Эта несчастная девочка мертва, — мягко напоминает Эрик, и его акцент действует успокаивающе. — Она погребена, она в покое. Остановись на этом.
Рут смотрит на него. Эрик сидит у окна и улыбается ей. Его седые волосы блестят под солнцем. Вид у него очень ласковый.
— Пойду оденусь, — говорит Рут. — Наливай себе кофе.
Когда Рут приходит, раскопки идут уже вовсю. Траншеи обозначены веревками и колышками: один вбит там, где находились останки из железного века, два других — вдоль тропы со столбами. Археологи и добровольцы осторожно снимают дерн маленькими квадратами, чтобы по окончании раскопок вернуть его на место.
Рут помнит по раскопкам хенджа, насколько сложна работа на этой болотистой земле. Дальняя траншея, проходящая за точкой прилива, будет каждую ночь заполняться водой. Значит, каждый день ее придется выкапывать заново. И прилив может нахлынуть внезапно. Рут помнит, что Эрик всегда ставил человека наблюдать за приливом: иногда он надвигается медленно, беззвучно подступает по плоской земле, а порой земля скрывается под водой очень быстро. Эти стремительные приливы, именуемые волновой толчеей, могут отрезать человека от берега в мгновение ока.
Даже в близких к сухой почве траншеях есть свои проблемы. Эрик уже нанес на карту эту местность, земля может сместиться за ночь, ни в чем нельзя быть уверенным. Археологи нервничают, если не могут полагаться на свои координаты.
Рут находит Эрика у дальней траншеи. Из-за смещения земли узкая канава укреплена мешками с песком. Внизу стоят два человека, нервозно глядя на Эрика. Рут узнает в одном из них Боба Буллмора, антрополога.
Она опускается на колени возле Эрика, тот рассматривает один из столбов.
— Собираешься извлечь его? — спрашивает Рут.
Эрик качает головой:
— Нет, оставлю на месте, но, боюсь, волны расшатают его, если слишком углубимся.
— Ты хочешь увидеть основание?
— Если только получится. Но посмотри на эту древесину. Она словно перепилена пополам.
Рут смотрит на столб. Более мягкая древесина стерта постоянными приливами и отливами. Осталась только твердая часть, неровная и почему-то вызывающая тревогу.
— Похоже, из того же дерева были сделаны столбы хенджа, — говорит Рут.
— Да, похоже, — соглашается Эрик. — Посмотрим, что покажет дендрохронология.
Дендрохронология — определение возраста дерева — может быть поразительно точной. Дерево каждый год прибавляет годичные кольца, широкие в дождливые годы, узкие — в сухие. По ним археолог может определить флуктуации роста. Этот процесс именуется «наблюдением за колебаниями» (Питер находил данный термин смешным). Подобное наблюдение в сочетании с радиоуглеродным датированием может показать, когда и в какое время года дерево срубили.
Рут идет помогать туда, где были обнаружены останки из железного века. Она до сих пор ощущает единение с девочкой, которую накормили омелой и, привязав, бросили умирать. Она словно каким-то образом связана с Люси и Скарлетт. Рут не оставляет мысль, что если она разберется с загадкой девочки из железного века, то сможет пролить какой-то свет на смерть этих двух.
А пока ее переполняет радость от нового участия в раскопках. Как в тот день, когда она помогала Нельсону засыпать могилу Спарки, — в простом физическом труде забываются душевная боль, ужас, волнение. Рут начинает работать мастерком, входит в ритм, не обращая внимания на боль в спине, сосредоточенно укладывая дерн аккуратными крестообразными рядами. Земля после вчерашнего дождя сырая, липкая.
Вчера вечером Катбад наконец ушел, после того как Рут обещала помочь обелить его имя. Она пообещала бы что угодно, лишь бы он исчез, — он пугал ее, сидя с понимающей усмешкой в плаще мага. Но слова его почему-то вспоминаются снова и снова.
«Мне было жаль вас, вы не имели ни малейшего шанса, поскольку на раскопках находились и жена, и любовница».
Действительно ли у Эрика и Шоны был роман на раскопках хенджа? Шона красавица, и Рут знает, что мужчины неравнодушны к красоте (взять хотя бы Мишель и Нельсона). Но у Эрика красивая жена, к тому же разделяющая его интерес и воодушевление. Рут думает о Магде, которой всегда восхищалась. О Магде с глазами цвета морской воды и пепельными волосами, с роскошной фигурой, в рыбацком джемпере и выцветших джинсах, с блеском скандинавских украшений на шее и запястьях. Рут вспоминает, что некогда читала о богине Фрейе, покровительнице охотников и музыкантов, со священным ожерельем и пророческим даром, и думает: «Это Магда». Магду легко представить юной, нестареющей, повелевающей жизнью и смертью. Как мог Эрик рисковать всем этим ради романа с Шоной?
