Анна и Сергей Литвиновы - Сердце бога
– В Советском Союзе не извещали о предстоящих ракетных запусках. О них никто не знал. Однако о состоявшихся пусках уведомляли. Поэтому, когда космический аппарат садился, деваться было некуда, приходилось рапортовать о неполадках. Так что делаем вывод: когда ваши космонавты гибли на старте, они умирали втайне. О них никто не знал.
– Старая песня! – усмехаюсь я. – Об этом желтая пресса (ваша, буржуазная, в СССР не было никакой желтой прессы) стала писать еще в конце пятидесятых. И знаешь что? Ни одного факта не подтвердилось. Ни единого! Даю тебе гарантию сто процентов. Нет никаких сведений о том, что в Союзе летали какие-то астронавты, кроме тех, о которых было объявлено.
– А Бондаренко? – наносит она удар.
– О, Лара, – вздыхаю я, – ты знаешь о Бондаренко. Ты хорошо подготовилась.
– О нем никто не знал, до тех пор пока у вас не началась пе-ре-строй-ка, – это слово она произносит по-русски, – и ваш журналист Го-ло-ва-нов не обнародовал о нем информацию. Но это случилось в конце восьмидесятых. А Бондаренко погиб в шестидесятом.
– В шестьдесят первом, – поправляю я. – В марте шестьдесят первого года. Кстати, в доме, куда заселили первых космонавтов – в районе платформы Чкаловская, Валентин Бондаренко жил на последнем, пятом этаже. Обычная, кстати, была хрущоба. – Лара кивает. Она знает это русское слово. – Перед тренировкой он сбегал со своего этажа и звонил во все квартиры подряд, подгонял товарищей. Поэтому ему дали прозвище Звоночек – не знаю, как перевести, маленький колокол, что ли? Так вот, старший лейтенант Валентин Звоночек Бондаренко проходил тренировку в сурдокамере. Камера была наполнена практически чистым кислородом. Он брал сам у себя анализ крови, отбросил ватку, она упала на спираль электроплитки. И воздух в камере запылал. Кислород хорошо горит, я думаю, ты знаешь. Примерно так, из-за пожара в атмосфере из чистого кислорода, погибли трое ваших астронавтов – в шестьдесят седьмом году, если я не ошибаюсь.
– Не переводи стрелки, – хмурится она. – Ты точно знаешь, что все именно так и было? Не много ли деталей? Не слишком ли хорошо проработана легенда? Электроплитка, анализ крови, ватка, смоченная спиртом? Может, все было не так? И Бондаренко на самом деле сидел на вершине ракеты? И она взорвалась? Дело было как раз меньше чем за месяц до полета Гагарина. Может, первым в космос собирались послать Валентина? Да не получилось? Запуск, как все у вас, засекретили. А потом придумали байку про сурдокамеру для отвода глаз.
– Исключено, – отрезаю я. – В те дни, в марте шестьдесят первого, не было никаких запусков. Это и вы, штатовцы, могли знать, несмотря на всю нашу секретность. Над Байконуром ваши самолеты-шпионы вовсю шныряли. А в шестьдесят первом – и ваши спутники.
– А кто говорит, что несчастный Бондаренко погиб именно в марте шестьдесят первого? – наносит она новый удар. – Про март шестьдесят первого придумали позже, чтобы замести следы. А он взорвался вместе с ракетой, например – дай вспомнить – в октябре шестидесятого. Тогда на вашем полигоне Байконур была страшнейшая ракетная авария – о которой тоже стало известно только четверть века спустя, во время пере-строй-ка.
– Ты имеешь в виду катастрофу с ракетой Р-16? – вопрошаю я. – Когда погиб маршал Неделин?
– Именно.
– И в ней, по-твоему, находился Бондаренко?
– Да.
– Какая чушь! – убежденно восклицаю я.
– Почему? – невозмутимо спрашивает Лара.
– Да по многим причинам! Хотя бы потому, что взорвавшаяся ракета принадлежала совершенно другому КБ, находившемуся в Днепропетровске. Они конкурировали с Королевым, и он никогда не дал бы своего космонавта, чтобы его использовали в чужой ракете! Это исключено!
– Но ведь не Королев был тогда самым главным в вашей стране, – хладнокровно парирует она. – И не ему подчинялись ракеты, корабли и космонавты. Они подчинялись мистеру Хрущеву. А ты сам говорил мне, что он был са-мо-дур, то есть вздорный человек. Вот он и придумал (или его убедили), что надо лететь в космос прямо тогда. И попытались послать Бондаренко. Однако, увы, ничего не вышло.
– Нет, Лара! Хрущев хотя и самодур – но не такой, чтобы хладнокровно жертвовать советскими людьми!
– Еще какой такой! Как все ваши руководители – цари, генеральные секретари и президенты – от Ивана Грозного до Сталина и наших дней. Их ничто и никогда, до сегодняшних дней, не ограничивает – ни конгресс, ни свободные выборы, ни пресса. Поэтому они творят что хотят. Захотел Хрущев разогнать мирную демонстрацию в Новочеркасске – и расстрелял, и погибли обычные простые советские люди.
– Все это демагогия, Лара. И бесплодные фантазии. Никаких доказательств у тебя нет – и быть не может. Так, как ты говоришь, просто не могло быть. У ракеты Р-16 тогда первый пуск был. Ты понимаешь, первый! И пусть Хрущев самодур, но ни один главный конструктор (а Р-16 делал Янгель, замечательный, умнейший, совестливый человек) не посадит на неотработанную ракету космонавта. Знаешь, как Королев говорил? До того момента, как полетит человек, должно состояться два полностью успешных беспилотных полета по намеченной программе. Так и произошло, когда полетел Гагарин. А все остальное – беспочвенные выдумки.
– Хорошо же советская пропаганда промыла тебе мозги, – смеется Лаура.
– А тебе – американская! – фыркаю я. И она переводит разговор на другую тему.
Город М.
Виктория Спесивцева
Я должна узнать, кто в действительности погубил в пятьдесят девятом году мою бабушку. Эта мысль завладела мной и сделалась родом психоза. Навязчивой идеей, да. Почему? Я вообще не люблю несправедливость. А в том, что касается моей семьи, – втройне. И мне жалко маму, которая всю жизнь прожила сиротой. Ладно, пусть она обошлась без отца. Без бати проще. Меня тоже папаша вниманием не баловал. Но она ведь и без мамочки, бедненькая, прожила.
И еще я свою бабушку жалела – что за кошмар уйти из жизни по чьей-то злой воле в двадцать пять лет! И невозможно наказать преступника, отомстить ему! А я почему-то чувствовала: убийца жив, и он на свободе, и я могу найти его. Для начала – найти. А там разберемся.
И, конечно, я должна была поменять перед грядущей свадьбой карму своей собственной, чересчур «женской», семьи. Исходя из трех столь значимых причин, я взялась за расследование. В отличие от моей прабабки Елизаветы и матери Валентины (думала я) мне ничего не грозило. Сейчас не советские времена. Однажды я прочитала, что социалистическое государство существовало по законам крупной корпорации. Ну, очень крупной. Размером с государство. И у нее, корпорации под названием СССР, был свой совет директоров (Политбюро, или как там это называлось), собственная служба безопасности (армия, милиция и КГБ), корпоративная пресса (все без исключения газеты и журналы, радио и ТВ) и кодекс поведения. И все жители СССР, словно оловянные солдатики, были, по сути, служащими в одной конторе. И все, что они ни делали, подчиняли корпоративным правилам. И никто из них не мог эти правила нарушить.
Сейчас, слава богу, времена переменились. Корпорация «СССР» оказалась неэффективной и потому приказала долго жить. Я ей больше не подчиняюсь. Если вдруг кто захочет, как меня можно достать? Я работаю в частной фирме. Она на государство никак не завязана – значит, по этой линии прихватить меня не получится. Квартира приватизирована на мое имя. Машина – моя собственная, кредитов я не имею. А убийцы, что родом из прежних, советских времен – как их там зовут, Кудимовы? – вряд ли сейчас настолько могущественны, чтобы насылать на меня бандитов или полицию.
Успокоив себя этой мыслью, я взялась за список моей прабабушки: Старостин, Кудимовы, Иноземцевы и прочие. Я думала: убийство произошло больше чем пятьдесят лет назад. Большинству участников дела тогда было лет двадцать пять – как и бабушка моя, вчерашние студенты. Что они могли? Как сумели замять убийство? Без старших товарищей – по возрасту и по положению – в ту пору явно не обошлось. Наверняка верховодил всем хозяин квартиры Старостин, некогда генерал, а в конце пятидесятых – освобожденный секретарь парткома (что бы последнее ни значило, должность мамой произносилась с придыханием). Правда, в живых я его застать не надеялась – да и журналист Бровкин рассказывал моей маме, что тот почил в бозе в начале восьмидесятых. Но найти его могилу следовало. Хотя бы для того, чтобы понять, покарал его бог или нет. Умереть ведь тоже можно по-разному. И память после себя оставить различную. Но главное, через покойного Старостина я надеялась выйти на молодых (которых, возможно, он в пятьдесят девятом и защищал): на дочку его Валерию Старостину-Кудимову. На зятя Кудимова Вилена. Остальные участники вечеринки, как я подозревала, просто статисты. Свидетели. И единственная их вина в том, что они покрывали убийцу.
