Надежда Зорина - Непойманный дождь
Да, я выздоровел абсолютно, закончилось мое курьерское поприще, пора возвращаться в настоящую жизнь, в свою профессию, компьютер мне теперь повредить не может. И ничто не сможет мне теперь повредить. Отработаю сегодняшний день — и уволюсь.
Бодрый, здоровый и здравый, я вышел из дому. В прекрасном настроении явился на работу, получил свою долю писем. Просмотрел конверты, рассортировал по маршрутам — большая часть адресов находилась либо в центре, либо в незначительном удалении. Кроме одного. Его я решил доставить последним, потому что, во-первых, не знал, где находится указанная на конверте улица Тимирязевская, во-вторых, заинтересовал пункт доставки — Музей масок. Я и не знал, что в нашем городе имеется такой музей. Захотелось его посетить, не спеша посмотреть, что это такое.
Около трех я разнес все письма, узнал, где Тимирязевская, и отправился разыскивать музей.
Нужный дом я нашел не сразу, потому что на этой бесконечно длинной улице была какая-то странная нумерация, и еще потому, что музей помещался в глубине проходного двора. Помог мне прохожий, длинноволосый, седой старик в коричневой фетровой шляпе — в таких шляпах ходили лет тридцать назад, если судить по старым фильмам.
— Простите, — обратился я к нему, — как мне найти дом номер пятнадцать?
Он остановился, повернул ко мне голову — взгляд у него был как у слепого — невидящий, сквозь человека, и в то же время невыносимо тяжелый. Может, действительно слепой?
— Понимаете, совершенно запутался. — Я засмеялся, не знаю почему, от его взгляда мне сделалось не по себе.
— Понимаю, — серьезно, не улыбнувшись в ответ — ведь это так естественно, улыбнуться в ответ смеющемуся, — сказал старик и качнул слепой головой. — Вы сказали, дом пятнадцать?
— Там Музей масок, — подсказал я, заискивающе глядя на него — а он все смотрел мимо, сквозь. — Вы знаете такой музей?
— Знаю. — Он опять качнул головой и наконец посмотрел на меня осмысленно. — Знал, — добавил, видно усомнившись в своей памяти. И вдруг принялся гримасничать. Всем лицом одновременно. — Музей масок, пятнадцатый дом, — пробормотал, шевеля носом, бровями, ушами. — Пройдите два квартала вперед, — глаза выпучились, как у игрушечного стилизованного клоуна, — потом сверните в подворотню, — щеки затряслись, как в нервном тике, — пройдите весь двор, там будет еще один проход…
Кажется, он был немного не в себе, этот старик из прошлого: объясняя дорогу, все время гримасничал, а под конец показал фокус с сигаретой и спичками, поклонился, протянул шляпу, словно для подаяния. Я так растерялся… нет, испугался, что бросился от него бежать, даже не поблагодарив. От бодрости и здравости не осталось следа, мне стало тревожно — я боюсь сумасшедших! — и захотелось повернуть назад, а пакет просто выбросить. Музей масок. Ну конечно, это какая-то новая шутка, над которой смеяться буду не я. Не бывает таких музеев! Новый дом призраков… Дверь окажется на замке, я буду звонить, а мне не откроют. Музыкальный редактор не ударит лицом в грязь — подберет соответствующее звуковое оформление. Кадриль из «Бала-маскарада» Верди?… Этот странный старик — один из жильцов, ожившая маска — призракам стало тесно, и они потихоньку стали выплескиваться наружу.
Я не выбросил письмо, не повернул назад, не сбежал, а пошел по расшифрованному адресу: два квартала вперед, потом в подворотню направо.
Двор был грязный, страшный, продувной, такой, какие снятся в тоскливых, безнадежных кошмарах. У слепой, без окон, стены стояли мусорные баки — мне представилось, что они кишат крысами. Не знаю зачем, я подошел и заглянул — крыс я боюсь не меньше, чем сумасшедших. Но там оказался лишь строительный мусор: куски штукатурки, обломки кирпича, испачканные известкой газеты. С облегчением и разочарованием прошел дальше.
Вот он. Пришел. Дом номер 15. Закопченное, полуразрушенное здание — кажется, здесь недавно был пожар — первый этаж совсем черный, два верхних — нежилые: на окнах нет штор, кое-где даже выбиты стекла. Вместо крыльца — наскоро сколоченная из досок лестница, но дверь не только открыта, распахнута настежь. Что ж, уже то хорошо, что не придется долго звонить, вслушиваясь в призрачные звуки бутафорского дома.
Я поднялся по лестничке, заглянул в открытую дверь — что-то вроде небольшого предбанника, довольно темного — под потолком слабая голая лампочка, пол испачкан известкой. В глубине слышны голоса — бодро-деловые и тоже какие-то словно испачканные известкой. Ободренный их бодростью, пошел дальше.
Призраки были одеты в строительные костюмы, призраки занимались самым повседневным, непризрачным делом — штукатурили стены.
— Извините! — попытался вступить я с ними в контакт — получилось: один из них повернулся ко мне. — Вы не подскажете, где находится Музей масок? Здесь, — я постучал пальцем по конверту, — видно, указан неправильный адрес.
Он кивнул, что-то сказал своим двум товарищам — я не расслышал что, — положил на пол мастерок и подошел ко мне.
— Музей масок? — переспросил он и улыбнулся — зубы у него оказались стальные. — Спохватился! Сгорел твой музей.
— Понимаете, мне нужно доставить заказное письмо. — Я опять постучал по конверту. — Рюмину, Тимирязевская, пятнадцать, Музей ма…
— И Рюмин сгорел. — Он расхохотался сталезубым, отвратительным смехом. — Грохнули Рюмина, а потом все это к чертям собачьим подожгли. Сторож за сигаретами вышел, вернулся — а тут такая катавасия.
— Но как же…
— А хрен его знает! Грабануть, может, хотели? Не знаю. Я в этом музее не бывал, но говорят, маски стоящие были: африканские там, разные. Весь первый этаж занимал музей. Наверху пару квартир еще жилых оставалось, переселяли народ, под снос шел дом, а потом, видать, передумали. Наш хозяин его и прикупил после пожара. Сейчас вот ремонтируем. — Он кивнул на своих товарищей — они все так же усердно делали дело, не обращая на нас никакого внимания. — Не знаю, под офисы пойдет или что? Меня это не касается.
— А Рюмин?
— Это прежний владелец. Музей-то частный. Занимался человек. Говорят, по вечерам приходил, каталог составлял или еще что. Я думаю, любовался своей причудой, масками этими. Вот его и грохнули. Может, думали, что он сторож, может, им вообще было без разницы, лишь бы убрать того, кто мешает ограбить, может, личная какая-нибудь месть, не знаю. Сторож вернулся, а здесь все полыхает. Говорят, хороший был человек.
— Сторож?
— При чем тут сторож? Рюмин, владелец музея. Грохнули мужика, а музей подожгли. Да об этом еще в газетах писали, месяца три назад произошло, не читал?
— Не читал. Я вообще газет не читаю! — поскорей открестился я, мне представилось, что он сейчас протянет эту самую газету: снимет с головы свою газетную треуголку, развернет, расправит, отчеркнет маркером нужное место… Но вместо этого он зачем-то взял из руки моей конверт. Посмотрел на него, усмехнулся.
— Ну да, все правильно, Рюмину. Опоздало твое письмецо, на три месяца опоздало!
А затем сделал такую странную вещь! Он это письмо — заказное, подотчетное! — распечатал.
— Что вы делаете? — возмутился я и попытался вырвать у него пакет, но он не отдал, отмахнулся локтем:
— Да погоди ты!
Заглянул в распечатанный конверт, сунул внутрь руку и вытащил еще один конверт, поменьше. Внимательно посмотрел на него, удовлетворенно кивнул, как будто догадывался, что все так и окажется.
— А это тебе! — Он протянул его мне. — Смотри, что написано: Ефиму Долинину.
Я в ужасе уставился на конверт. Крупным, размашистым почерком там действительно было написано: Ефиму Долинину. Так подписывает секретарь, опытный, но не очень прилежный, у которого множество писем для рассылки, а это — одно из многих, очередное, не отличающееся от прочих: Сергею Петрову, Василию Степанову, Александру Курееву, Ефиму Долинину. Секретарь рассылает, адресат получает — в этом нет ничего необычного. Я — адресат, я — получил письмо, предназначенное мне, — что ж тут такого?
Ничего. Все нормально. Справлюсь сейчас с головокружением и этой невыносимой дрожью и распечатаю конверт.
Мой призрачный собеседник вернулся к своей работе: поднял с полу мастерок, пристроился к товарищам и с удвоенным рвением, наверстывая упущенное время, принялся штукатурить стену. Я повернулся, пошел, сжимая в руке письмо. У двери обернулся:
— До свидания.
Мне никто не ответил: я отыграл свою роль, они отыграли свою, представление окончено, я больше не существую.
Спустился по лесенке, прошел двор, миновал баки, нырнул в подворотню. В конверте, конечно, вырезка из газеты об этом пожаре. Конверт совсем тонкий — маленькая заметка: Музей масок — не картинная галерея, не краеведческий музей с бесценным скелетом мамонта, в жизни города он занимал так мало места, лично я о его существовании до сегодняшнего дня ничего не знал. И владелец Рюмин — не такая важная птица, его смерть — почти рядовая смерть, не стоит даже четверти полосы, вполне умещается в таком маленьком, тонком конверте. И значит, не требует торжественности, не просит соблюдения приличий — я могу распечатать конверт прямо здесь, в подворотне. Что и делаю. Даже на корточки не присаживаюсь, не останавливаюсь, на ходу, наплевательски, неаккуратно отрываю справа полосу — она получилась кривой, бахромчатой. Запускаю в конверт пальцы, выуживаю заметку…
