Карло Шефер - В неверном свете
— И вы так и не поинтересовались его фамилией? — ехидно спросил Тойер.
Хозяин покачал головой. Следователь с грозным видом вытащил наручники, купленные для таких целей в магазине игрушек фирмы «Кноблаух».
Хозяин меланхолично поглядел на оковы:
— Сейчас я объясню. Он платил мне наличными, каждый месяц. Довольно прилично, и ни одно финансовое управление ничего об этом не ведало.
Тойер кивнул и набрал полную грудь воздуха, словно стоял на роскошном горном лугу, а не в затхлом подвале, пропитанном после ночного кутежа винными парами; теперь их постепенно побеждали клубы хафнеровского дыма, вызывавшие в памяти лесные пожары на юге Франции.
— Так не полагается, — сказал он.
Хозяин налил себе грушевого шнапса:
— Хотите?
— Я редко пью шнапс перед корнфлексом, спасибо. — Комиссар почувствовал, как на него наваливается каменная усталость. Эйфория вчерашнего вечера осталась прекрасным воспоминанием, и теперь вернулся настоящий Тойер, полнейший неудачник по всем статьям, безмозглый эгоцентрик.
— Вилли говорил всегда: «Господин Хауг, такой уж я человек… Господин Хауг, мне необходимо дистанцироваться от других людей. Когда вы увидите меня в телевизионном реалити-шоу «Шифр Икс-Игрек», можете тут же на меня настучать, но до этого позвольте мне оставаться таким вот чудаком».
— Поскольку он имел любезность хорошо за это платить, вы проявляли великодушие. То, что он умер, для вас не испытание. Хотя теперь вы перестанете получать бабки. — Тойер говорил с преувеличенным презрением.
— Я не был уверен, правда ли это, — ответил Хауг, и, похоже, искренне. — До меня доходили слухи, что он утонул, но официально ничего не сообщалось, ни в газете, нигде. Кто-то там утонул в Неккаре — да это мог быть кто угодно. Он часто уезжал куда-то надолго и никогда мне не докладывал…
Тойер кивнул и опять искренне возненавидел Зельтманна.
— Кроме того, в последние дни я иногда слышал наверху шаги. Вот и думал, что он вернулся…
— Я тоже! — проревел глухой американец, который все еще бесцельно торчал у двери.
Штерн выставил его наружу.
— Ратцер наверху, — сказал Тойер.
Жилище Вилли было просторным, но с низким потолком. Мебель относилась к началу восьмидесятых. Много книг без отчетливо выраженной тематики стояли на разнокалиберных дешевых полках, некоторые, судя по корешкам, были украдены из университетских библиотек. Первый осмотр ящиков и шкафов не показал ничего личного.
Впрочем, в одной комнате почти ничего не было, кроме большого стола и пустой полки. На столе сидел Ратцер в неумелой позе лотоса.
— Итак, вы выполнили свое домашнее задание, господа! — крикнул он безумным фальцетом. — А я уж думал, что вы не явитесь!
— Тебе пришлось поститься, святой ты наш? — поинтересовался Тойер. — Таким, как ты, придуркам это не идет.
— Равиоли, — язвительно возразил Ратцер. — У этого мазилы был большой запас.
Хауг подтвердил, что в доме старые, никчемные замки, и каждый дурак их откроет шпилькой для волос.
— Блаженны… — затянул Ратцер.
— Хватит! — прикрикнул на него Тойер. — Хафнер, захвати его с собой, да следи за ним, как бы он чего не выкинул.
— По-моему, Вилли мог жить и еще где-нибудь, — сказал он потом Штерну и Лейдигу, когда они все осмотрели.
— Этот антиквар рассказал, что Вилли там, внизу, иногда что-то записывал в дневник. Вот было бы интересно его найти, — заметил Штерн.
Шеф отозвался без особого оптимизма:
— Если человек ухитрился, прожив на одном месте двадцать пять лет, не сообщить никому своей фамилии, он и дневник куда-нибудь спрятал. Удивительно, что он вообще что-то записывал.
Вслед за усталым Тойером они в сопровождении хозяина еще раз прошли в пустую комнату.
— Как вы можете все это объяснить?
— Я много лет не поднимался сюда, — ответил хозяин. — Но несколько недель назад он что-то переставлял и паковал какие-то вещи. На это я обратил внимание.
— У него была машина? — вяло спросил Тойер, уже догадываясь, какой последует ответ.
— Иногда он арендовал ее у глухого американца, своей у него не было. Но он много ездил поездом, даже знал почти наизусть расписание.
Тойер прошелся по комнате.
— Пахнет мылом, — сообщил он, — чувствуете?
Обоняние Хафнера пало жертвой его страсти к сигаретам, но коллеги подтвердили наличие запаха.
Штерн повел носом как крот:
— Это от крышки стола. Вероятно, он мыл ее щеткой как сумасшедший. И еще пахнет потом.
— Наверно, запах пота — заслуга Ратцера, — холодно заметил Лейдиг.
Штерн брезгливо отпрянул.
Тойер посмотрел в окно на кирпичную стену соседнего дома:
— Это и есть стол фальсификатора. На пустой полке тоже нет ни пылинки. Значит, он что-то вынес отсюда. Почему именно теперь, хотя он уже долго подделывал картины? Опасался чего-то серьезного? Нам придется опросить побольше кондукторов…
По мобильному телефону он вызвал подмогу, и кроткий коллега Шерер сразу же любезно пообещал ее выслать. Но тут же добавил, что официально их рабочий день вообще-то начинается, в, эти минуты — а они все еще в Старом городе. Шеф рассердится.
Тойер едва не рассмеялся.
— Слушай, Шерер, мы тут уже три часа; нашли Ратцера и жилье безымянного утопленника из Неккара. Что из того, если мы приедем в контору на несколько минут позже…
В трубке затрещало, он услышал чье-то шумное сопение и со вздохом узнал шефа. Легок на помине.
— Тойер, где же вы? — проскулил Зельтманн. — Тут у меня собрались Вернц, пресса, только вас нет!
— Пресса? — переспросил сыщик и почувствовал, что холодеет от ужаса, что из него уходит жизнь, словно он попал в техасскую машину для смертной казни и она уже прессует его.
Зельтманн снова кашлянул два раза, потом продолжал:
— Я бы позвонил вам, но…
— …но вы этого не сделали, — тупо сказал Тойер.
— Вернц приехал по моей просьбе с раннего утра, так как вы, очевидно, напали на след крупного дела. Я рассказал кое-что от вашего имени, однако люди тоже должны хоть что-то узнать об этом, пресса имеет право… Те связи, о которых вы говорили, разумеется… поскольку следствие пока еще не…
— Надо же было все-таки обсудить!
— Господин Тойер! Я и хотел обсудить в девять часов! С вами, Вернцем и этой Ильдирим, которая тоже опоздала на работу. А теперь уже десятый час, а журналисты хотят в десять устроить конференцию. Что мне делать?
— Господи, не говорите чушь! — проревел Тойер, к ужасу своих коллег. Все выплеснулось в этом взрыве: подъем последнего вечера, неудача в любовном акте, усталость, стучавшая в затылке, ужасное чувство, что сам совершил чудовищную глупость и теперь мчится в ящике из-под мыла с вершины Эвереста без надежды уцелеть. — Вы созываете пресс-конференцию, так как просто не в силах выдержать, что ведется большое дело, а вас никто не видит на телеэкране. — Он с отчаяньем взглянул на часы. — Через двадцать минут!
Его люди постепенно начинали понимать, что происходит. Лица у всех сравнялись по цвету с зеленоватым лицом Хафнера. Хауг, наоборот, повеселел, ведь раз такое творится в полиции, они, возможно, забудут про его историю с налогами.
— Вы сами говорили о международном следе! — кричал Зельтманн. — Что, эти слова ничего не значат?
— Разумеется, иногда не значат ничего, — услышал Тойер свой голос, — но мы нашли дом, где жил Вилли, сейчас близки к выяснению его личности, и вот ты назначаете пресс-конференцию. Так что теперь я узнаю, что там и как, только по телевизору!
Вдруг Зельтманн заговорил спокойно. Вероятно, он с помощью тибетского дыхания зарядил солнечное сплетение положительной энергией.
— Мне важно только дело. Деловое обсуждение. Как я говорил вчера, мы должны общаться в парадигме содержания, господин Тойер. А содержание означает, двоеточие: пожалуйста, приезжайте, немедленно со своими людьми. Это приказ, господин Тойер, а также порицание. Таким образом, я ставлю вам на вид.
В комнату ворвался Хафнер:
— Ратцер сбежал.
— Как сбежал? — воскликнул Тойер.
— Да вот так! — ответил Хафнер, тяжело дыша. — Выпрыгнул через закрытое окно у меня на глазах. Кто бы мог такое предположить?
— Значит, окно разбито? — озабоченно спросил Хауг.
У Тойера еще хватило времени, чтобы узнать, что прыжок Ратцера во внутренний двор затормозила преграда — крытая пристройка; дурень не знал про нее. Его отвезли без сознания в неврологическую клинику.
В конференц-зале стоял гул голосов, как на старых пластинках с записью сказок, когда герои въезжают на конях в город. На первом плане стоял Зельтманн в клубном стреземанновом [11] пиджаке. Его окружали всевозможные оптические аппараты, микрофоны и прочие адские машинки. Он инвестировал значительные суммы в СМИ.
