Яна Розова - Импровизация на тему убийства
– Ну, хоть что-то делают, – сказала я вяло.
– Есть хочешь? – спросил Ник, не заметивший, что я скисла. Деньги он сложил в специальный толстый конверт собственного производства, но на меня все так же не смотрел.
– А ты?
– Хочу. Пойдем в зал, попросим чего-нибудь…
Он даже шутил…
За едой, которая была великолепна, но не вдохновляла, Ник кое-что припомнил:
– Я утром опять у Пряника был, поговорили… Его снова следователь вызывал, наш друг Безответов. Версия самоубийства отпадает на все сто. Следователь сказал, что, по данным криминалистов, Ермолов не стрелял из моего револьвера в тот вечер. Будут по второму кругу копать. Снова «смит-и-вессоном» интересовались. Как же я себя хвалю, что никому его не демонстрировал! А ведь собирался друзей на природу повезти, потом так элегантненько достать револьвер и – получить аплодисменты! М-да…
– Да, повезло, – согласилась я, пережевывая обжаренный в сухарях сыр. – А вообще мне кажется, что в том деле смог бы разобраться только тот, кто все обстоятельства и всех людей хорошо знает. Ну, кто-то из нас.
– Да ну. – Ник небрежно махнул стаканом с коньяком. – На то они и профи, чтобы разобраться. Найдут они убийцу, не переживай об этом.
– Не переживай? – изумилась я. – Ник, а как же дело Комова?
– Что – дело Комова?
– Эти самые профи не обратили внимания на то, что на руках Комова не было следов пороха. А нет следов пороха – значит, человек не стрелял. Если ты видел хоть один толковый детектив по телевизору, то знаешь, что порох на руках так оседает, что смыть его трудно. А Комову и мыться негде было. Его возле горящего дома взяли.
– Да это было десять лет назад! – Я могла бы догадаться, что на эту тему Сухарев думал-передумал уже множество раз за множество лет. – Конец девяностых! Вспомни: разгул криминалитета и все такое прочее. А если ты хоть раз в день телевизор включаешь, то видела какую-нибудь передачу о девяностых. Тогда на каждом углу что-нибудь случалось, а милиция не справлялась. У нас же преступник сам на месте преступления оказался, сам сознался. Кого еще искать? Закрыли дело и передали в суд!
– Может, ты прав, – вынужденно согласилась я. И тут сказала то, чего от себя не ожидала, то, что никак не подтверждало моей уверенности в виновности Жанны: – А ты не заметил, что обе картинки похожи?
Брови Ника поползли вверх.
– Господи, какие еще картинки?
– Картинки места преступления. Голые мужчина и женщина на разобранной постели, вещи по комнате разбросаны. И убиты они из огнестрельного оружия.
По выражению лица мужа я поняла, что он попробовал представить себе обе эти «картинки».
– Похоже. Только в первом случае мужчина и женщина были любовниками, лежали рядом. И убита была только женщина. Тебе мерещится – не так уж эти картинки и похожи.
– Я говорю не о том, что было на самом деле, а о том, как это выглядело со стороны. Если бы я точно не знала, что Зюзя лежала в больнице в ту ночь, я бы решила… Но кто, кроме нее, мог повторить картину еще раз?
– Зюзя? – Ник иронично хмыкнул. – Комов? – И уже серьезно: – Комов? Ты об убийстве своего парня с ним не говорила?
– Мне это и в голову не пришло. Зачем ему это? Кому бы он навредил, если разобраться? Только мне, а я в той истории…
Ник перебил меня:
– Подожди, но это не так глупо! Комов не получил от меня деньги, натерпелся в тюрьме всякого и мне решил отомстить. Его выпускают, он находит мой дом, узнает, что ты – моя жена. Узнает к тому же, что ты… ездишь к одному парню, у вас роман. Он решает, что если прикончит этого парня, то козлом отпущения буду я. Точно так же, как козлом отпущения был он! Он как-то узнает про мой револьвер, достает его из моего домашнего сейфа. Убивает Игоря. Кристина, возможно, там случайно оказалась.
Это уже было что-то, я даже немного ожила. Почему я не подумала об этом раньше?
– Похоже на правду… Только надо быть опытным преступником, чтобы все это провернуть. Украсть у тебя револьвер – вот, к примеру, очень непростая задача.
– Ну, он же десять лет с урками общался. Они всему его научили!
– А нам-то что делать?
– Ничего, – резюмировал Ник. – Итога нет, результата. Я на свободе, потому что следствию неизвестно, что револьвер принадлежит мне. И если бы Комов затеял все это безобразие, он бы уж нашел способ сообщить Безответову, из чьего оружия был застрелен Ермолов… И Кристина.
– Ты прав. Да и Кристина тут никак в сюжет не вписывается.
Это снова был тупик.
Вспоминая потом, после многих-многих событий, этот разговор, я удивлялась своей интуиции, неожиданно подсказавшей мне ответ на все вопросы. Но подсказка была такой слабой, такой неуверенной, что мы с Ником даже не попытались ею воспользоваться, тем самым продлив еще на сутки свое счастливое неведение.
12 июня, вечер
Ник позвонил уже через час:
– Снова на моем столе записка. Требуют еще десять тысяч долларов… Не знаю, что и думать.
– Что тут думать? – удивилась я. – Сообразили, что мало попросили. А не ясно, как им деньги передать?
– Не ясно. Кажется, наш Безответов след взял.
– Слежка сработала? Кто-то в дом приходил?
– Да, утром приходила помощница Зюзи – Олеся. Они следят за ней.
Помощница, а грубо выражаясь, прислуга приходила в дом Ника раз в неделю, по четвергам. Мы рассказывали об этом Безответову. Вчера была среда, а Олеся входила в дом. Я представила себе смурную, всегда пахнущую потом Олесю, тридцатилетнюю женщину, чей муж пропивал все скудные доходы семьи, а троим маленьким детям водитель из сухаревского ресторана регулярно возил сумки с продуктами.
– Неужели это она?
– Если это она, кто-то из ее родственников или знакомых, то я ее убью.
Угроза звучала так, будто злыми словами Ник пытался поднять собственный моральный дух.
– А… можно я приеду? Тут, в доме, мне неуютно.
Стальные нервы моего мужа стали сдавать. Неудивительно. Он ждал, что во второй записке будет место и время передачи денег, а потом ему вернут сына. Вместо этого приходилось возвращаться во вчерашний день, снова собирать деньги, а Митька был где-то далеко, с чужими людьми.
У меня снова был коньяк и пепельница, так что Сухареву, упавшему на мой диван, осталось только протянуть руку к бокалу и поджечь сигарету. Мы даже не пытались говорить о чем-либо, кроме как о Митьке. Ник, конечно, говорил больше, и я узнала то, о чем раньше и не догадывалась.
С Митькой после смерти матери творилось что-то непонятное. По словам Ника, мальчик был словно деревянный: поведут – пойдет, дадут хлеб – ест, положат в кровать – спит. Не играл, ничего не просил, и вообще если не спрашивали, то не говорил ни слова. Сухарев старался держаться ласково и спокойно, будто ничего не замечает. Дарил много игрушек, покупал кассеты с мультиками, читал вслух сказки. Повез сына путешествовать: во Францию, в Диснейленд, потом к родственникам в Самару, летом – на море, в горы. Митька равнодушно смотрел в окно поезда, автобуса, машины, в иллюминатор самолета. Но эмоций не было. Никаких.
Когда прошел почти целый год, Ник нашел психолога, который фиксировал улучшения психического состояния мальчика, но больше был занят выпиской счетов папе.
Понадобилось еще пара лет, чтобы ледяной мальчик стал оттаивать. Появились друзья, приятели. Из школы поступили первые жалобы. Сначала Ник даже обрадовался, узнав, что принц Несмеян начал вести себя как и положено нормальному мальчишке. Жалоб становилось все больше, Сухарев стал ходить в школу, как на работу, и постепенно понимать, что маятник качнулся и набирает амплитуду.
Через год-другой стало совершенно ясно, что ситуация меняет полярность, Ник тоже изменил стиль общения с сыном. Начал с добрых замечаний, которые Митька пропускал мимо ушей, продолжил строгими выговорами, а закончил наказаниями.
В этот период на горизонте появилась новая классная руководительница. Она была абсолютно вменяема, а папу вызывала в школу, только если Митька творил совершенно невероятные вещи. По сравнению со всеми другими учителями эта училка была просто ангелом. И Митька реагировал на нее очень хорошо. Ее наказания страшился, а похвале радовался безмерно.
Однажды Ник понял, что Митьке просто нужна мама. Он навел справки, узнал, что замечательная учительница не замужем, детей не имеет и вообще поддерживает репутацию самую добропорядочную. Он подумал и сделал ей предложение.
Под конец истории я заплакала. То время, когда Митька был просто моим шкодливым учеником, а я была так несчастна, оттого что одинока, теперь казалось мне милым и далеким. Такой спокойной и уравновешенной жизни, как тогда, у меня уже никогда не будет.
13 июня, утро
Сухарев переночевал на моем диване. Я устроилась на раздвижном кресле.
На следующее утро, еще до завтрака, то есть около семи утра, Нику позвонили из больницы. Дежурная медсестра сказала, что Жанна пришла в себя. Она срочно хочет видеть Ника. Срочно.
