Ильдар Абузяров - Мутабор
– Коллеги, – говорила самая старая обезьяна, – мы собрались, чтобы прочитать историю болезни этого больного со дня его рождения, и скажу вам: если он не сдохнет, то ему крупно повезет. Иначе ему прямая дорога в ад!
– Посмотрите на это полуживотное-полурастение. – Другая обезьяна в очках подняла безвольную руку Омара и тут же отпустила. – И кто теперь скажет, что эта падаль – тот иностранец, который послан Буль-Буль Вали, чтобы спасти страну от упадка?
«Какаду – отображение моих мыслей, ведь рыбы тухнут под солнцем, а действия обезьян – пародия на мое тело. На мои бессмысленные и трусливые поступки».
2
Кто он? Человек? Животное? Растение? Часть стены? Камень или орнамент? Что он делает в этом незнакомом месте? Какова его миссия? Что он вообще забыл на земле?
Дикость, хаос, мусор, крики – таким предстал Кашевар перед глазами Омара. Калеки и прокаженные хватают всех подряд за руки, полицейские и чиновники норовят обворовать и облапошить. Потоки грязи наступают на тебя со всех сторон. И в этих потоках хаоса, словно в грязевой сели, крутятся, пытаясь выжить, мелкие сошки-людишки. Они готовят еду в подворотнях, спят и едят на мостовых. Здесь же занимаются торговлей и своим ремеслом. Это месиво движется, дышит и живет, как, впрочем, и умирает, по своим законам – как одно гигантское аморфное тело, пестрая и остро пахнущая биомасса. И только машины, рикши и моторикши призваны вывести и спасти, хотя создают еще больший хаос. Гудят, бибикают, орут!
По шагам восстанавливая память, Омар вспоминал, что перед тем, как он отправился в Кашевар, один человек в бирюзовом халате положил перед ним лист белой бумаги. Кажется, это был замдиректора фонда, а на бумаге был написан небольшой текст.
– Это твоя новая биография, – сказал человек в халате, – выучи ее так, чтобы, разбуженный посреди ночи, ты мог повторить все без запинки. А свою старую биографию вычеркни из головы.
И он начал читать текст, где у его родителей, как и у родины, появились новые имена. Отныне его самого звали Омар Чилим, а его невесту величали Гюляр.
– Да, – подтвердил доктор, когда Омар поднял удивленный взгляд, – отныне ты – сын кашеварцев, переехавших когда-то в Москву на олимпийскую стройку, ты этнический кашеварец российского происхождения, потому что у России хорошие отношения с Кашеваром и нет визового режима. Выучи все хорошенько, и бла-бла-бла.
Неужели хаос Кашевара есть его судьба?
3
Кроме того листа бумаги он пока ничего не помнил! Он даже настоящее имя своей возлюбленной забыл. Единственное, что он знал наверняка, – с новым именем он должен стать шпионом и выполнить некое задание. А еще ему теперь придется постоянно убегать и прятаться.
Но что значит быть шпионом в Кашеваре? Не зоопарк же, в самом деле, его послали фотографировать? И какое задание он должен выполнить? Может, он должен собрать сведения о военных, которых накануне выборов нагнали в Кашевар, и выяснить место их дислокации?
«Если ты лицемер, живущий двойной жизнью, – пытался разобраться Омар, – значит, есть еще кто-то, кроме тебя нынешнего». Но как Омар ни пытался вглядываться в глубь себя, он ничего там не видел. Не видел даже своей подлинной личности. Все мысли и все слова, которые он знал, были чужими мыслями и словами. Он лишь повторял их, как попугай, а все действия, которые он выполнял в последние дни, были, как у обезьян, запрограммированы простейшими животными инстинктами.
«Неужели там никого нет? – испугался Омар. – Или моя личность сейчас находится в другом месте? По-прежнему живет в квартире в Петербурге и встречается с моей настоящей невестой?»
Он пытался представить его настоящую квартиру, но в голову ничего не лезло.
– Неверие – корень лицемерия, – повторял он кашеварскую аксиому. – Лицемерие порождает трусость, трусость – слабость, слабость – лень, лень – похоть, похоть – зависть, зависть – злость, злость – неверие, неверие – лицемерие. Все, круг замкнулся. И полностью опущенный человек идет ко дну.
«Но откуда в нас тогда берутся духовные потребности? – уцепился Омар за спасительную мысль. – Редко, но возникают. Чтобы возникали чаще, нужно заниматься нравственным самосовершенствованием и избавляться от животной запрограммированности. Нужно учиться контролировать свои эмоции и поступки».
4
Немного придя в себя, Омар пополз, словно змея, чтобы поскорее скрыться с места побоев и ускользнуть от содержимого собственного желудка – блевотины, что переливалась и блестела в лучах закатного солнца, словно только что сброшенная шкура. Ему не было стыдно лишь потому (это Омар выяснил на собственной коже), что змея не замечает, насколько она кривая. Через пару десятков метров Чилим встал на четвереньки и попытался двинуться вперед. После солнечного удара Омар никак не мог вспомнить, где его дом и куда ему надо ползти. Он карабкался на карачках из принципа, что движение есть жизнь. А жить хотелось очень.
А еще Омар вспомнил детскую игру «сифа», в которой, если в тебя плюнут и сделают заразным или замают, достаточно потереть оскверненное место со словами «Мутабор», и проклятье пропадет.
Спустя пару кварталов Омар посчитал уже безопасным встать на две свои ноги. Так начались его странствования по Кашевару под другой личиной. Возможно, под личиной избранника Кош-муллы?
Омар шел мимо отдыхающих после тяжелого трудового дня кашеварцев. Он видел, как они сидели, попивая чай и играя в нарды, прямо на стульях возле своих лавок. Омар дико завидовал всем этим сохранившим в непростых условиях человеческое обличье людям.
Между рядами домов появились циркачи с животными, предлагающие мастеровым и торговцам порцию зрелищ. Омар смотрел на заклинателей змей с дудочками, на дрессировщиков обезьян, на фотографов, предлагающих сфотографироваться с игуанами, удавами, маймунами, и чувствовал, как в нем нарастает щемящее чувство жалости к меньшим братьям.
Он видел, как, играя на своей дуде, факир поднимает по стойке смирно змею, как, поджигая хворост под железной клеткой, заставляют встать на задние, в калошах, лапы медведя. В одной из подворотен в районе трущоб Омар наблюдал, как корейцы, которых предостаточно в Кашеваре, ошкуривают щенка. В другой увидел, как повар забивает тупым, как камень, ножом кому-то на обед козла. Кровь струйкой стекала по желобу разделочного стола. Цена на мясо, зерно и молоко резко подскочила в Кашеваре, но жалость к животным была сильнее, чем жалость к людям.
5
На ночь торговые кварталы города превращались в жилые, лавочники закрывали свои витрины и выбрасывали весь мусор прямо на улицу, где свою добычу тут же подбирали мусорщики. Омар сидел под аркой, прижавшись к стене, и наблюдал, как кашеварцы запирают свои лавки на съезжающие сверху рол-двери. Люди жили в тех же помещениях, что и работали, и многие уже устраивали себе ночлег и дастархан в торговых залах, постелив на пол тряпье.
Наблюдая узкосемейные хлопоты, Омар чувствовал, что ему уже нет здесь места. Теперь он больше не мог поживиться едой, ибо мусорные контейнеры в свои кварталы спешно увозили мусорщики.
Но тут, о чудо, один за другим жители бедных районов стали выходить из своих домиков и предлагать Омару еду. Кто-то выносил лепешку хлеба, кто-то бутылку воды, кто-то фрукты. Казалось, вдоль узкой улочки выстроилась живая очередь желающих поделиться с Омаром заработанным за день. Подобные очереди в этих районах выстраивались только за дешевым социальным хлебом.
Люди из уст в уста передавали, что на улицах Кашевара объявился дервиш-иностранец, посланный Буль-Буль Вали спасти Кашевар. Наиболее мнительные утверждали, Омар – не Омар, а тайный наставник Мусы, Хизр.
– На, прими часть скромно заработанного, странник! – предлагал один старик яйца.
– Поешь нашего, брат-суфий, и помолись за нас!
Омар видел, что у каждой двери появлялся сам хозяин или хозяйка с чем-нибудь съестным в руках. Даже самые бедные пытались чем-то угодить ему. Одна дряхлая старушка протянула Омару несколько сушеных фиников. А другая пожилая женщина сунула помимо кулька с барбарисками еще и полиэтиленовый пакет, куда Омар смог положить собранную еду.
«Неужели я так стал походить на местного дервиша или Хизра?» – на глазах расчувствовавшегося Омара выступили слезы. После жалости к зверям и жалости к себе пришла и любовь к людям.
За дни, проведенные на улицах Кашевара, Чилим успел приглядеться к жизни трущоб и трудовых кварталов. Он уже понял, что в Кашеваре полным-полно нищих, готовых наниматься на любую поденную работу. Хамство чиновников, поборы, коррупция и несправедливость вынуждали людей постепенно отказываться от человеческого достоинства. Хватало здесь и бездомных. Не раз Омару попадались люди, лежащие прямо на тротуаре на расстеленных газетках.
6
Но грязь трущоб и бедных районов оказалась не так страшна, как ему виделось вначале. Да, эти люди живут в далеких от стандартов и даже совсем антисанитарных условиях, зато они чисты изнутри. А у тех, которые нанимают для уборки домов горничных и посудомоек, у тех, кто ходит на сеансы очистки тела от старой кожи, у тех в душе настоящая помойка.
