Андрей Константинов - Дело о заикающемся троцкисте
— Ну понятно, Родину защищать… — фыркнул Зудинцев.
— Обнорский не переживет, — вздохнул Повзло. Ему было жалко Обнорского. — Если, конечно, это действительно Ерш…
Тут открылась дверь, и вошла Ксюша.
С ней вошел новый аромат, гораздо лучше утреннего. Его источником был газетный сверток, который она держала в руках.
— Первый вкусный запах за весь день!… — сказала она. — На охрану передали — для руководства. Коль, кого за пивом пошлем?
— Какое пиво в разгар рабочего… Ого!… — Повзло извлек из свертка огромную вяленую рыбину.
Тут приступ хохота сразил Зудинцева. Сквозь смех он выговорил:
— Ерш! Беломорский! Вкуснотища-а!
И я, бормоча проклятия, выбежал из кабинета. А вдогонку мне несся голос Соболина:
— Лех, если ты за пивом — мне светлого, банки три!
***
Понедельник был ужасен. Спать в эту ночь я не мог, и, несмотря на грязные намеки Горностаевой, оборвавшей мне телефон, я провел ее в самых злачных местах Петербурга, пытаясь нащупать следы этого поганца. Первым делом я оторвался на ничего не понимающем Будде. После нескольких оскорблений действием, которые я ему незамедлительно нанес, он сказал мне все, что знал. Знал он, как выяснилось, только то, что Ерш был в некотором роде звездой преступного мира и легендой Невского проспекта одновременно. И что он недавно вышел после отсидки.
Проститутка Гортензия, которая в этот вечер была на больничном, то есть отходила после бурно проведенной ночи в забегаловке на «Ланской», встретила меня ласково и тоже сказала все, что могла.
К сожалению, ничего членораздельного (как бы сомнительно это ни звучало по отношению к проститутке) я не услышал — она уже основательно догналась по старым дрожжам. Поэтому мне пришлось ограничиться двумя ударами в морду ее сутенеру, который предложил мне «пройтись в туалет с этой леди», и уйти ни с чем. Исключая легкое моральное удовлетворение и нытье в правом кулаке.
С утра, обложившись архивными документами и чашками с холодным кофе, я сидел за своим столом. Первой появилась Лукошкина.
— Что? — несколько истерично поинтересовался я.
— Леша, мне завтра в Москву лететь — давай деньги на билеты!
— Анечка, сейчас нет, — сдерживаясь изо всех сил, проговорил я. — Заплати из своих, я потом компенсирую.
— Ну-у, начинается… Пусть Обнорский с тобой разбирается.
Дверь закрылась, и я попытался погрузиться в документы, но тут же зашел наш ловец малолеток.
— Скрипка, — решительно сказал Каширин, — гони деньги на агентессу — в «Прибалтийской» серьезное дело наклевывается…
Не поднимая головы, чтоб не убить его одним взглядом, я тихо сказал:
— Денег нет. Купи ей мороженое.
— Щас!… Может, мне ее в «Макдоналдсе» гамбургером угостить? Это же такая женщина, Леха…
— Нету!!! — проревел я и схватился за бюст Дзержинского.
— Все, — оскорбился Родик. — Срываешь операцию. Высылаю Обнорскому «молнию».
Я вскочил и, подбежав к двери, попытался ее запереть, но не успел — в кабинет вплыла Железняк, и, конечно же, с самым решительным видом.
— Замок чинишь? — поинтересовалась она. — Меня Глеб прислал сказать, что бумага кончается и картридж…
— Знаю!!! — заорал я так, что задрожали стекла. — Все знаю! И картридж, и мыло, и агенты, и понос, и золотуха — НЕТУ! Нету у меня денег!
Возможно, я был вне себя, но потомка революционного матроса это не тронуло, и она пожала плечами:
— А кому сейчас легко? Короче, он сказал, что Обнорский…
Ее речь прервал мой демонический хохот:
— Меня поставит к стенке! Но не расстреляет!!! — Я выпихнул ее из кабинета. — Потому что денег на патроны у меня нету! И все!
Я вновь стал запирать дверь, но ключ, естественно, заело. И когда раздался стук, я просто залез под стол. По безукоризненным австрийским туфлям, я понял, что пришла Агеева.
— Лешенька? Ау? — сказали австрийские туфли и подошли к столу. По тому, как напряглись их острые носки, я понял, что Марина Борисовна смотрит на меня сверху. Я затравленно посмотрел на нее снизу вверх, а что мне еще оставалось?
— Лешенька, — продолжала она как ни в чем не бывало. — Ты просил досье на некоего Ерша. Вот все, что есть — но крайне мало.
Я облегченно вздохнул и стал вылезать.
— И еще я хотела тебе посоветовать обратиться к Валечке Горностаевой, — добавила Агеева. — Она у нас большой спец по всевозможным кидалам.
Она пошла к дверям, и я подумал, что ради этой последней фразы она и приходила. Марина Борисовна ужасно любит поправлять наши с Горностаевой отношения. Хотя…
— Хотя вряд ли она станет тебе помогать, — донеслось от дверей.
— Почему это?
— Ну насколько я понимаю, ваши отношения в последнее время… То она у тебя курит в неположенном месте, то звонит в не правильное время… Ты же у нас непримиримый.
— Я?! — искренне изумился я. — Да я сама доброта и отзывчивость, если хотите знать!
Агеева тонко усмехнулась.
— Тогда Лешенька, будь добр, выдай мне под отчет рублей триста — мне фотобумага нужна для принтера…
— Убью… — только и смог произнести я.
— Что и требовалось доказать, — хихикнула она, выходя.
***
В квартире у Валентины я был впервые. На кухне — тем более. И ощущения у меня были, прямо скажем, не самые приятные. Впрочем, все было чистенько — никаких там лифчиков и трусиков на веревке под потолком, кормушек для котов и пятен на холодильнике. Меня смущала атмосфера назревающего скандала. Горностаева кормила ребенка. Из кое-каких прозвучавших в разговоре фактов я сделал вывод, что девочка была не ее. Насколько я разбираюсь в детях, ей было года четыре, хотя взгляд у нее был мудрый не по годам. Горностаева пихала ей в рот кашу и кричала в коридор:
— Все, кончилась халява! Я почти безработная, так что будь добра, подумай, как ты будешь зарабатывать на пропитание своей дочери!
На минуту в дверях кухни появилась полуголая девица, приложив к груди платье:
— Валюнь, посмотри — не толстит?
— Толстит! — заявила с набитым ртом девочка с таким же, как у девицы, курносым носиком.
Девица скривилась и убежала.
— Лопай, горе ты мое! — сказала Горностаева девочке и снова закричала в коридор:
— Ты меня вообще-то слышишь, сестрица?!
Девица вновь забежала на кухню, уже в другом платье, и умудрилась, натягивая чулок, чмокнуть дочь, потрепать Горностаеву по плечу, подмигнуть мне и спереть со стола бутерброд.
— Постараюсь не поздно! Если что — позвоню!
Валентина бросила ей вслед взгляд, способный пробить бронированную дверь, и заорала:
— Александра! Не смей убегать! Я кормила вас три года, теперь вы обо мне позаботьтесь!
В ответ ей хлопнула входная дверь.
Я напряженно думал, что бы сказать, особенно учитывая то, что меня тут как бы не замечали. Ситуацию спасла девочка.
Она тронула Горностаеву за руку и протянула ей ложку с кашей.
— На! Теперь я тебя буду кормить три года…
Валя засмеялась и поцеловала племянницу в измазанную кашей щечку. А потом соизволила мрачно посмотреть на меня.
— Зачем пришел? Тебя мне только не хватало.
— Валь, — мирно сказал я, — пойдем погуляем!
***
На улицу мы попали где-то через час.
Я, конечно, догадывался, что детей иногда укладывают спать, но даже не подозревал, сколько мероприятий нужно совершить, чтобы это сделать. Я чувствовал себя выжатым как лимон после получасового изматывающего допроса на тему «А какую сказку ты еще знаешь?». Руки и спина болели после игры в любимого коня начдива Чапаева, но я был даже горд тем, как ловко я заманил младшую Горностаеву в ванную под предлогом продолжения этой игры. Правда, «Чапаев», хоть и чудом, но так и не утонул в реке Урал.
Я припарковался на набережной Фонтанки. Горностаева стояла у парапета, зябко кутаясь в плащ. Оценив ее сходство с бедной Лизой, я мялся рядом, не зная с чего начать.
— Откуда ты свалился на мою голову? — как всегда вопреки всяческой логике спросила она.
— У меня был знакомый, который в детстве свалился из окна. С тех пор он классно говорит по-английски. И жалеет только о том, что не запомнил, каким именно боком стукнулся при падении. Говорит, что если бы запомнил, то смог бы писать потом научные работы и получить какое-нибудь звание. Возможно, даже Нобелевскую премию.
— Наверное, случилось что-то серьезное, раз ты стал повторяться, Скрипка.
Это все, для чего ты меня позвал?
— Слушай, Горностаева… — я старался говорить деловито, но с грустными женщинами у меня это редко получается.
Поэтому я не удержался и довольно жалобно вздохнул:
— Валя, мне нужна твоя помощь. Очень.
Она посмотрела на меня исподлобья.
— Хочу курить.
— Кури, здесь можно.
— В твоей машине. Я замерзла. И есть хочу.
— Прошу, — я с готовностью распахнул дверцу машины и стал церемонно ждать, пока Горностаева сядет. Я даже галантно захлопнул за ней дверцу.
