Душан Митана - Конец игры
— Посреди ночи? Это как-то не вяжется с работой.
— Тогда почему вы меня об этом спрашиваете? Сами все понимаете!
— Мне не хотелось бы вас травмировать, но приходится задать вам еще один вопрос. Навещал ли ее кто-нибудь регулярно? Может, нам это бы помогло.
— Нет! Во всяком случае, я не знаю!
На этом все кончилось. Правда, у Славика взяли еще отпечатки пальцев, а затем дошла очередь и до заключительного аккорда; капитан Штевурка обладал потрясающим чувством последовательности — Славика раздели почти догола, забрали всю его одежду и в утешение объявили, что они еще непременно встретятся, так как расследование только началось.
9
Наконец-то он смог принять душ. Пусть с некоторым опозданием, но душ никогда еще не приносил ему такого чувства облегчения и бодрости. Он с наслаждением хлестал себя струями воды, смывая с усталого тела липкий, едкий, вонючий пот, и какое-то время даже льстил себя надеждой, что душ — словно ритуальная купель — очистит его от всего, что произошло со вчерашнего утра, с той минуты, когда он стоял в ванной и, будто страстный, нетерпеливый любовник, что в отсутствие своей любимой утешает себя хотя бы видом ее вещей, со сладкой дрожью в паху разглядывал в открытом зеркальном шкафчике всевозможные флакончики, тюбики и баночки, принадлежавшие той, которая уже никогда не вернется.
На стиральной машине рядом с гоголевскими «Мертвыми душами» все еще лежала вчерашняя газета, точно так, как он ее положил туда, когда прочел «ПОЧЕМУ СМЕРТЬ ОЩЕРИЛА ЗУБЫ».
Почему?
Нет, сейчас он был не в состоянии снова заниматься поиском ответа на этот тягостный вопрос. «Информативный разговор» с капитаном лишил его последних сил. Спать, хоть на часок вздремнуть — вот, что мне надо! Я уже выложился до предела, жребий брошен, машина заработала, они уже наверняка проверяют мои показания, мать, водитель, Лапшанская, Плахи, пусть проверяют, я не лгал, в самом деле я вышел на Шафариковой площади и пошел к матери, они бесспорно это установят, а почему бы нет, достаточно, если им скажут правду, ничего кроме правды, опасность ему не грозит, подозрение капитана пока еще ничем не подкрепляется…
Он выключил телефон.
…но почему он был так резок со мной, премного благодарен за такой информативный разговор, ведь это похоже на самый настоящий допрос, словно я не потерпевший, а подозреваемый номер один, по-видимому, я не симпатичен ему, или, может, это и впрямь обычная рутина? Хотя, пожалуй, особых причин для волнения пока нет…
Он опустил штору. Остановите земной шар, я хочу сойти[38] — где он это прочел?
…но почему они забрали с собой все, что было на мне ночью, надеются обнаружить какие-то следы? Какие? Верно, те или иные доказательства, что я все-таки был здесь ночью. Напрасные старания, мать продумала все до конца, недаром глотает детективы, в ней проснулась настоящая Агата Кристи…
Он заложил уши ватой. Не хочу ничего слышать, эта твоя выдра нисколько не интересует меня, злобствовала Гелена, когда однажды встретила его с Яной в кафе.
…несколько раз ему пришлось подробно изложить матери «ход событий», и когда она уверилась, что он не оставил там никаких «следов», то обстоятельно осмотрела всю его одежду, она была просто одержима поиском «следов», особенно на сандалиях — не наступил ли он ненароком на кровь? На всякий случай она отдраила подошвы мокрой щеткой, жалко, что тебе здесь не во что переодеться, хотя, впрочем, даже лучше, незачем переодеваться, это могло бы показаться подозрительным…
Он завязал глаза черным галстуком. Если не бросишь пить, забудь ко мне дорогу, видеть тебя не хочу, шипела Яна, выдворяя его за дверь родительской квартиры.
…или еще с этим платком, как мать возмущенно накинулась на него, когда он хотел выбросить его в контейнер, переполненный мусором, а что если бы его там нашли? Смешно, но она ловко вышла из положения, живо давай платок в ванну, нет, в самом деле, ему нечего тревожиться, пока все идет вполне нормально…
Он лежал в своем кабинете, телефон выключен, шторы опущены, в ушах вата, глаза завязаны черным галстуком, он лежал там, а жизнь за окнами шла своим чередом. Машины, автобусы, трамваи, грохот компрессора, голоса, шаги, люди. Нет, сойти с земного шара не удалось.
…хуже будет, когда обнаружат, что Гелена сделала аборт, правда, он об этом не знал, да и откуда мог знать, если с ней вообще не виделся; доктор Карский наверняка подтвердит его слова, разве это не правда? Да, о ребенке он должен был сказать, хотя, возможно, об этом следовало упомянуть несколько раньше, но в общем-то это ничего не меняет, не мог же он убить женщину, от которой ждет ребенка…
А тут еще — не успел он лечь — стали подавать голос, словно живые твари, и домашние вещи, обычно ненавязчивые и молчаливые. Из кухни доносился рык холодильника — он ворчал, как свирепый пес.
…в самом деле, не стоит волноваться, кроме тех выпивох, что толклись перед «Словацким погребком», он не встретил ни души, пусть ищут того парня, который был с Геленой, может, найдут его по отпечаткам на рюмках, из которых они вместе тянули, интересно, кто ее навещал, его безусловно найдут, ну а потом что? Этот бедняга один схлопочет за всех, кто спал с Геленой, суровая кара за миг наслаждения…
Будильник тоже решил высказаться — его металлическое тиканье раздавалось в комнате, как если бы автомеханик из соседней квартиры выпрямлял молотком смятый кузов.
…кто знает, как все повернется, сейчас главное — выспаться, меня ждет работа; черт дери, сегодня, как назло, мы кончаем, последний день в студии, а потом что? Какие-то еще натурные съемки, но они, кажется, через неделю, что же я буду делать все это время, без работы, наедине с собой!
В ванной медленно, равномерно, монотонно капала вода, болезненно ударяя его по черепу, капи, капи, кап-кап-кап, мы же с вами мужички, вот какая селяви. Нам уже ничего не остается, как дать оттяпать своего петушка, рассеялась как дым его слава, и никто его больше не любит… ДОВОЛЬНО! Нельзя сойти с земного шара!
Он сорвал с глаз галстук, вскочил с постели и поднял штору.
Полуденное солнце заливало пульсирующий город ярким сиянием.
Ослепляющий взблеск резанул по глазам, словно бритва. Буньюэль,[39]«Андалузский пес», фильмотека, куда они пришли с Яной. Но это было всего лишь отражение солнечных лучей от стекла противоположного дома; какая-то женщина в бигуди как раз вытряхивала в окно простыню. Селекция, спаривание. Отцовские зайцы. Самочка с семью детенышами. Янин бюстгальтер фирмы ОЛИНКА.
«Кружевной бюстгальтер с застежкой спереди, чашечки, укрепленные косточками, спинка из эластика. Рекомендуется для девушек и молодых стройных женщин. Размер — 1».
Гелена носила МАРЦЕЛУ.
«Бюстгальтер Марцела изготовлен из полиамидного кружева, чашечки с прокладкой на поролоне, спинка из эластика, бретельки с передвижными застежками. Рекомендуется для стройных полноватых женщин, размер — 3».
Почему мы не спали в одной кровати?
Почему мы спали порознь? (И одна ли она спала?)
В этой их трехкомнатной квартире у него была своя комната, у Гелены — своя, и только гостиная — общая. Именно для гостей. Самым частым гостем был этот болван. Спали порознь, но любить друг друга — любили. Не регулярно, не очень часто, но тем горячее. Где угодно, но все больше на этом сочно-зеленом ковре в гостиной и в самое неурочное время, не придерживаясь точного графика. Мысль об общей спальне ужасала Гелену. Ты можешь себе представить, чтобы мы каждый вечер, в одно и то же время, ложились в общую кровать, выполняли бы супружеские обязанности, к которым нас призывает брачный союз, а потом, повернувшись друг к другу спинами, начинали бы задавать храпака? Бррр! Ужас! Уже при одной мысли о скуке и однообразии Гелена, с ее беспокойной, авантюрной натурой, покрывалась гусиной кожей. Стереотип, смертельный враг каждого супружества — она боялась его, как кошмара. И даже эта вечная смена масок относилась, по всей вероятности, к профилактическим мерам. Она постоянно меняла прическу, цвет волос. Уходила к парикмахерше платиновой блондинкой, с прямыми длинными волосами, а возвращалась овцой с черным кучерявым руном. Она с радостью что ни утро меняла бы даже кожу, но, к сожалению, приходилось довольствоваться лишь очередным платьем. Нет, не нравилось ей быть в собственной шкуре, хотя по виду она казалась абсолютно довольной собой, уверенной, независимой, с каждым находила общий язык, так же, как и Яна, обладала умением быстро вступать с людьми в близкие, доверительные отношения; это был великий дар при ее профессии журналистки. Да и вообще она была одаренной натурой: кроме природного ума, ей не занимать было ни фантазии (ее, пожалуй, было даже с избытком), ни таланта; она умела писать — при желании блестяще стилизовала текст; хорошо рисовала, писала маслом, окончила, как и Яна, Училище прикладного искусства, но, если Яна целеустремленно продолжала заниматься своим делом в Институте изобразительных искусств, Гелена — и это было присуще ей — нуждалась в перемене: Я дезертировала! Она пошла изучать журналистику, поскольку это было нечто новое, другое, совершенно не связанное с предыдущим. Ей все давалось слишком легко; и, наконец, ее дядька Гуго Барла — «золотые руки», с его положением и счетом в банке располагал возможностями создать ей такие условия, о которых большинство ее сверстников (может, куда более талантливых) не могло даже мечтать. К примеру, он, Петер Славик, не так ли? Пожалуй, в этом была причина ее поверхностности; она уповала на свою «всестороннюю одаренность», но ей недоставало упорства, умения сосредоточиться, слишком уж она разбрасывалась, любое дело, требующее пота, надсады, было ей не по нутру. Ее увлекало все, покуда это была только игра.
