Филип Керр - Друг от друга
Перестав обращать всякое внимание на Клингерхофера, Бритта перевела взор на меня и обронила:
— Так о чем мы говорили, Берни?
Мне показалось довольно странным, что именно в этот момент она вдруг решила обратиться ко мне по имени. Я на нее не оглянулся, не спуская глаз с Клингерхофера в надежде, что мой пристальный взгляд подвигнет его сказать что-нибудь еще. Я даже улыбнулся ему. Чтобы у него и мысли не зародилось, будто я намереваюсь обойтись с ним грубо. Но, поклонившись в третий раз, он пробормотал извинения и вернулся к своему столику. Лицо его приобрело тот же оттенок, что и его яркий галстук.
— Кажется, я уже рассказал вам, с какими странными людьми мне доводилось сталкиваться, выполняя ваш заказ, — заметил я.
— А этот разве не странный? — прошептала Бритта, нервно косясь в сторону Клингерхофера. — Честное слово, я понятия не имею, с чего вдруг ему пришла в голову идея, будто мы знакомы! Никогда прежде не видела его.
Честное слово. Обожаю, когда клиенты произносят эту фразу. Особенно клиентки. Все мои сомнения — а вдруг все-таки она говорит правду? — тотчас рассеялись.
— В таком-то костюме, — прибавила она, что было уж совсем ни к чему, — думаю, я его точно запомнила бы.
— Да, безусловно, — согласился я, наблюдая за Клингерхофером, — определенно запомнили бы.
Открыв сумочку, фрау Варцок вынула конверт и протянула мне.
— Я обещала вам вознаграждение. Вот.
Я заглянул внутрь. Купюр было десять, и все красненькие. Не пять тысяч марок, но все равно щедро. Более чем. Я сказал ей, что это слишком много.
— В конце концов, — добавил я, — сведения мало чем помогают вашему делу.
— Напротив. Помогают, и даже очень. — Она на секунду приложила руку с безупречным маникюром к груди. — Даже если информация, как вы опасаетесь, не поможет мне на суде, вы себе не представляете, какой груз снят с моей души, как важно мне было узнать точно, что Фридрих никогда не вернется. — И, взяв мою руку, она подняла и поцеловала ее, будто бы с искренней благодарностью. — Спасибо вам, герр Гюнтер. Большое спасибо.
— С нашим удовольствием.
Я сунул конверт во внутренний карман и для верности застегнул его. Мне понравилось, как она поцеловала мне руку. И вознаграждение тоже пришлось по душе. И понравилось, что премиальные она выдала сотенными купюрами, красивыми, новенькими, с дамой, читающей книгу рядом с глобусом. Мне даже начала нравиться ее шляпа и три шрамика на щеке. Все мне в ней очень нравилось — за исключением маленького пистолета в сумке.
Женщины, таскающие при себе оружие, не нравятся мне почти так же сильно, как мужчины с пистолетом за поясом. «Беретта» и мелкий инцидент с герром Клингерхофером, не говоря уже о том, как категорически она отказалась пригласить меня к себе в дом, наводили на мысль, что в Бритте Варцок кроется нечто большее, чем видит глаз. А глаз видел женщину, по красоте не уступающую Клеопатре.
— Вы ревностная католичка, фрау Варцок, — начал я. — Ведь так?
— К сожалению, да. А почему вы спросили?
— Только потому, что обсуждал со священником ваше положение, и он порекомендовал, чтобы вы воспользовались старым приемом иезуитов — ответы давали двусмысленные. То есть говорили одно, а думали совсем другое. Ради благой цели. По-моему, такой прием был рекомендован основателем ордена иезуитов Ульрихом Цвингли. По словам священника, с которым я беседовал, Цвингли утверждает, что большим грехом, чем сама ложь, явится дурное действие, которое воспоследует, если не прибегнуть ко лжи. В данном случае вы — привлекательная молодая женщина, желающая выйти замуж и создать семью. Священник, с которым я беседовал, полагает, что, если б вы забыли о том факте, что видели мужа живым весной тысяча девятьсот сорок шестого, вам потребовалось бы только добиться постановления, что Варцок мертв, и тогда вмешивать церковь не нужно вовсе. А теперь, когда вам известно, что муж ваш действительно мертв, какой в этом будет вред?
— То, что вы говорите, герр Гюнтер, — пожала плечами фрау Варцок, — очень любопытно. Возможно, мы переговорим с кем-нибудь из иезуитов, послушаем, что он порекомендует. Но я не могу лгать в таких вопросах. Тем более священнику. Боюсь, что для католички лазеек тут не существует. — Бритта допила коктейль и промокнула губы салфеткой.
— Да это так, вариант просто, — стал оправдываться я.
Она вынула из сумочки и положила на стол пять долларов и сделала движение уйти.
— Нет, нет, пожалуйста, не провожайте, — остановила она меня. — Мне очень неловко, я ведь помешала вам пообедать. Пожалуйста, останьтесь и закажите что-нибудь. Тут хватит, чтобы расплатиться и за еду. Ну хотя бы допейте бокал.
Встав, я поцеловал ей руку и проводил ее взглядом. На герра Клингерхофера она даже не посмотрела, тот снова залился румянцем, крутя цепочку для ключей, потом улыбнулся — через силу — матери. Одна моя половина рвалась последовать за Бриттой, а другая требовала остаться и попытаться вытянуть из Клингерхофера еще кое-какие сведения. Верх одержал Клингерхофер.
Все клиенты — лгуны, твердил я себе. Я еще не встречал ни одного, кто относился бы к правде не как к товару, выдаваемому строго по карточкам. И если детективу известно, что его клиент — лгун, то это единственная правда, которая его касается, и вот тогда он получает некоторое преимущество. Не моя забота знать всю подноготную Бритты Варцок, даже при условии, что абсолютная правда существует. Как и у других клиентов, у нее свои причины не открывать мне всего. Конечно, я несколько подрастерял былую форму — она всего лишь третья моя клиентка после открытия агентства в Мюнхене. И все-таки, говорил я себе, незачем было так уж очаровываться ею. Тогда бы я не так сильно удивился. Ошарашило меня даже не то, что я поймал ее на совершенно беспардонном вранье, а то, что, оказывается, она вообще способна лгать. Католичка-то из нее такая же, как из меня — папа римский. Конечно, не обязательно всякому католику знать, что Ульрих Цвингли был вождем швейцарских протестантов в шестнадцатом веке. Но уж то, что основателем ордена иезуитов был Игнатий Лойола, известно каждому католику. А если она готова врать, что она католичка, тогда и во всем остальном тем более может соврать. В том числе и про беднягу Клингерхофера. Я забрал доллары и подошел к его столику.
Фрау Клингерхофер, похоже, преодолела свои прежние сомнения насчет цен в «Вальтершпиле» и трудилась над бараньей ножкой с истовостью механика, расправляющегося с заржавленными свечами зажигания при помощи гаечного ключа и резинового молотка. Она не переставала поглощать еду ни на секунду, даже когда я, поклонившись, сказал «Хэлло!». Вероятно, она не остановилась бы, даже если б барашек вдруг заблеял. Ее сын, Феликс, тесно общался с телятиной, отрезая от нее аккуратные маленькие треугольнички, точно Сталин на газетных карикатурах, отрезающий ломтики от карты Европы.
— Герр Клингерхофер, — приступил я, — думаю, мне надо извиниться перед вами. Не в первый раз случается такое. Понимаете, моя дама близорука, но категорически не желает носить очки. Вполне возможно, что вы действительно уже встречались с ней, но, боюсь, она просто не узнала вас сейчас. Где вы с ней познакомились? В самолете как будто, вы сказали?
Клингерхофер вежливо привстал.
— Да, — подтвердил он. — В самолете. Мы летели из Вены. Я часто там бываю по делам. Она ведь там и живет? В Вене?
— Она так вам сказала?
— Ну да, — кивнул он, явно умиротворенный моими извинениями. — У дамы какие-то неприятности? Моя мать сказала, вы детектив.
— Да, но у нее нет никаких неприятностей. Я всего лишь обеспечиваю ее личную безопасность. Что-то вроде телохранителя при ней. — Я улыбнулся. — Она летает на самолетах, а я добираюсь поездом.
— Такая привлекательная женщина, — вставила фрау Клингерхофер, выковыривая кончиком ножа костный мозг.
— Вы тоже так считаете? — подхватил я. — Фрау Варцок разводится с мужем. Насколько мне известно, она еще окончательно не решила, останется жить в Вене или переберется сюда, в Мюнхен. Вот почему я немного удивился, услышав от вас, что она живет в Вене.
Вид у Клингерхофера стал задумчивым, он помотал головой:
— Варцок? Нет, я уверен, она называла другую фамилию.
— Может, девичью? — предположил я.
— Нет, она точно сказала «фрау» и… что же за фамилия? — все пытался припомнить он. — Не фройляйн. Такую женщину — она ведь хороша собой — слушаешь очень внимательно. Замужем она или нет. И уж тем более, если человек холостяк, как я, и очень хочет жениться.
— Найдешь еще, — буркнула его мамаша, слизывая мозг с ножа. — Наберись только терпения, и все.
— Может, Шмидт? — предположил я; этим именем она назвалась при первой встрече герру Крумперу, адвокату моей покойной жены.
— Нет, и не Шмидт… Я бы запомнил…