Андре Нортон - ЧИХНЁШЬ В ВОСКРЕСЕНЬЕ...
Открыв глаза, Фредерика тут же снова закрыла их, потому что свет ослепил их, и словно нож разрезал ей виски. Немного погодя она попробовала снова, медленно и осторожно. Усилие вызвало боль не только в глазах, но во всём теле. Она должна узнать, где она, что случилось и откуда такая боль. Но бесполезно, она не могла думать... не могла даже держать глаза открытыми. Она снова закрыла их и погрузилась в беспамятство.
Много позже она снова попыталась открыть глаза. Знакомый голос позвал её по имени, и какой-то инстинкт подсказал, что она должна ответить. Очень важно, чтобы её услышали. Но вначале говорить она не могла. Чуть повернула голову, и боль стала такой сильной, что она закричала.
— Слава Богу... — и чуть позже: — О, слава Богу, вы живы, — голос, казалось, доносился издалека, за многие мили... откуда-то сверху.
Она попыталась поднять голову и почувствовала,' как острый камень впивается в плечи. Но постепенно ей удалось отодвинуться от жёсткой стены, и она увидела перед собой круглую серую дыру, окружённую более тёмной тенью. Пока она пыталась догадаться, что это такое, тень передвинулась и снова послышался голос.
— Фредерика, вы меня слышите?
— Питер! — слабо воскликнула она и снова закрыла глаза. Теперь всё будет хорошо. Она жива, и Питер вернулся. Боль он не смог убрать. Боль и тьму. Но она заговорила. А он её услышал. И не нужно было больше бороться.
Когда Фредерика в следующий раз открыла глаза, боль в голове сохранилась, но стена за спиной стала удивительно мягкой. Фредерика осторожно осмотрелась иувидела над собой приятное женское лицо. Попыталась заговорить, но не смогла.
Лицо исчезло, вместо него появилось другое.
— Питер, — прошептала она.
— Да. Не разговаривайте. Врач велел вам отдыхать, и, судя по виду, вы нуждаетесь в отдыхе.
— Но что... что случилось? — память постепенно возвращалась к ней, и она заставила себя медленно спросить: — Где Филиппина? С ней всё в порядке?
— Да. А сейчас спите. Вы вся в синяках и ссадинах, — он улыбнулся. — Ну, если бы вы могли увидеть своё лицо! И ничего серьёзного, кроме шишки на голове, перелома левой руки и правой лодыжки. Вы поправитесь. И больше ни слова в течение двадцати четырёх часов.
И прежде чем Фредерика смогла ответить, он исчез. Вернулась женщина и на этот раз заговорила:
— Я немного приподниму вас, чтобы вы выпили горячего молока, но постараюсь не причинять боли. А потом вы снова уснёте, и когда проснётесь, вам будет лучше, гораздо лучше.
— Хорошо, — согласилась Фредерика, как будто слово это было необыкновенно важно.
Женщина просунула ей руку под плечи и осторожно приподняла. Фредерика обнаружила, что может держать чашку в здоровой руке, и с благодарностью начала пить. Потом её опустили на подушку, и она сразу уснула.
Когда Фредерика проснулась в следующий раз, кровать её была освещена солнцем, а в открытое окно врывался ветерок с запахом сена и пижмы. Фредерике было жарко, но боль прошла. Она осторожно пошевелилась и почувствовала, что тело затекло и чуть ноет — но больше ничего. Фредерика с интересом осмотрела очень белую комнату и большое окно, затянутое сеткой. Больница, решила она, а вспомнив приятное женское лицо, подумала, что то была сестра. И собственная сообразительность очень ей понравилась. Потом она осмотрела, что могла, на себе самой. Правая рука в чёрно-синих царапинах и пятнах, левая — в пластиковой повязке-гипсе. С большими усилиями она развязала белый мешок, служивший ночной рубашкой, и увидела ещё синяки на груди и плечах. Потом села, и ей захотелось покурить — ужасно.
Осторожно приоткрылась дверь, в щель просунулась голова Питера.
— У вас есть сигарета? — чуть раздражённо спросила она.
— Есть. А вы выглядите лучше, хотя и раздеты сильнее, чем следовало бы, — он вошёл, дал ей сигарету, прикурил её, осторожно завязал шнурки ночной рубашки и потом уселся в кресло у кровати. — Вы заслуживаете смерти, маленькая глупышка, — доброжелательно заявил он.
Фредерика не пыталась отвечать. Она наслаждалась сигаретой, и в тот момент ей было всё равно, что скажет о ней Питер или кто-нибудь другой.
Питер встал и отошёл к стене. Там стоял шкафчик с несколькими ящиками. Вскоре он вернулся с ручным зеркалом.
— Вот, — сказал он. — Можете осмотреть руины.
Фредерика бросила один только взгляд и быстро положила зеркало. Лицо сплошь покрывали длинные красные царапины. Один глаз почернел и распух; другой смотрел из глубокой пещеры удивительно чёрного цвета, а на лбу, чуть правее середины, выросла большая шишка яйцеобразной формы.
— Не понимаю, зачем вы мне это показываете, — пробурчала она.
— Невозможно не поделиться таким зрелищем, — любезно ответил он. — А вы всё равно рано или поздно узнаете. Женщины все таковы.
— Ну, теперь, когда вы позабавились, может, расскажете что-нибудь? Я хочу знать больше — всё хочу знать. И прежде всего, почему я маленькая глупышка. Я правильно цитирую? Питер откинул голову и расхохотался.
Для Фредерики это было слишком. Она его ненавидит. Никогда никого так не ненавидела.
Наконец он перестал смеяться и взял её за здоровую руку.
— Мне всё равно, как вы выглядите, и мне нравится, когда вы не соглашаетесь. Это так по-человечески. Я представлял себе, что вы... но не будем сейчас вдаваться в подробности.
— Вы представляли себе, что я что? — не смогла сдержаться Фредерика, но тут же отняла руку и быстро сказала: — О, Питер, не дразните меня больше.
— Нет уж, теперь позвольте мне присмотреться. Вы утратили отчасти свою... скажем, чопорность... на дне колодца. Но мне показалось, вы хотите узнать, что произошло в воскресную ночь... вернее, что произошло с тех пор. На случай, если вам интересно, сейчас утро среды.
— Утро среды! — ахнула Фредерика. — Магазин... — она беспокойно посмотрела на него.
— Успокойтесь, женщина. Магазин в порядке. Им сейчас управляет Конни Кэри, причём с новым развитием событий число посетителей возросло на сто процентов, — он неожиданно рассмеялся и продолжал: — А Конни всех заставляет покупать. Если хотят взглянуть на сцену, должны заплатить больше. За колодец — добавочная плата.
— Колодец? — спросила Фредерика.
— Да, где вы были. Я вас из него вытащил. Фредерика со вздохом облегчения откинулась на подушку.
— Хоть я вас и ненавижу, должна признать, что вы ко мне хорошо относитесь — вы все, — просто сказала она.
Питер потрепал её по руке.
— Вы этого заслуживаете, — сказал он, — хотя и ненавидите меня.
Фредерика быстро повернула голову. Вопреки желанию, на глазах у неё выступили слезы. Это слабость, гневно подумала она, всего лишь проклятая женская слабость.
Если Питер и заметил это, он никак не подал виду.
— На самом деле мне нужен ваш рассказ. Он гораздо важнее моего, да я вам самое важное уже рассказал.
— Пожалуйста, — с некоторым усилием сказала Фредерика, — дайте мне минуту подумать. Вначале расскажите остальное.
— Ну, хорошо. Вкратце. Я вернулся в понедельник, в семь утра, после того как за несколько часов перевернул Вашингтон вверх дном, и хоть вы мне не поверите, отправился сразу в книжный магазин с мыслью о завтраке... — он поднял руку, когда Фредерика попыталась вмешаться. — Нет, вы хотели мой рассказ и получите его in toto — целиком. Короче, я поднял страшный шум, пытаясь вас разбудить. Потом запаниковал, неожиданно поняв, что Джима Брауна нет на месте. К тому же все двери были открыты, а это не похоже на нашу горожанку. Я только влетел в кабинет и поднял трубку, чтобы позвонить Тэйну, как появился Джим Браун. Я обрушился на него, и более ошеломлённого и расстроенного парня мне никогда не приходилось видеть. Он всё мне рассказал — вернее, всё, что знал. Но знал достаточно, чтобы напугать меня страшно. Ну... мы не стали ждать Тэйна, а принялись систематически обыскивать весь участок. И вскоре нашли тело Филиппины...
— Тело? Но вы сказали...
— Повторяю. Не прерывайте меня, если хотите всё услышать. Она была жива, но явно в плохом состоянии. Получила удар по голове, не такой сильный, как вы. Но всё равно была похожа на труп. Джим отнёс её на кухню, и я оставил его возиться с содержимым тайного шкафчика Люси. Так вот, пока он вливал в горло Филиппине коньяк, я продолжал искать вас. Но, дьявольщина, нигде не мог найти. Признаюсь, я был не очень счастлив... хоть вы и доставляете мне столько хлопот...
— Питер! Неужели нужно так тянуть... Пожалуйста. Питер улыбнулся.
— Я вам просто рассказываю, как вы сами хотели. И рассказываю по-своему. Я вернулся в дом. К тому времени Филиппина пришла в себя и, как всегда, когда она в сознании, стала логичной и последовательной. Она призналась, что вы обе согласились отпустить Джима. Рассказала, что вы с ней долго разговаривали и вспомнили о тайном убежище Марджи в сарае...
