Сергей Донской - Матерый
Примостившись в кустах, он посматривал на дом, а руки его были заняты привычным ритуалом, успокаивающим расшатанные нервы.
Пф-ф! - рыжий табак, выдутый из папиросы, лег на ладонь аккуратной горкой. Пальцы перемяли его, смешали с темным крошевом, добытым из фольги.
Затем папиросная трубочка, сдвинутая с картонного мундштука, точными движениями вобрала в себя атомную смесь с ладони, вернулась на место и закрутилась на кончике хвостиком, готовым окунуться в пламя зажигалки. Набивка распотрошенной папиросы заняла в опытных руках минуту, не больше, но Эрику, как это всегда бывало перед первой затяжкой, показалось, что прошла целая вечность.
Прежде чем закурить, он извлек из пакета пистолет с импровизированным глушителем, положил его рядышком, рукояткой к себе. Еще раз оценил расстояние до дома, примериваясь прищуренными глазами к его окнам, к двери. Что такое пятнадцать метров для пули? Попасть в цель с такого расстояния проще, чем пальцем в ноздрю, заключил Эрик, поднеся зажигалку к папиросе. Она отозвалась на это веселым потрескиванием.
Эрик старательно задерживал вязкий дым в легких, а наружу выталкивал его маленькими порциями.
Когда он сухо покашливал, дымная пелена над ним колыхалась, как прозрачная занавеска на ветру. Наплывающий кайф давал знать о себе сухостью во рту и холодком в висках.
Дом настороженно следил за ним темными глазницами окон, безмолвный и неподвижный. Где-то там, внутри этого склепа, скрывался бесшабашный идиот, вообразивший, что можно вот так запросто угробить чужой "мессер", а потом отсидеться за запертой дверью.
- Не получится, - выдохнул Эрик вместе с дымом. - От пули не спрячешься. Она легко находит путь к сердцу любого, потому она и женского рода...
За спиной каждого мужчины стоит любящая женщина... Костлявая, безносая, с остро наточенной косой...
Собственные мысли показались ему настолько значительными, что хотелось без конца развивать их дальше, неспешно облекая в сотни и тысячи слов. Но Эрик резко оборвал внутренний диалог. При его работе необходимо было уметь контролировать кайф, и он умел это делать. Не впадал в мечтательный транс, не смеялся попусту, не болтал зря. Находился и при кайфе, и при делах.
Вот и теперь тишина и ошеломляющая красочность летнего вечера не заслоняли от Эрика той цели, ради которой он сюда явился. Докурив жирные остатки конопляной смолы, он прокашлялся, аккуратно присыпал окурок землей и взял оружие на изготовку, поддерживая кисть правой руки пальцами левой.
- Ку-ку, - пропел Эрик тихонько. - Покажись, герой.
Прозрачный пластиковый баллон, такой безобидный на вид, заскользил на фоне окон, - отчасти темных, отчасти повторяющих все оттенки заходящего солнца. Черное и оранжевое. Волнистыми были стекла, неровно сидели в рамах, оттого и закат отражали неравномерно. Наверное, подумал Эрик, у хозяина тоже все наперекос.
Продолжая изредка прочищать легкие осторожными сухими покашливаниями, он снова остановил мысли, готовые унестись слишком далеко от намеченной цели. По вискам прошлись невидимые холодные коготки, глаза налились теплой влагой, туманящей окружающий мир. Кашкарский "план" оказался слишком ломовым. А воды, чтобы смыть его налет в глотке, под рукой не было.
- Выходи, герой, - повторил Эрик вполголоса. - Не бойся - больно не будет, все сразу закончится.
На мгновение ему почудилось, что дом вздрогнул от этих слов и слегка подался назад, но Эрик тут же перевел взгляд на землю, а когда вернул его обратно, дом стоял на прежнем месте, посверкивая стеклами окон.
За одним из них внезапно произошло мимолетное движение. На втором этаже, слева. Щелкнула планка пистолетного затвора. Ствол плавно переместился и замер напротив окна. Потом Эрик слегка опустил оружие. Он отлично стрелял навскидку, а прицельная стрельба все равно была затруднена неуклюжим глушителем.
В этот момент в темноте оконного проема проглянуло синее пятно. Все правильно: желтый дом, белая "семерка", синяя рубаха. Ствол взметнулся вверх, указательный палец Эрика хищно скрючился на спусковом крючке, и хлоп! - пластиковую бутылку разнесло на блестящие ошметки. Дубль первый, он же - последний. Сцена убийства. Снято!
Эрику чужая смерть увиделась так, как если бы на оранжевый блик окна села черная муха. Синяя рубаха горестно всплеснула рукавами, подалась в глубь комнаты и бесшумно осела вниз. Вместо эпитафии Эрик наградил жертву коротким смешком.
Всего несколько секунд понадобилось ему для того, чтобы перемахнуть через ограду на знакомую тропу. И когда он шагал по ней обратно, его мысли были очень далеко и от случайного дома, и от случайного трупа, оставшегося внутри.
Глава 12
СМЕРТЬ НЕ ПРИХОДИТ ОДНА
Громова пробудило мягкое, почти неслышное перемещение по комнате. Еще не окончательно вынырнув из тягостного сна, он почувствовал, что где-то рядом находится Ксюха, и не ошибся. В ярко-синей хламиде девушка напоминала экзотическую бабочку или птицу. Она стояла к Громову спиной, но, уловив изменение его дыхания, доложила:
- Еда на столе. Саня ждет внизу, чтобы составить вам компанию. Наверное, рассчитывает на пиво за свою лояльность. А я, наглая и неблагодарная девочка, взяла и перекусила сама. Изголодалась...
Сообщая последние известия, Ксюха бродила по комнате, мимолетно касаясь заинтересовавших ее предметов. Пепельница в виде большеротой рыбины с отбитым хвостом. Старинная настольная лампа с эбонитовым корпусом - такие в сталинскую эпоху украшали столы комитетчиков и требовательно высвечивали перепуганные лица врагов народа. Бронзовый подсвечник с оплывшей свечой. Отковырнув кусочек воска, Ксюха приблизилась к допотопному телевизору с огромным бельмом экрана, за которым в неведомых электронных дебрях, возможно, еще хранились образы давно усопших коммунистических вождей.
- Как в человеческой памяти, - сказала она, щелкнув ногтем по экрану.
Громова поразило, что он сразу понял, о чем идет речь, словно вдруг научился читать мысли этой девушки. И еще он догадался, что теперь ее внимание привлечет древний барометр, навязчиво предвещающий бурю. Так и случилось. Ксюха склонилась над барометром, даже потрясла его немного, словно хотела изменить мрачный прогноз к лучшему.
- Он что, сломан? - спросила она разочарованно.
- Нет, - ответил Громов. - Просто он перенял хозяйский взгляд на окружающую действительность.
- А хозяин мизантроп?
- Убежденный.
- Тогда пусть хозяин послушает... - Ксюха медленно обернулась и продекламировала:
- Верь, настанет день ясный, и печаль пройдет вскоре. Станет нам с тобой ясно: горечь - это не горе... Нравится?
Это я сама сочинила. Саня меня выругал. Он сказал, что это дамская лирика, сентиментальная чушь. У него совсем другие стихи, мрачные. Чаще всего - про смерть.
- Что он может знать о смерти? - Громов перевернулся на бок и оперся на локоть, чтобы лучше видеть собеседницу. - Пусть лучше пишет о жизни, хотя он и в ней, наверное, ни черта не смыслит.
- Никто не знает, что такое жизнь и что такое смерть, - тихо сказала Ксюха. - Все только делают вид. Но это даже хорошо. Иначе было бы страшно.
Или просто скучно.
Выглядела она какой-то грустной и присмиревшей, как заблудившаяся девочка, которая уже не надеется на то, что ее найдут, а потому не тратит время и силы на бесполезные слезы.
- Ты чем-то расстроена? - спросил Громов, не торопясь покидать свое ложе. После непривычно затяжного дневного сна он чувствовал себя опустошенным и разбитым.
- О, поводов для огорчений сколько угодно, - отозвалась Ксюха с напускной беззаботностью. - Но вас это не касается. Вы идите есть. Саня, наверное, уже весь извелся, дожидаясь.
- Ему полезно, - буркнул Громов, дивясь беспричинному раздражению, прорвавшемуся наружу вместе с этой короткой фразой. Он понимал, что ему не подобает вести себя, как какому-то капризному мальчишке, но упрямо продолжал лежать на диване, забросив руки за голову и ожидая неизвестно чего.
- Подъем, лежебока! - Ксюха подошла совсем близко и остановилась над Громовым, строго глядя на него сверху вниз.
Ее одеяние было слишком коротким, ноги - чересчур длинными, а собственные джинсы сделались вдруг такими тесными, что продолжать валяться в них стало просто неприлично. Громов поспешно вскочил с дивана и попытался скрыть смущение неестественным покашливанием.
- Что с вами? - невинно осведомилась Ксюха. - Вас прямо подбросило. Какая муха вас укусила?
Не дождавшись ответа, она тихонько засмеялась, но смех этот был таким же наигранным, как кашель Громова. Их взгляды на мгновение притянулись друг к другу, столкнулись и сразу разлетелись в разные стороны, не желая выдавать своих маленьких тайн.
- Идите, - попросила Ксюха едва слышно и внезапно повысила голос до умоляющего выкрика:
- Идите же!
Громов направился было к двери, но вдруг остановился и сказал:
