Магдален Нэб - Невинные
— Ей так и не предоставилась возможность, — сказал инспектор. — Перуцци больше ее не видел. Я думаю, в тот день она погибла, хотя, скорее всего, никогда не узнаю наверняка. Вы помните, в котором часу она вышла отсюда?
— Не точно, но.... — Он взял свой ежедневник и перелистал страницы назад. — Май... двадцать первое. Вот, я сделал пометку. Перуцци — это чтобы не забыть поговорить с девушкой... Да, у меня была назначена встреча в главном здании в двенадцать, значит, она пробыла у меня не больше четверти часа, если это... О боже...
— Что такое?
— Я вспомнил: как я уже сказал, у меня была назначена встреча. Я проводил ее и затем, наверное, вернулся, чтобы собрать портфель. Когда я выходил из центрального входа, она все еще стояла у дверей банка, разговаривала с мужчиной, тот держал ее за руку. Тогда я не придал этому значения, но если в тот день с ней что-то случилось, как вы говорите, то...
— Они ссорились?
— Нет... Это, наверное, не имеет значения, — добавил управляющий с несчастным видом. Он явно жалел, что вообще заговорил об этом, и с удовольствием взял бы вырвавшиеся слова обратно.
— И все же что-то привлекло ваше внимание.
— Я же говорю, она была такая симпатичная малышка. Я заметил, что у нее покраснело лицо, вот и все. Она плакала. А сначала показалась мне такой спокойной и деловой.
— Понятно. А ее собеседник был вашим клиентом?
— Нет. Он не был клиентом. Я не знаю, кто он такой. Я вспомнил только потому, что вы сказали... Ну, он был в форме карабинера. Наверное, один или двое из моих сотрудников могли бы это подтвердить. Мне очень жаль.
Некоторое время инспектор сидел молча, слушая собственное дыхание. Какие-то смутные идеи шевелились на периферии его сознания, вроде тех, что слишком просто принять желаемое за действительное и позволить ввести себя в заблуждение, что нечего браться за дела, в которые ты сам эмоционально вовлечен, что смерть искупает... смерть искупает...
Идеи, которые исчезли, не успев оформиться. Он задышал глубже. Он был абсолютно спокоен.
Кто-то постучал и вошел. Это были служащий банка и Лоренцини. Прежде чем кто-либо из них успел заговорить, инспектор поднялся.
— Я должен идти.
И отчего это Лоренцини так вытаращил глаза?
— Ордер при вас? Управляющий передаст вам копии всех операций по счетам Перуцци за период, который у него вызывает беспокойство.
— Да, но мне нужно с вами поговорить.
— Не сейчас. — Повернувшись к управляющему, он спросил: — Я полагаю, вам приходило в голову, что все эти перемещения средств могли указывать на нежелание платить налог на наследство, а не на желание жить полной жизнью?
— Да. Разумеется. Как только я узнал о его болезни...
Инспектор повернулся к Лоренцини:
— Вы же видите.
— Что «видите»?..
— Деньги... Я должен идти.
Управляющий поднялся с некоторым волнением на лице:
— Инспектор, что бы ваш сотрудник ни обнаружил здесь, воспользовавшись ордером, я надеюсь, что вы четко разъясните Перуцци: мысль об уклонении от налогов была не моя. Я уверен, вы понимаете...
— Конечно. Не беспокойтесь. Если это правда, то мне это неинтересно. Меня заботят убийство, самоубийство и убитая горем мать.
— Сочувствую. Мы никогда даже не обсуждали налог на наследство.
— Я уверен, что вы проявляли большой такт.
— Нет-нет, инспектор. Я говорю вполне серьезно. Вы сказали, что не пытаетесь ничего скрывать, и я вам поверил. Верьте и вы мне.
Он слегка порозовел, но его взгляд был прям и решителен, когда он протянул инспектору руку.
— Эта мысль просто приходила мне в голову, вот и все, и еще я подумал, что даже у обувщика с дурным характером может быть прошлое, то есть его могут шантажировать.
В этот раз настала очередь инспектора удивиться.
— Перуцци? Перуцци?
Лоренцини что-то нацарапал на клочке бумаги, который затем сунул инспектору в руку.
Надев фуражку и темные очки, инспектор перешел дорогу и стал подниматься по внешнему двору к палаццо Питти. Им овладел страх, но чего, собственно, он боится?..
Чей-то голос произнес у него над ухом:
— Добрый день, инспектор. Какой ужас, не правда ли? Надеюсь, что это не на всё лето.
— День добрый... хорошо бы не на всё, — машинально ответствовал инспектор, не обращая внимания на говорившего.
Опять жара. Внешний двор превратился в пекло. Солнце так и жгло, пронизывая насквозь фуражку и форменную куртку. Пусть он устал, но он не остановится. Только не останавливаться. Водитель ждал его под аркой в глубокой тени. Хорошо. Он сел в машину и взглянул на каракули Лоренцини, мыслями находясь далеко. Затем прочитал записку.
«Эспозито и яп. дев. у нас на наружке в 12.04 21 мая».
Это было как удар под дых, и все же он оставался спокойным, словно столкнулся с еще одной трудностью, которую предстояло преодолеть. Позвонив Лоренцини, он спросил:
— Вы можете сейчас разговаривать?
— Да. Я пока еще в банке, но управляющий на минуту вышел из кабинета. Я один.
— Тогда докладывайте.
— Я проверил все наши записи за двадцать первое мая. В то утро Эспозито был в городе. Они с Ди Нуччо выезжали домой к синьоре Верди для задержания тех мошенников, помните, что прикидывались газовщиками?
— Помню. И что потом?
— Ди Нуччо был за рулем. На обратном пути Эспозито попросил остановить на площади Питти, у него якобы были там дела. Ди Нуччо высадил его возле банка.
— Понятно.
— Я просмотрел все записи с камеры наружного наблюдения, чтобы узнать, когда он вернулся. Они с девушкой появились у входа в двенадцать часов четыре минуты. Похоже, что они ссорились. Он взглянул на часы и вошел. Она постояла, сделала несколько шагов к дверям, потом повернулась и пошла по главной аллее направо, в сады.
— Эспозито выходил снова?
— Я прокрутил всю запись. Если он выходил, то не был одет в форму. Там была сутолока, люди выходили из офиса смотрителя парка и от нас, и все они проходили через одни ворота.
— Если даже и так, то другие должны помнить, обедал ли он вместе с ними.
— Нет. Он давно уже с ними не ел. Он всегда запирался в своей комнате в свободное от дежурств время. Потом ничего особенного не происходило до половины третьего, когда он поехал в магистратуру по поводу этого самоубийства — отец пятерых детей, потеряв работу, отравился. Так что у Эспозито нет того железного алиби, которое вы хотели, нет вообще никакого алиби, если честно.
— Понимаю.
— Каковы будут ваши дальнейшие распоряжения?
— Никаких.
За рекой водитель остановил машину в конце виа де Серви, недалеко от собора.
«Доктор Дж Перуцци, бухгалтер, 2-й этаж» — было выгравировано на большой медной табличке на стене мраморного парадного. Поднявшись в лифте, он позвонил в дверь бухгалтера. Дверь, щелкнув, отворилась, и он увидел высокого элегантного мужчину с густыми черными волосами, в светло-сером костюме, стоявшего в дверном проеме в конце покрытого зеленой дорожкой коридора. Инспектор слегка растерялся. В таких роскошных деловых апартаментах, как эти, он ожидал увидеть тучи суетящихся секретарей и, может быть, даже длинную очередь. Затем мужчина громко произнес одно только слово: «Черт!» — и ушел обратно, оставив дверь открытой.
Глава десятая
Идя по коридору, он не торопился. Наоборот, он чувствовал, что двигается все медленнее. Толстая зеленая ковровая дорожка скрадывала звук его шагов. Это обстоятельство да еще слабость от недосыпа создавали у него ощущение, будто ему снова снится кошмар. Снова болела грудь от жгучей тревоги, темнота грозила поглотить сознание. Он шел по ковровой дорожке как будто в замедленной съемке, успевая заметить тысячи мелких деталей, а также их отсутствие. Не было слышно телефонных звонков, никто не обгонял его, спеша с бумагами из кабинета в кабинет, хотя вокруг было много закрытых дверей. Потянуло сигаретным дымом. В конце коридора находилось просторное помещение с ковровым покрытием на полу. Инспектор боковым зрением отметил большой стол слева, легкий аромат духов и худые смуглые плечи молодой женщины, которая молча проводила его глазами. Он не повернул головы. Он не сводил взгляда с открытой двери впереди. Подошел к ней и остановился.
— Перуцци, Джерардо.
— Здесь. — Это вышло как на школьной перекличке. Джерардо сидел, откинувшись в кожаном офисном кресле, вытянув длинные ноги под большим антикварным столом, с сигарой во рту.
Теперь инспектор никуда не торопился. Он мог хоть всю жизнь рассматривать этого человека и его кабинет. Это был большой кабинет. Скромную зеленую дорожку сменили чудесные персидские ковры. Мебель была полированного дерева. Инспектор достаточно походил по антикварным магазинам, чтобы представлять себе цену стоявших в кабинете шкафов и бюро. Освещение было современное, а картины на стенах — старинные. Инспектор видел свое отражение в массивном зеркале, где могли бы поместиться пятеро таких, как он, в резной позолоченной деревянной раме, которая, в свою очередь, отражала позолоту у него на фуражке. Он снял фуражку, сделал медленный выдох, и все это под ироничным взглядом человека напротив. Инспектор не собирался заговаривать первым. Он знал, что нашел то, что искал. Этого было достаточно.
