Анне Хольт - Что моё, то моё
Воздух в доме был спёртый, сладкий запах смешивался с запахом пыли. Аксель чихнул. Холодильник подозрительно молчал. Он медленно открыл дверцу, но лампочка над упаковкой баночного пива так и не загорелась. Под пивом стояла тарелка с тушёным мясом, покрытым тонкой зелёной плёнкой. Прошло не больше двух месяцев с того раза, когда Фрэнк Мэллой ремонтировал холодильник, за что получил украшенную вышивкой подушку. Это последнее, чем он может помочь старой развалине, сказал Фрэнк. Теперь Акселю придется придумать, где взять денег на новый холодильник. Он вынул банку пива. Тёплое.
Странно, письмо от Евы должно было прийти позже, в июле. В середине июля, и за несколько дней до Рождества. Так же, как и всегда. Аксель опустился на стул у торшера. Он вскрыл конверт и достал листки, исписанные хорошо знакомым почерком, неразборчивым и витиеватым. Строчки шли под углом. Он, волнуясь, положил письмо на колени, а потом поднёс к самому лицу.
Когда пивная банка опустела, он уже почти закончил чтение. Потом прочёл ещё раз и задумался, уставившись в окно.
36
В общем-то Ингер Йоханне даже нравилось быть «ответственной за печенья», как это называлось у неё на работе. Она была поставщиком всевозможных кондитерских изделий, следила за тем, чтобы в кабинете всегда был кофе. Если Ингер Йоханне отсутствовала на рабочем месте больше трёх дней, в холодильнике заканчивались лимонад и минеральная вода, а в ящике для фруктов можно было обнаружить лишь два сморщенных яблока и коричневый банан. Было трудно даже представить себе, чтобы кто-нибудь из её коллег занялся чем-то подобным. А она делала это с удовольствием. Обычно.
Но сейчас она была явно раздражена.
Они готовились к пятидесятилетию Фредрика уже целую вечность. Он сделал всё, чтобы никто не забыл о приближении этой великой даты. За три недели до знаменательного события Ингер Йоханне собрала деньги, с каждого по двести крон, и сама отправилась в «Фернер Якобсен», где выбрала дорогой кашемировый свитер для самого главного сноба института. Но о пирожных она забыла. Никому и в голову не пришло ей напомнить, однако все смотрели на неё разочарованно, когда после обеда не увидели на столе любимые сладости. Ни песен, ни речей. Фредрик был мрачен, остальные расстроены, словно отсутствие пирожных было настоящей драмой.
– Для разнообразия иногда и другие могут позаботиться об этом, – сказала она и закрыла за собой дверь.
Она никогда ничего не забывала, и остальные имели все основания полагаться на неё. И так было всегда, а она не возражала. Если бы она не забыла об этом проклятом дне рождения, она непременно попросила бы Тине или Тронда купить сладкое. Ингвар тоже был не при чём. Хотя он и лишил её ночного сна, но ей это было не в новинку. Первые годы после рождения Кристиане она провела в таком же режиме.
Ингер Йоханне вынула из сумки копию. В библиотеке университета на микропленке хранились все выпуски местных газет. Она потратила меньше часа на поиски нужного сообщения о смерти.
Мой дорогой сын Андерс Мохауг Р. 27.3.1938
Ушёл от меня 12 июня Покойся с миром. Агнес Доротея Мохауг
То есть умершему было двадцать семь лет. В 1956 году, когда малышка Хедвиг была похищена, изнасилована и убита, ему было восемнадцать.
Некролог отсутствовал. Она просмотрела все выпуски за четыре недели после погребения. Желающих высказаться об Андерсе Мохауге не нашлось. Никто не заваливал его мать цветами.
Сколько ей сейчас? Ингер Йоханне считала по пальцам. Если ей было двадцать пять, когда у неё родился сын, то сейчас ей почти девяносто. Восемьдесят восемь. Конечно, если она ещё жива. Может быть, ей даже больше. Мальчик мог быть поздним.
– Скорее всего она умерла, – пробормотала Ингер Йоханне и убрала копию сообщения о смерти в папку.
Однако она всё же решила попробовать. Найти адрес несложно, он был в телефонной книге за 1965 год. Оказалось, что по этому адресу проживает теперь совсем другая женщина. «У Агнес Мохауг отсутствует телефонный номер», – отбарабанил металлический голос службы «180».
Но кто-нибудь же должен помнить её! Или её сына. Было бы замечательно обнаружить кого-нибудь, кто вспомнил бы Андерса.
Стоило хотя бы попытаться, а старый адрес в Лиллестрёме был в этих поисках отправной точкой. Альвхильд будет довольна. Непонятно почему, но для Ингер Йоханне это было важно. Обрадовать Альвхильд.
37
Эмили стала такая маленькая, будто усохла, и это нервировало его. Он сжал челюсти, но попытался расслабиться, услышав, как заскрипели зубы. Он принёс ей еду.
– Почему ты не ешь? – строго спросил он.
Девочка не отвечала, однако попыталась улыбнуться. Что-то случилось.
– Ты должна есть.
Суп чуть не вылился, когда он наклонился, чтобы поставить тарелку на пол.
– Ты можешь пообещать мне, что всё съешь?
Эмили кивнула. Она накрылась одеялом, подтянула его к самому подбородку. Ему бросилось в глаза, как сильно она похудела. У самой двери он почувствовал запах мочи. Так пахнет от больного человека. На мгновение он остановился, решая, не стоит ли вернуться к раковине и проверить, не кончилось ли мыло, но передумал. Конечно, она уже несколько недель носит одну и ту же одежду, но ведь она не маленькая, может и постирать бельё. Если есть мыло.
– Ты умываешься?
Она осторожно кивнула в ответ. Улыбнулась. Забавная улыбка, рабская какая-то. Девочке всего девять, а она уже научилась покорно улыбаться. Но такое выражение лица ничего не значит. Лишь обман. Женская улыбка. Он снова почувствовал боль в челюсти. Нужно держать себя в руках. Расслабиться. Снова всё взять под контроль. Он потерял его в Тромсё. Почти потерял. Всё пошло не по плану. Это не его ошибка. Всё из-за погоды. Трудно было предугадать, что пойдёт дождь. Что будет так холодно. Май! Май, а ребёнок завёрнут так, словно на дворе зима. Ничего хорошего из этого выйти не могло. Теперь ничего не изменишь. Ребёнок мёртв. Он вернулся домой. И это самое главное. Нет, он не потерял контроль над ситуацией. Только зачем он держит у себя эту девочку?
– Следи за собой, – негромко проговорил он.
Он не переносил запаха детей. Сам принимал душ несколько раз в день. Регулярно ходил к парикмахеру, всегда носил тщательно выглаженную одежду. Мать иногда пахла так же, как Эмили, когда сиделка уходила по делам. Он ненавидел этот запах. Разложение человеческого тела. Вонь, которая появляется из-за отсутствия контроля. Он с усилием сглотнул, рот наполнился слюной, а горло как будто распухло и заболело.
– Хочешь, я выключу свет? – спросил он и уже направился обратно.
– Нет!
Она ожила.
– Нет! Не надо!
– Тогда поешь.
Стоять так было рискованно. Он заблокировал железную дверь, но она всё же могла захлопнуться. Если он будет неосмотрителен. Если он, например, упадёт и повалится на дверь, крючок может выскочить и дверь захлопнется. Для них это будет конец. Дыхание участилось. Он может войти в комнату и быть абсолютно спокоен. Защёлка не подведёт, он сам её сделал. Кольцо привинчено к стене большими винтами с креплениями. Так что оно просто не может выскочить. Он медленно прошелся по комнате.
Контроль.
Всё испортила погода. Он должен был просто усыпить ребёнка. Всё должно было произойти иначе. Он с самого начала не собирался похищать мальчика, как делал это прежде. Разумно менять тактику. Сбивать с толку. Не себя самого, конечно, а других. Он прекрасно знал, что ребёнок всегда спит часа два после обеда. Через час было бы уже поздно. Не для него, а для других.
Лучше бы Эмили была мальчиком.
– У меня есть сын.
– М-м-м.
– Он младше тебя.
Девочка выглядела до смерти перепуганной. Он сделал ещё один шаг в её сторону. Эмили вжалась в стену: на лице остались одни глаза.
– Ты отвратительно пахнешь, – медленно проговорил он. – Тебя не учили следить за собой? Я не возьму тебя с собой наверх, если ты будешь так вонять.
Она продолжала молча смотреть на него. Лицо побледнело, не осталось даже намёка на естественный цвет кожи, на румянец. Одна белизна.
– Ты ведь маленькая дама, понимаешь?
Эмили дышала так, словно только что бежала не останавливаясь целый час. Но она улыбалась. Всё в порядке.
– Ешь, – сказал он. – Сейчас тебе лучше всего поесть.
Он повернулся к двери. Крючок был холодный как лёд. Он осторожно снял его и медленно закрыл за собой дверь. Выйдя из комнаты, он взялся за выключатель и почувствовал глубокое удовлетворение при мысли о том, насколько предусмотрительно с его стороны оказалось разместить его снаружи. Он нажал на рычажок, в самом звуке была какая-то чарующая сила, так что он сделал это ещё несколько раз. Вверх, вниз, вверх. Вниз.
В конце концов он снова включил свет и поднялся наверх, собираясь посмотреть телевизор.
38
