Бернхард Шлинк - Правосудие Зельба
— Есть одна женщина, с которой я недавно познакомился во время расследования своего последнего дела… Но с ней сложно, потому что у нее погиб друг.
— И в чем же тут сложность?
— Ну я же не могу приставать к скорбящей вдове! Тем более что я как раз выясняю причину его гибели — не было ли это убийством.
— А кто тебе сказал, что ты не можешь к ней приставать? Тебе что, запрещает это твой прокурорский кодекс чести или ты просто боишься получить от ворот поворот? — Он откровенно забавлялся, посмеиваясь надо мной.
— Да нет, дело не в этом… А потом, у меня есть еще другая, Бригита. Она мне тоже нравится. Даже не знаю, как мне с ними быть, — зачем мне сразу две?
Филипп звонко расхохотался:
— Да ты у нас настоящий сердцеед! А что тебе мешает сблизиться с Бригитой?
— Да я с ней уже вроде… С ней я уже и так…
— И сейчас она ждет от тебя ребенка? — Филипп уже корчился от смеха. Потом, заметив, что мне совсем не до смеха, принялся серьезно расспрашивать меня. Я рассказал ему все.
— Я не вижу причин вешать нос. Тебе надо только понять, чего тебе хочется. Если тебе нужна жена, оставайся с Бригитой. Они очень даже ничего, сорокалетние женщины, — все уже повидали, всего попробовали, чувственны, как демон сладострастия, если их грамотно расшевелить. К тому же она массажистка — это же просто находка для тебя с твоим ревматизмом! С той другой тебе, скорее всего, не светит ничего, кроме постоянного стресса. Тебе это надо? Безумная любовь, «то неба восторги, то смерти тоска»?[109]
— В том-то и дело, что я и сам не знаю, чего мне хочется. Наверное, я хочу и того и другого — и надежности, и остроты. Во всяком случае, иногда мне хочется одного, иногда — другого.
Это ему было понятно. Тут наши мнения совпали. Я уже знал, где лежат бутылки бордо, и принес третью. В каюте клубился дым сигарет.
— Эй, кок! Сходи-ка на камбуз, достань рыбу из морозилки и сунь ее в гриль!
В холодильнике стояли картофельный салат и салат из колбасы, купленные в супермаркете, а в морозилке лежало замороженное рыбное филе. Его нужно было сунуть в инфракрасный гриль. Через две минуты я уже мог подавать ужин в каюту. Филипп тем временем накрыл стол и включил Сару Леандер.[110]
После ужина мы поднялись на мостик, как его называл Филипп.
— А где тут поднимают парус? — спросил я.
Филипп знал мой специфический юмор и не поддавался на провокации. Но мой вопрос, в состоянии ли он еще вести судно, он воспринял как неудачную шутку. К тому моменту мы уже прилично надрались.
Мы проплыли под Старым Рейнским мостом и двинулись вверх по Рейну. Река была темной и безмолвной. На территории РХЗ многие здания были ярко освещены, высокие трубы пылали, как разноцветные факелы, ярко горели фонари на высоких мачтах. Мотор тихонько стрекотал, вода плескала в борт, а от завода доносилось мощное, грозное шипение. Мы медленно плыли мимо грузовой гавани РХЗ, мимо барж, причалов, портовых кранов, железнодорожных путей и пакгаузов. Потом началось темное пространство, за рельсами на фоне ночного неба высились скудно освещенные старые заводские корпуса.
Мне вдруг пришла в голову одна мысль.
— Остановись-ка на обочине! — сказал я Филиппу.
— Ты хочешь, чтобы я причалил к берегу? Сейчас? Здесь, перед РХЗ? Зачем это?
— Мне нужно там кое-что посмотреть. Ты можешь припарковаться и подождать меня полчаса?
— Не припарковаться, а встать на якорь — мы как-никак на яхте. А ты не забыл, что уже половина одиннадцатого? Я думал, мы развернемся перед замком, пройдем не спеша назад и разопьем еще четвертую бутылку в Вальдхофбеккене.[111]
— Я тебе все объясню потом, за четвертой бутылкой. А сейчас мне надо наведаться туда. Это связано с делом, о котором я тебе сегодня рассказывал. Не волнуйся, у меня уже ни в одном глазу.
Филипп испытующе взглянул на меня:
— Ну, тебе виднее…
Он повернул вправо и на малом ходу повел яхту, сосредоточенно и уверенно, чего я в этот момент никак от него не ожидал, вдоль пирса.
— Кранцы за борт! — скомандовал он, заметив вмонтированную в стенку лесенку, и указал рукой на три белые пластиковые штуковины, похожие на гигантские колбасы. Я бросил их за борт — к счастью, они были привязаны, — и Филипп пришвартовал яхту к лесенке.
— Ты бы мне там, конечно, пригодился. Но еще лучше, если ты останешься здесь и будешь готов в любую минуту отчалить. У тебя не найдется фонарика?
— Слушаюсь, господин капитан!
Я вскарабкался по лесенке наверх. Меня немного знобило. Моя водолазка, которую мне продали под каким-то американским названием и которую я надел под старую кожаную куртку к своим новым джинсам, не грела. Я осторожно выглянул из-за стенки причала.
Передо мной, параллельно берегу, шла узкая дорога, за ней виднелись рельсы и железнодорожные вагоны. Кирпичные здания все были выстроены в том же стиле, что и здание заводской охраны, и дом, в котором жил старик Шмальц. Передо мной была старая территория завода. Где-то здесь должна находиться мастерская Шмальца.
Я двинулся вправо, туда, где старые кирпичные здания становились все ниже, стараясь шагать осторожно и в то же время уверенно, как человек, имеющий полное право ходить по территории. Я держался в тени вагонов.
Они появились внезапно и бесшумно; даже овчарка, которую они вели на поводке, не подала голоса. Один из них направил мне в лицо луч фонаря, другой потребовал предъявить удостоверение. Я достал из бумажника свой специальный пропуск.
— Господин Зельб? И что вы делаете здесь со своим особым заданием?
— Мне для того и выдали это удостоверение, чтобы я ни перед кем не отчитывался за свои действия.
Но мои слова и тон, которым они были сказаны, не успокоили их и не произвели на них особого впечатления. Это были два молодых рослых парня, каких сегодня можно часто увидеть в особых отрядах полиции. Раньше из таких состояли части СС. Это, конечно, недопустимое сравнение, потому что сегодня мы живем в свободном демократическом обществе, но на их лицах было написано то же выражение — смесь серьезности и рвения с неуверенностью и услужливостью. Одеты они были в полувоенную форму с бензоловым кольцом на петлицах.
— Поэтому, коллеги, давайте сделаем так: я продолжу свою работу, а вы свою. Как ваши фамилии? Завтра я скажу Данкельману, что на вас можно смело положиться. Продолжайте в том же духе!
Фамилий их я не запомнил. По звучанию они напоминали слова «сила» и «терпение». Мне не удалось заставить их щелкнуть каблуками. Но все же один вернул мне пропуск, а второй выключил фонарь. Овчарка все это время безучастно стояла рядом.
Когда они скрылись из виду и их шаги стихли, я пошел дальше. Низкие кирпичные здания, которые я увидел издалека, казались давно заброшенными. Местами были разбиты оконные стекла, сорваны куски крыши. Двери кое-где криво висели на петлях. Эти постройки явно были предназначены под снос. Но одного здания разруха не коснулась. Это было двухэтажное кирпичное строение с романскими окнами и цилиндрическим сводом из гофрированной листовой стали. Из всех строений только это могло быть мастерской Шмальца.
Луч моего фонарика отыскал в огромных раздвижных воротах маленькую дверь. И ворота, и дверь были заперты. Ворота вообще открывались только изнутри. Сначала я даже не думал пробовать трюк с пластиковой картой, но потом мне пришло в голову, что у старика Шмальца в тот вечер, ровно три недели назад, вряд ли хватило моральных и физических сил, чтобы заботиться о таких мелочах, как дверные замки. И действительно — я со своим пластиковым пропуском без труда проник в ангар. Правда, мне пришлось мгновенно закрыть за собой дверь: Сила и Терпение как раз поворачивали из-за угла.
Я прислонился к холодной железной двери и осторожно перевел дыхание. Теперь я и в самом деле окончательно протрезвел. И все же я ничуть не жалел, что у меня неожиданно возникла идея проникнуть на территорию завода. Того, что старик Шмальц именно в день гибели Мишке поранил руку, заработал себе инсульт и пропустил тренировку, было, конечно, маловато. И то, что он возился со старыми грузовиками, а девушка видела на мосту у вокзала странного вида фургон, тоже еще ничего не решало. Но мне захотелось проверить и эту версию.
Сквозь окна внутрь проникало мало света. Мне видны были смутные очертания трех фургонов. Я включил фонарь и увидел старый «ганомаг»,[112] «унимог»[113] и «ситроен». Такие действительно «тут не ездят». В дальней части ангара стоял большой верстак. Я на ощупь пробрался к нему. Среди инструментов лежала связка ключей, кепка и пачка сигарет. Ключи я сунул в карман.
На ходу был только «ситроен». У «ганомага» не было стекол, а «унимог» стоял на козлах. Я забрался в кабину «ситроена» и стал подбирать ключи. Один из них подошел, и, когда я его повернул, загорелись лампочки. На рулевом колесе была видна засохшая кровь. Тряпка на пассажирском сиденье тоже была в крови. Я сунул ее в карман. Вынимая ключ из замка зажигания, я задел тумблер на приборной доске. Сзади послышалось жужжание электромотора, и я увидел в боковом зеркале, что открываются задние двери фургона. Я вылез из кабины и пошел к заднему борту.
