Валерий Фатеев - Город в законе: Магадан, триллер
Но люди редко смотрят в небо подолгу. В лучшем случае, бросив взгляд — как, мол, там облака, какую погоду сулят. А то обычно под ноги, на землю или вперед — поверх земли.
А жаль…
Там, наверху, вечность и бесконечность, мириады звезд и игра облаков. И что человек, и что его беды и страдания, и сама жизнь по сравнению с космосом.
Но если я могу все это представить и прочувствовать, и плакать над красотой мира, значит, мы с ним сопоставимы? Как это у Канта о двух великих тайнах: небо над головой и нравственный закон внутри нас. Нравственный закон внутри нас… Или мы в нем? Если есть вор в законе, то почему бы не быть в нем и просто человеку.
Человек в законе — звучит?
Пришел час отлива и мы купались. А потом загорали. А потом сладко выспались и довольные проведенным днем, отдохнувшие и подобревшие к миру и к себе, вернулись в город.
Он предстал перед нами уже с Ольского перевала, весь закутанный в вечерний белый туман. Город весь в тумане, как в вуали, город молится незримой пустоте.
Мы постояли немного, любуясь видом.
Но каждый из нас — и я, книжный червь, и бывший прокурор, и сегодняшний мент — знали: город пьет, работает, ссорится и обнимается, рожает и убивает, любит, сидит в сортирах и за обеденными столами… Все что угодно, но не молится. Это не Новый Афон, а портовый с мрачной колымской славой, на пороге третьего тысячелетия Магадан.
Город в законе.
Но для меня он, пронизанный солнцем и свежим морским ветром, вымытый дождями и отглаженный снегом, — родной город. Здесь вся моя жизнь и это, как говорится, неизлечимо.
Когда уже свернули на объездную, Саша сказал:
— А эта… Ольга, у вас работала.
Он назвал фамилию.
— Ну да, а чего ты спрашиваешь.
Мне в этот вечер даже мысль о ней была неприятна.
— Да вот, звонят в отделение на Нагаевской, у соседей кричат, убивают кого-то. Патруль подъехал, поднялся на третий этаж и точно — из-за дверей крики, женские вопли, грохот. Позвонили — не открывают. Один из постовых — детина килограммов под сто пятьдесят, разогнался и в дверь, а она, оказывается, двойная. Сверху дерево, а в основе сталь. Не вышиб, но шуму наделал. Дверь скандалистам пришлось открыть. Баба, избитая донельзя, на полу. Мужик пьяный — петухом вокруг нее скачет, шлюха, кричит, сволочь, убью. Пришлось его в отделение, ее в трамвпункт. И кем ты думаешь он оказался?
— Академик, — пробурчал я, — Но это сказки. Он если и пьет, то в меру. А уж в роли дебошира…
— Тем не менее. И не просто академик, членкорр, наверное, таких один-два на наш город. В отделении он пояснил, что на работу ему пришел конверт с фотографиями, на которых его жена изображена в самых непотребных позах с каким-то мужиком. Причем конверт был уже кем-то вскрыт и фотографии оказались рассыпанными на столе в приемной. То есть народу много их увидело, пока секретарша не подошла. Ну вот он и взвился, принял штоф коньяку для храбрости и решил жену поучить.
— А ты знаешь, что он раньше Думу возглавлял?
— Да знаю. А наши пока разобрались, мужику плохо стало. Отвезли в больницу, с сердцем что-то.
— Да, — покачал головой я, — Тут и инфаркт может хватить.
— А ты что думаешь, — взглянул на меня Борщев, — Реально это?
— Если ты об Ольге, то нет. Жадная — да. Лживая — да. Но не б… — твердо ответил я, — У меня вообще ощущение, что она мужиков презирала, что ли. А так… чужая душа потемки.
— Ну, сами разберутся.
— Уже разобрались, — подал голос дремавший Павленко, — Он заявление на развод подал, а она в коллегию прискакала после больницы — адвоката нанимать, чтобы имущество потом делить правильно.
— Все равно тогда стерва, — подвел черту Борщев, — Муж еще в больнице, а она об имуществе… Вот бабы.
И каждый подумал о своем.
…Июнь плавно перекатился в июль. Я еще раз съездил с друзьями на рыбалку, тоже удачно. Сделал несколько банок икры, засолил стокилограммовую бочку рыбы и штук пять подкоптил — собирался уже в отпуск.
Но тут события закрутились с такой скоростью, что би- лет мне пришлось переоформить на другой рейс.
Как-то утром, раскрыв свежий номер "Магаданской правды", я с громадным удивлением прочитал колонку редактора. Напечатано было буквально следующее:
"В редакцию приходят письма, в которых читатели спрашивают, на каком основании газета "Защита и Право" и прежде всего ее редактор Виктор Гиндасов будут поливать грязью наши славные правоохранительные органы, нашу власть и наших достойных граждан. Некоторые из них даже требуют принятия карательных мер за клевету и диффамацию.
Редакция сообщает, что мер принять никаких невозможно, так как В. Гиндасов является человеком больным шизофренией с непрерывно-прегредитным течением и в отношении своих действий, совершенных в болезненном состоянии, не может нести ответственности, то есть является невменяемым и до сего времени находится поэтому на учете в психологическом диспансере.
А особая его неприязнь к правоохранительным органам объясняется тем, что еще в 1968 году Гиндасов был осужден на три года за воровство вещей у своего сослуживца.
Вопросы о закрытии на этом основании газеты "Защита и Право" являются компетенцией других органов, куда и следует обращаться".
Я глазам своим поверить не смог. Неужели редактор "Магаданки", Саша Тюфяков, мог решиться на такую публикацию.
Ситуацию мне разъяснил мой друг, ответственный секретарь "Магаданки", Юра.
…Эту статью принес курьер из администрации с припиской самой Чесноковой, что ее надо опубликовать в ближайшем номере газеты. Саша знал, что Чеснокова в командировке, а подождать ее, чтобы уточнить, не осмелился… Тут столько грома было.
— А кто гремел?
— Сначала сама явилась — как, почему… Но, на мой взгляд, она осталась даже довольна таким поворотом событий — он уже всех, этот правозащитничек, достал. А когда уже все улеглось — Гиндасов явился к Саше, да не один, а с группой "возмущенных читателей" — требовал назвать ав- TOpa, опубликовать опровержение… Тюфяков терпел-терпел, а потом и не выдержал — обращайтесь, дескать, к зам- губернатору, она все объяснит. Не знаю, объяснялись они или нет, но то что у Веры теперь появился еще один смертельный враг — это точно.
— А кто другой?
— Сам знаешь, — Юра отвел глаза.
— Юр, ты такими словами не бросайся. Она почему-то ко мне неровно дышит, но… смертельный враг, это уж слишком. Я вообще против слова с корнем смерть. И потом, что- то стиль мне очень знаком — это не ты случайно все подстроил, а?
— Кончай, Федяй, а то еще услышит кто, вправду подумает.
Я и не думал, что Юрины слова станут пророческими.
.. День для митинга медики выбрали как по заказу.
Утром прошел дождь и теплое июльское солнце сверкало на лужах, зеленой листве, отражалось в громадных стеклах почтамта и зайчиками прыгало на волнах ленивой Магаданки. На море стоял штиль, ближайший циклон еще только зарождался где-то в середине Индийского океана и природа спешила насладиться покоем и тишиной.
И день был субботний, но "людей в белых халатах" собралось на площади Ленина, под стены недостроенного Дома Советов, много, вся площадь была запружена. Как всегда, среди митингующих находилось немало любопытных, примазавшихся и просто любителей пошуметь. Сами- то медики вышли то ли протестовать, то ли просить зарплату — они ее не видели почти полгода. Все было чинно, организованно и больше походило на дежурную демонстрацию. Мэр города пообещал сделать все возможное, чтобы улучшить жизнь врачам и медсестрам. Замгубернатора Чеснокова в свою очередь заверила собравшихся в кратчайшие сроки погасить задолженность по зарплате. Сама она прекрасно понимала, что это невозможно, так как львиная доля бюджета уже ушла на строительство аффинажки, частного, кстати, предприятия. Говоря это, она уже представляла, как ровно через месяц на этом же месте соберутся учителя — именно у них планировалось на этот раз "занять" деньги.
И вот тут-то, под занавес митинга, это и произошло.
Когда уже отзвучали речи с обеих сторон и демонстранты стали сворачивать плакаты и знамена, сбиваясь в группки, к Чесноковой, что-то оживленно обсуждавшей с профсоюзными лидерами, неожиданно подбежал человек и, выкрикивая ругань, из пузырька плеснул в ее лицо. Она громко вскрикнула и обеими ладонями закрыла лицо. Мгновенно вокруг нее забурлил водоворот из человеческих тел — это охрана запоздало вцепилась в нападавшего, скрутила его, а медики пытались помочь тем временем Чесноковой.
Не поняв случившегося, группа молодых парней пыталась отбить "террориста". Блюстители порядка пустили в ход "демократизаторы", пролетариат, как и положено ему, схватился за булыжники. Благо, строительного мусора у ограждения Дома Советов высились горы.
В подкрепление милиция вызвала ОМОН, но в потасовку втягивались все новые и новые люди и вскоре на площади развернулось настоящее побоище.
