Анна Данилова - Саван для блудниц
Юля летела в маленьком отсеке, смежном с основным, более комфортным салоном, в котором дремали сильные мира сего, поглощая время от времени коньячок и закусывая лимончиком и крохотными аппетитными канапе, которые проносила на подносе мимо Юли стройная и просто-таки сногсшибательная по степени сексапильности стюардесса. Прислушиваясь к сонной тишине соседнего салона, Юля думала о том, что все эти министры и прочие вельможи, не испорченные как внешней, так и внутренней культурой, потому едут молча, не переговариваясь друг с другом, что уже все и давно друг другу сказали. «Наверное, у них руки чистые, – усмехнулась она, глядя, как в очередной раз мимо нее несется на всех парах блондинистая стюардесса, распространяя вокруг себя ароматы кофе и духов, – ведь они моют их друг другу с утра и до самого вечера. Пока открыты банки… где тоже моют-отмывают, но уже деньги. Кругом сплошная чистота».
Полковник Харыбин, который неизвестно чем занимался (Юля так и не поняла, на кого он работает, то ли на администрацию, то ли на прокуратуру, а может, и на другие, более секретные службы), пришел к ней спустя полчаса после начала полета, сел в расположенное напротив кресло и предложил закурить. Это был маленький, с лисьими глазками, симпатичный и ироничный человечек в сером, хорошо сшитом костюме и в рубашке – удивительное дело! – без галстука!
– Юля Земцова! Я давно мечтал с вами познакомиться, еще тогда, когда вы раскрутили дело Ломова.
– Вы хорошо проинформированы. Уж не вербовать ли вы меня собрались?
– Отлично. Пять баллов.
– Это по какой шкале? Рихтера?
– Если бы нас не подслушивали, то я бы завербовал вас в качестве своей любовницы. Говорю это открытым текстом, потому что с такими женщинами, как вы, нужно действовать именно таким образом. Но понимаю, что получу отказ, который принесет вам, как это ни грустно для меня, массу чисто женского удовольствия.
– С чего это вы взяли?
– То, что вы откажете мне или что этот отказ принесет вам удовольствие?
– Вы меня совсем не знаете.
– Знаю. Я знаю о вас практически все. У нас в городе всего миллион с небольшим населения, поэтому все про всех все знают. Вы были любовницей Ломова, и он не скрывал этого. Больше того, ему нравилось бравировать этим…
– Я бы хотела остаться одна… – Дремота, которая вот-вот должна была плавно перейти в сон, исчезла, а в душе появилось вакуумное пространство, которое тотчас заполнилось до отказа соленой и холодной досадой. Даже сердце закололо.
– Извините, что напомнил вам о нем, но мне кажется, что вы крайне неразборчивы в своих связях.
– Вы же хамите, Харыбин.
– Меня зовут Дмитрий. Вот и сейчас вы связались не с тем человеком. Вам не приходило в голову, что Крымов использует вас на все сто, если не на двести процентов? И клиенты идут не к нему, а к вам.
– Да вы что?!
– Не кипятитесь. Выслушайте меня. Во-первых, у вас есть имя – многие в городе знают о раскрытых вами делах. И все – не переживайте! – понимают, что Крымовым здесь и не пахнет. Это вы с Шубиным пашете, да еще Щукина вам помогает, потому что умеет обращаться с нужными людьми и всегда знает, кому и сколько сунуть…
У Юли горели уши. Она и представить себе не могла, что кто-то может так хорошо разбираться во всех внутренних делах их агентства и посвящен даже в секретные способы поощрения продажных работников правоохранительных городских организаций, работающих одновременно и на прокуратуру, и на Крымова.
– Давайте начистоту. Чего вы от меня хотите?
– Я хочу, чтобы вы перешли к нам.
– К кому это К ВАМ? Вы работаете у Корнилова?
– Вы прекрасно знаете, где и на кого я работаю. Мы давно следим за вами и хотели бы переманить вас к себе. Подумайте, над вами не будет Крымова – человека, давящего на вас психологически и заставляющего вас подчиняться ему как мужчине…
– Ну, это уж слишком!
– Мне об этом говорил даже Ломов, представьте себе. Он все знал о ваших с Крымовым отношениях и тяжело переживал из-за этого…
– Да ваш Ломов был извращенцем! Он чуть не убил меня!
– А вы думаете, Зименков работал на Ломова?
Юля почувствовала, как ее замутило. Тайна убийства Ломова, оказывается, была известна Харыбину и, стало быть, той организации, на которую он работает! Значит, она у них на крючке!
Ей стало дурно при мысли, что ее в любую минуту могут привлечь за соучастие в убийстве Ломова – человека, который заманил ее в подвал дома, где накануне лишил жизни школьницу, чтобы и с ней, с Юлией Земцовой, поступить таким же зверским образом. И если бы не Зименков, которого она защищала еще будучи адвокатом и который ее спас тогда… Так вот, оказывается, кто такой Харыбин! А Корнилов? Да ведь он, наверно, все знал и специально свел их здесь, чтобы дать возможность своему лучшему другу обработать и переманить Земцову… Но ведь Корнилов, по сути, является негласным хозяином крымовского агентства, поскольку именно он предоставил средства на его организацию. И деньги эти пахли марихуаной… Или кокаином? Не отпусти он человека, занимающегося наркотиками, не было бы и тех денег. А что, если и Харыбин имеет отношение к этой грязной афере?
– Ладно, с вас и так достаточно. Просто я хотел предупредить вас об одном человеке, который с определенной целью возник рядом с вами.
– Вы ревнуете меня к нему? – Юля поняла, что речь идет о Звереве.
– Да. И не скрываю этого. Поверьте мне, что ничего, кроме разочарования, он вам не принесет.
– Но и у вас тоже ОПРЕДЕЛЕННЫЕ ЦЕЛИ относительно меня, не так ли?
– Да. Но у меня много целей, а у него – одна. Возможно, что у него и вспыхнули к вам какие-то чувства чисто мужского свойства, но ничего серьезного…
– Можно подумать, у вас серьезные намерения.
– С вами просто не может быть ничего несерьезного. Вы слишком целостны и умны, чтобы вами играть. Но ваша женская природа отравляет вам жизнь. Вы не можете существовать без мужчины. Поэтому и морочите голову бедолаге Шубину…
– Слушайте, Харыбин, я вас не боюсь. Подите вон, и чтобы я вас больше здесь не видела! Можете записать этот наш разговорчик на магнитофон и отнести своему начальнику. Понятно? Я вас не боюсь. Я вообще никого не боюсь.
– Я знаю. Разве что темноты… – С этими словами Харыбин поднялся, с грустной улыбкой кивнул ей головой, как это делали офицеры еще в начале века, отдавая честь, и вышел из салона.
Юля слизнула с губ неизвестно откуда появившиеся слезы и закрыла глаза: ее только что морально изнасиловали.
Глава 8
Крымов отвез Ларчикову домой и, позвонив Щукиной, предупредил ее о своем приезде:
– Ты собиралась к Миллерше?
Надя, услышав это, заворковала по-голубиному в трубку, называя Крымова ласковыми словечками-прозвищами, которые придумывала на ходу и радовалась им, как ребенок. И Крымов, не привыкший к такому приторному сюсюканью, вдруг размяк от этого сиропа лести и неестественно бурной радости и понял, как хорошо быть идиотом-мужем при такой простой и гибкой, как ивовый прутик, женщине. Это вам не Юля Земцова, которая светится изнутри холодноватой рассудочностью с привкусом эмансипации. Хотя ценность такой женщины как любовницы несравнимо выше (главное, выбросить это вовремя из головы!)…
Они договорились на три часа – Наде еще предстояло заехать в НИЛСЭ по поводу экспертизы вещей из квартиры Белотеловой, и раньше половины третьего она бы все равно не освободилась.
– А где Земцова? – спросила Щукина в самом конце разговора, чтобы, быть может, лишний раз убедиться в том, что у Крымова не дрогнет голос, когда он будет говорить о Юле, а заодно и узнать, постоянно ли он находится в курсе всех ее перемещений в пространстве.
– Земцова? Как, разве ты еще ничего не знаешь?
– О чем? – насторожилась Надя, и под ложечкой у нее засосало в предчувствии чего-то нехорошего, тревожного: неужели Юля снова влипла во что-нибудь лишь для того, чтобы все кругом заволновались, чтобы опять оказаться в центре всеобщего внимания? Это было бы слишком…
– О том, что она улетела в Петрозаводск примерно с час назад.
Надя испытала нечто вроде маленького электрического шока, отрезвляющего, заставляющего впредь быть начеку и не дающего возможности расслабиться. А ведь она время от времени по-настоящему расслаблялась, и самоуверенность ее относительно Крымова и их предстоящей свадьбы просто-таки била через край – она и сама это чувствовала, но ничего не могла с собой поделать. Крымов с каждым днем принадлежал ей все больше и больше, он становился ее вещью, но в самом хорошем смысле этого слова; она сделает все, чтоб он был счастлив, но при условии его полного повиновения и преданности; в случае его измены ей придется испить не столько яд предательства и нелюбви, сколько чужого, готового обрушиться на нее в любую минуту презрения. Женского презрения и злорадства. От этих мыслей, хлестких и ледяных, проносящихся в ее голове хоть и редко, но доставляющих даже своей тенью жгучую боль, ей становилось страшно. Очень страшно, и она старалась отогнать от себя надвигающиеся кошмары, о которых никто, конечно, и не подозревал…
