Лариса Соболева - Снежный король
То потрясение, которое испытал Герман, подглядывая за Беллой, выбило его из колеи напрочь. Крыша съехала набекрень, когда заново просмотрел кассету утром, выпроводив глупую и красивую мартышку, не знавшую, что оригинал до сих пор у него. Послав дела к черту, он переписал на чистую кассету опусы Мишки и отвез оригинал его жене Зое. Кассету с «убитыми» эпизодами оставил на видном месте для Беллы, посетовав однажды, что случайно нажал на клавишу и стер.
– Возьми у Михасика, – посоветовала она, невинно глядя на Германа.
– Угу. Впрочем, там смотреть не на что, кроме как на тебя.
Каково? «Возьми у Михасика!» Все ясно? Но Герман хотел удостовериться, не поленился съездить к Мишке, мол, запись полетела, дай опять.
– Да ты знаешь, – почесывал плешивый затылок Михасик, – пацаны мои, видно, напортачили. Глянь, пустая. Я сам не успел посмотреть. Вот заразы!
«Ого! Здесь Белла поработала монументально, – усмехнулся про себя Герман. – От шедевра документального кино остались ошметки, а я ее почти любил». Наврав ей, что уезжает на пару дней, Герман засел за телик и... ни хрена там не увидел! Именно тот факт, что криминала не обнаруживал ни в Белле, ни в окружавших ее людях заставлял его пересматривать эпизоды с ней по сотому кругу. Ведь что-то там есть! Что?
– Я докопаюсь и найду, – убеждал себя Герман, упрямо вперив взгляд в экран. – Вздумала хитрить со мной? Не выйдет, моя куколка. Я тебя поймаю.
А как поймать, если на экране нет ничего примечательного?
– Почему ты стерла запись, черт тебя дери?! – орал Герман, вскакивая и слоняясь из угла в угол. – Ведь и у Мишки стерла!
Глаза лезли из орбит, в мозгах – каша, усталость валила с ног. Проспав больше полусуток, позвонил Белле, мол, приехал. Он решил начать игру.
О, как она его встретила! Три дня ей показались пыткой, она тосковала по нему, безумно его хочет и, надо сказать, была правдивее самой правды. «Ну, ты, чувиха, даешь! – не уставал поражаться Герман, не веря ей уже ни на йоту. – Мне что, оттрахаю тебя и выброшу на помойку. Но прежде выясню, какую цель преследуешь, так стараясь. Я ж тебе не пацан сопливый, меня не проведешь». А ведь он ничего не знает о ней. Купился на формы со знаком «экстра», на штучки-дрючки в койке, а по сути – кто она, чем дышит, чем занималась, – без понятия. Надо бы о ней вызнать побольше. И кто способен расчленить Беллочку на части? Кто же, как не верная подруга Зоя! Значит, стоит потратиться на семейный вечерок. Осталось найти повод.
16
А вот и дядя Петя. М-да, бес в ребро подействовал на него благотворно, он помолодел, загорел, стал подтянут, сто очков вперед даст любому юноше. Интересно, как объяснит жене свой исключительно черноморский, золотистый загар? Только когда дядя Петя намылился уйти, Герман небрежно бросил на стол пачку ксерокопий:
– Да, чуть не забыл. Тут кое-какие документы завалялись, взгляните.
Обычно он лепит в лоб, однако жизнь учит смягчать острые углы. Дядя Петя нахмурился, раскраснелся – ага, давление подскочило, а повышается оно при волнениях, все же не мальчик. Дядя Петя листал копии, читал, будто впервые видит. Без выражения Герман спросил:
– И что скажете?
– Это пакет документов... – подбирал слова Петр Ильич. – Я пробиваю строительство бутылочного завода в городе... с нуля.
Он пробивает! А Феликс здесь вроде и ни при чем. Герман улыбнулся:
– Вообще-то, я догадался, что речь идет о постройке завода. Только не возьму в толк, почему я об этом узнал последним?
– Почему, почему... – ворчливо произнес Петр Ильич, усевшись в кресло напротив и бросив бумаги на стол. – Проект в стадии разработки...
«Врешь, сволочь, и не краснеешь», – с удовлетворением отметил Герман, ему страшно нравилось наблюдать за неловкостью дяди Пети, который попался.
– А мой скудный умишко понял, что проект завершен, – сказал он вслух. – Не хватает одной подписи и счета. Подпись эта, скажем, не самая важная, но почему-то оказалась последней и явилась тормозом. У нас ведь как: нет бумажки с автографом – нет заводика. Так?
– Ты меня в чем-то подозреваешь? – нервно дернулся Петр Ильич.
Да!!! – хотелось рявкнуть Герману. Хотелось уличить его: подозреваю в воровстве чужих идей, чужих денег, добытых не тобой, возможно, в убийстве! Однако он сказал другое:
– Что вы? Я просто рассуждаю.
– Понимаешь, Герман, – замялся Петр Ильич. – Буду говорить откровенно. Это не оправдание, но у меня сейчас важнейший этап в жизни, с мужчинами моего возраста такое случается часто...
– Да не смущайтесь, говорите, я способен понять.
– Видишь ли, у нас с Кирой Викторовной разладились отношения. Я нахожусь сейчас... как бы выразиться поточнее... на пике выбора, и дается он мне нелегко. Мне трудно и говорить об этом, и жить с этим. Если кратко, закрутился я. Тут убийство Феликса, там в семье неурядицы... Закрутился и забыл. Займусь проектом в ближайшие дни, подпись выбью, деньги будут перечислены.
– Деньги, дорогой Петр Ильич, надо брать, пока дают, – не хватило дипломатии Герману. – Запад не любит бросать куски в нашу сточную канаву, думаю, отцу пришлось немало потрудиться, чтобы убедить инвесторов в целесообразности строительства. Где гарантии, что теперь нам не откажут? Поэтому мне странно слышать от опытного человека «закрутился и забыл».
– Герман! – гневно прервал его Петр Ильич. – Не смей таким тоном...
– Ах, извините! – Паясничая, Герман развел руки в стороны и поклонился. – После убийства отца прошло три месяца, а я узнаю о заводе, куда он вложил силы и бабки, последним! Простите, но я беру под свой контроль дальнейшие хлопоты.
– Прекрати меня отчитывать и разговаривать тоном хозяина! – побагровел Петр Ильич. – Твой отец не один создавал то, чем ты вскоре будешь владеть, я тоже внес большую лепту. А ты лично только пользовался! Сначала стань Феликсом, потом указывай, что и как мне делать, понял? Пока ты ноль. И запомни, малыш... Нет, не перебивай, умей выслушивать, как твой отец! Так вот, малыш, ты делаешь первые шаги, имей в виду: у нас бизнес – доисторический лес. Неосторожное движение – и тебе хана. Это хорошо знал Феликс. Его нет, а был он мне не только партнером, но и другом, поэтому я считаю своим долгом предупредить тебя. Амбиции, Герман, делают из бизнесменов покойников. Теперь прощай, я жду твоих извинений.
Хлопнул дверью. А ведь он, кажется, угрожал...
– Очень интересно, дядя Петя, – произнес Герман. – Что ж, буду ходить с пушкой.
Петр Ильич забрался в машину сына, который ждал его во дворе, тот полюбопытствовал:
– Зачем он приглашал тебя?
– Приглашал? – отец был вне себя. – Отчитывать призвал! Мальчишка! Паяц!
– Да? – усмехнулся Андрей. – И в чем ты провинился?
– Где-то он откопал бумаги на бутылочный завод. Черт возьми! Я ведь лично проверял сейфы в офисе, шкафы, нужные документы изъял. Где он мог добыть ксерокопии?
– Феликс посвятил.
– Наш Железный Феликс был суеверен, как безграмотная старуха. До определенного момента ни гу-гу даже собственной тени. О заводе знали лишь те, кто в деле. А Герман подробно оповещен. Разобраться в ворохе бумаг несведущему и обнаружить, что не хватает одной подписи... нет, Герману это не по зубам.
– Без паники, папа, – сказал Андрей, выезжая со двора (нечего глаза мозолить Герману). – Ксерокопии есть ксерокопии. Оригиналы у тебя?
– Разумеется. Я после убийства Феликса кое-какие бумаги переделал на свое имя, естественно, приплатил некоторым. У Германа старье, но все равно...
– Да кидани его хорошенько, в следующий раз умнее будет и почтительней. Герман в бизнесе дитя, к тому же у него без тебя возникнут проблемы. Феликс крупно работал, сыну досталось множество предприятий, управлять ими должен человек, по крайней мере, умный, не говоря уже о деловой хватке и знаниях, которых у него нет. Приползет к тебе на пузе и согласен будет два завода отдать, тем более не построенных.
– У тебя все просто. Мы с Феликсом многое делали совместно, но практически везде преимущество в денежном эквиваленте было у него. Потому я и согласился с твоим предложением увести завод, в конце концов, я заработал его. Но Герман может меня тоже кидануть, я зависим от него.
– Не волнуйся, мы не позволим ему обнаглеть, проучим. Куда тебя отвезти?
– Домой, – тяжко вздохнул Петр Ильич.
Меньше всего ему хотелось сейчас видеться с Кирой, в зрачках которой ясно читаются упрек и вялотекущая ненависть. Но ничего он поделать с собой не может, у него действительно сложности – влюблен, а любовь вступила в конфликт с моралью, бросить Киру и тридцать три года совместной жизни непросто. Да, тридцать три года – и вот результат – он органически не выносит жену.
– Ты думаешь о маме? – угадал Андрей. Отец крайне изумился проницательности сына, не скрыл этого, на что тот засмеялся. – У тебя при мыслях о ней, да и когда ты рядом, лицо приобретает особое выражение: плаксивое и тоскливое.
