Клер Макинтош - Личный мотив
Она кладет ладонь мне на руку, и я благодарна пожилой женщине за понимание.
— Это заставляет по-настоящему понять, верно? — говорю я. — Понять, насколько…
Я умолкаю, потому что не в силах признаться в этом даже себе.
— Насколько тебе необходимо, чтобы они возвращались? — тихо заканчивает за меня Хелен.
Я киваю.
— Да.
— Хотите, я покажу вам остальную станцию?
— Нет, спасибо, — отвечаю я. — Думаю, я пойду домой к Патрику и подожду его там.
— Он хороший человек.
Я думаю, действительно ли это так. И думаю, откуда она это знает. Я иду вверх по склону холма и оборачиваюсь через каждые несколько шагов в надежде увидеть в море оранжевую точку лодки. Но я не вижу там ничего, и тревога спазмом сжимает мой желудок. Должно случиться что-то очень плохое — я просто откуда-то это знаю.
Мне странно находиться в доме Патрика без него, и я преодолеваю искушение подняться наверх, чтобы осмотреть остальную часть его жилица. От нечего делать я включаю радио, настроенное на местную станцию, и начинаю мыть посуду, которая горой лежит в раковине на кухне.
— Мужчина и его юный сын пропали после того, как их каноэ перевернулось в миле от залива Россили…
Приемник начинает потрескивать от разрядов статического электричества, и я кручу ручку настройки, пытаясь поймать более сильный сигнал.
— Местная команда спасателей поднята по тревоге, на воду спущена спасательная лодка, однако им до сих пор не удалось обнаружить попавших в беду людей. Мы будем держать вас в курсе развития событий.
Сильный ветер гнет деревья, так что они сгибаются чуть ли не пополам. Из дома моря не видно, и я не могу понять, рада ли я этому обстоятельству или мне следовало бы поддаться внутреннему порыву и пойти на спасательную станцию, чтобы высматривать оранжевую точку лодки оттуда.
Я заканчиваю с посудой и, вытирая руки кухонным полотенцем, обхожу кухню. Буфет забит кипами бумаги, и я почему-то нахожу эту бессистемность странным образом успокаивающей. Я берусь за ручку дверцы буфета и слышу в голове слова Патрика: «Ни в коем случае не открывай дверцы…»
Что в нем находится такого, чего он не хочет, чтобы я видела? Я оглядываюсь через плечо, как будто он может зайти в любой момент, и решительно тяну на себя дверцу буфета. Тут же на меня что-то валится, и я едва успеваю поймать какую-то вазу, которая наверняка упала бы на кафельный пол и разбилась вдребезги. Я ставлю ее обратно в сумятицу другой стеклянной посуды на полках; воздух внутри буфета пропитан выветрившимся ароматом лаванды, исходящим от сложенного белья. Ничего зловещего здесь нет — просто набор памятных вещей, коллекция воспоминаний.
Я уже собираюсь закрыть дверцу, когда вижу серебристый край рамки фотографии, торчащий из пачки сложенных скатертей. Я аккуратно вынимаю ее. Это снимок Патрика, где он одной рукой обнимает блондинку с короткими волосами и ровными белыми зубами. Они улыбаются, но не в камеру, а друг другу. Я думаю о том, кто она такая и почему Патрик спрятал это фото от меня. Возможно, это та женщина, о которой он думал, что женится на ней? Я разглядываю фотографию, стараясь найти что-то такое, что подскажет, когда она была сделана. Патрик выглядит так же, как сейчас, и я задумываюсь, осталась ли эта женщина для него в прошлом или же до сих пор является частью его жизни. Может быть, не только у меня есть свои секреты? Я кладу фотографию обратно в стопку скатертей и закрываю дверцу буфета, оставляя его содержимое в том же виде, в каком оно было до меня.
Я брожу по кухне, но скоро устаю от беспокойства и, сделав себе чашку чая, усаживаюсь за стол, чтобы его выпить.
Дождь жалит мое лицо, заливает глаза, превращая все вокруг в размытые тени. Из-за ветра я едва слышу шум мотора, но все же различаю звук удара, когда он бьется о капот, а потом глухой стук, когда он падает на асфальт.
И вдруг в глазах у меня уже не капли дождя, а морская вода. А работающий мотор — это вовсе не машина, а спасательная шлюпка — чук-чук-чук… И хотя крик мой собственный, лицо, которое смотрит на меня, — темные омуты глаз в зарослях мокрых ресниц, — принадлежит не Джейкобу, а Патрику.
— Прости, — говорю я, не зная, было ли это сказано вслух. — Я не хотела…
Я чувствую руку на своем плече, которая тормошит меня. Смущенная, я поднимаю голову, лежащую на руках, сложенных на деревянном столе, еще теплом от моего дыхания, и сразу прохлада кухни бьет мне в лицо. Я жмурюсь от яркого электрического света и поднимаю ладонь, чтобы заслониться от него.
— Нет!
— Дженна, проснись! Дженна, ты просто задремала.
Я медленно опускаю руку и, открыв глаза, вижу Патрика, который стоит на коленях перед моим стулом. Я открываю рот, но говорить не могу, страдая от тяжелого похмелья приснившегося кошмара и переполняемая чувством облегчения из-за того, что он уже здесь.
— Что тебе снилось?
Мне приходится выдавливать из себя слова.
— Я… я точно не помню. Я очень испугалась.
— Тебе больше не нужно ничего бояться, — говорит Патрик, приглаживает влажные волосы на моих висках и обхватывает ладонями мое лицо. — Я здесь.
Лицо у него бледное, капли дождя стекают по волосам и повисают на ресницах. Его глаза, всегда такие светящиеся, сейчас пустые и темные. Он выглядит сломленным, и, не задумываясь, я наклоняюсь и целую его в губы. Он жадно отвечает, продолжая удерживать меня в своих ладонях, а потом вдруг отпускает и прижимается лбом к моему лбу.
— Они отозвали поисковую группу.
— Отозвали? Ты хочешь сказать, что людей так и не нашли?
Патрик кивает, и я вижу в его глазах боль. Он встает с колен и садится на корточки.
— Мы выходим с рассветом, — бесстрастно говорит он, — но никто уже не питает иллюзий.
Он закрывает глаза и, положив голову мне на колени, открыто плачет по отцу и сыну, которые так самоуверенно вывели лодку в море, несмотря на предостерегающие знаки.
Я глажу его по голове и даю волю своим слезам. Я плачу по его матери; плачу по снам, которые преследуют меня по ночам; плачу по Джейкобу; по моему маленькому родному мальчику.
19
Тела погибших выбросило на берег в канун Рождества, через много дней после того, как Патрик и остальная команда спасателей прекратили их поиски. Я наивно полагала, что тела эти появятся вместе, но мне к этому времени уже нужно было бы усвоить, что прилив непредсказуем. Сначала море аккуратно принесло в залив Россили сына; казалось, небольшие волны, скорее похожие на рябь, просто не в состоянии нанести такие увечья, которые обнаружились на теле отца, выброшенного на берег в миле от этого места.
Когда Патрику звонят, мы находимся на берегу, и по его стиснутым зубам я сразу понимаю, что новости плохие. Он немного отходит в сторону, чтобы как-то защитить меня от этого, и, повернувшись лицом к морю, молча слушает Дэвида. Закончив разговор, он остается стоять на месте, оглядывая горизонт, как будто ищет там ответы на свои вопросы. Я подхожу и трогаю его за руку. Он вздрагивает, словно забыл, что я рядом.
— Мне очень жаль, — говорю я, беспомощно пытаясь подобрать нужные слова.
— Я встречался с девушкой, — говорит он, по-прежнему не отрывая глаз от моря. — Мы познакомились с ней в университете, а потом жили вместе в Лидсе.
Я слушаю, не очень понимая, к чему он клонит.
— Когда я вернулся сюда, то привез ее с собой. Она не хотела ехать, но мы решили не расставаться, поэтому она бросила работу и приехала в Порт-Эллис, чтобы жить со мной здесь. Она ненавидела это место. Здесь все было слишком маленькое, слишком спокойное, слишком медленное для нее.
Я чувствую неловкость, как будто навязчиво вмешиваюсь не в свое дело. Я хочу сказать, чтобы он прекратил, что он не должен рассказывать мне все это, но такое впечатление, что остановиться он уже не может.
— Однажды в середине лета мы поссорились. Это был все тот же наш старый спор: она хотела вернуться в Лидс, я хотел остаться здесь и организовать свою практику. Она вспылила и ушла на пляж кататься на серфинге… Ее подхватило течением, и она уже не вернулась…
— Господи, Патрик… — К моему горлу подкатывает комок. — Какой ужас!
Он наконец поворачивается и смотрит на меня.
— Ее доску выбросило на берег на следующий день, но саму ее мы так и не нашли.
— Мы… — повторяю я. — Ты тоже ее искал?
Я лишь с трудом могу представить, как, должно быть, это было больно.
Он пожимает плечами.
— Мы все искали. Это ведь наша работа, верно?
— Да, но…
Я умолкаю. Разумеется, он ее искал. А как могло быть иначе?
Я обнимаю Патрика, и он прижимается ко мне, спрятав лицо у меня на шее. А я-то представляла себе его жизнь идеальной: что он просто добродушный и беспечный человек, каким старается казаться, и ничего больше. Но призраки, с которыми он сражается, не менее реальны, чем мои собственные. Впервые я нахожусь с человеком, который нуждается во мне так же, как и я в нем.
