Татьяна Полякова - Небеса рассудили иначе
– Видел в окно, как он подъехал.
Я села и потерла лицо руками, чувствуя, что Стас наблюдает за мной. Я очень боялась сделать что-то не так, я боялась вообще что-нибудь сделать.
– Хочешь кофе? – спросила виновато.
– Хочу, – кивнул он.
– Надо бы душ принять, а еще позвонить Агатке, на работу я уже опоздала…
– Принцеска, – позвал он. – Что-то не так?
– Я боюсь, – честно сказала я.
– Чего?
– Боюсь, что все испорчу.
– Нет, – покачал он головой. – Обойдемся без прежних ошибок. Тебе и так будет нелегко. Родители, Агатка, даже твои друзья, мое присутствие для них как кость в горле.
– Я справлюсь.
– Конечно, – улыбнулся он. – А я наберусь терпения, и все разрешится само собой. Родители привыкнут, Агатка тоже. Привыкнут?
– А куда им деться? Мама мечтает о внуках.
– Вот об этом она может не беспокоиться: сделаем ее многодетной бабушкой… Пей кофе, отправляйся в душ, а потом на работу.
– Я сегодня закосить хотела. Разве у меня нет повода?
– Но сестрице ты ведь о нем рассказать не захочешь? Значит, придется трудиться за двоих, чтоб опоздание простила.
Я выпила кофе, сидя напротив Стаса, испытывая странную неловкость, и чтобы избавиться от нее, отправилась в душ. Дверь оставила незапертой, чтобы Стас не подумал, что я прячусь. Откуда вообще такая мысль? Я ждала, что он войдет, но, покинув ванную, застала его уже в пиджаке и обуви, он, как мог, старался привести в порядок свое и мое пальто.
– Готова? – спросил весело.
– Почти.
Я переоделась, все это время Стас оставался в прихожей.
– Ты меня поцелуешь? – подходя к нему, спросила я.
– На прощанье? – улыбнулся он.
– Дурацкое слово.
Он согласно кивнул и вновь улыбнулся:
– Ты меня переоцениваешь, я человек весьма скромных достоинств.
– И как это понимать?
– Если я тебя поцелую, мы вряд ли покинем квартиру в ближайшие день-два. А я решил быть терпеливым и тебя не подставлять. Начнем встречаться в состоянии повышенной секретности и только у меня.
– А как же… девушка? – не удержалась я, мысленно уже проклиная себя за это.
– Можешь считать, ее просто нет. И не было, – пожал он плечами. – Для меня-то уж точно.
«Он очень быстро вычеркивает из жизни тех, кого вдруг сочтет ненужным», – подумала я, и эта мысль оказалась чересчур болезненной, хотя давно бы пора привыкнуть и к этой мысли, и к его поступкам. Воспринимать как данность. Заранее прощая.
– Что такое? – спросил он, наблюдая за мной, верхняя губа презрительно вздернулась, а я испуганно отвела глаза. – Девушку жалко?
– Какое мне до нее дело? – попыталась я усмехнуться.
– Слава богу. Я боялся, что мы начнем ссориться, толком не помирившись.
Стас помог мне надеть пальто, и мы вышли из квартиры.
– Возьми ключ, – начала я.
А он перебил:
– У меня есть ключ. Сохранил, хотя ты могла сто раз поменять замок, странно, что действительно этого не сделала. Но мне хотелось думать: у меня есть ключ от твоей квартиры.
– Поэтому я и не сменила замок, – засмеялась я.
Он меня обнял, поцеловал куда-то в висок, и когда мы выходили из подъезда – держались за руки.
– Во сколько освободишься? – спросил Стас, стоя возле моей машины.
– Могу сбежать пораньше.
– Давай в пять в парке Победы, возле первой от входа скамьи.
– Настоящее свидание, – улыбнулась я.
– Точно.
Он подождал, когда я отъеду, и только после этого отправился к своей машине. А я поехала в офис и по дороге разревелась ни с того ни с сего. Стас прав, когда родители и Агатка узнают, нам придется нелегко. Но вовсе не это пугало, а странная покладистость Стаса. Она совсем не в его характере. На чужое мнение ему всегда было плевать. И на мои проблемы, если честно, тоже. Он получал, что хотел, не церемонясь, не сожалея и не размышляя о возможных последствиях. Может человек вдруг измениться? Наверное, может. Ведь ему, как и мне, пришлось многое пережить.
– Трубу прорвало? – наблюдая за тем, как я устраиваюсь за рабочим столом, спросила Агатка.
Она весьма некстати выплыла из своего кабинета, чтобы дать распоряжения Вере.
– Ты повторяешься.
– Не я, ты.
– На самом деле моя фантазия куда богаче.
Сестрица вдруг посмотрела серьезно и спросила:
– Эй, что у тебя случилось?
– Ничего, – испугалась я. – Всю ночь просидела над старым делом, которое Перфильев раздобыл по доброте душевной. Убийство гражданской жены и сына Чадова… Вот и проспала.
– Когда ты для разнообразия начинаешь говорить правду, это даже пугает. Ну и что? Есть гениальные мысли? Или ночь прошла впустую?
– Надеюсь, они нахлынут, после того как мы с Берсеньевым посетим предполагаемое место преступления.
– Ага, прокатитесь. Погода хорошая.
Агатка удалилась в свой кабинет, а я перевела дух. Хоть я и заверила Стаса, что справлюсь, однако с трудом представляла, как сообщу сестрице о переменах в своей судьбе. Стаса Агатка считала главным демоном моей жизни, от которого исходят все возможные беды. К сожалению, у нее был повод так думать, и предстоящая дискуссия на эту тему обещала быть жаркой. Я поспешно покинула офис, здраво рассудив: если Берсеньев не готов ехать сейчас, я его лучше где-нибудь в другом месте подожду. Однако он порадовал:
– Подъеду минут через двадцать.
Чтоб не мозолить глаза дорогим коллегам, я добрела до угла здания и оттуда наблюдала за потоком машин, ожидая Сергея Львовича. Он подъехал даже раньше.
– Привет.
– Привет, – ответила я. – Документы успел посмотреть?
– Успел.
– И что скажешь?
– Пока ничего. Очень хотелось бы взглянуть на письма с угрозами, которые получает Смолин.
– Вряд ли он их покажет.
– Обойдемся без него.
– Ограбим почту?
– «Ограбим…» – передразнил Берсеньев. – Я добропорядочный гражданин. Грабеж – не наш метод.
– Будешь соблазнять почтальоншу? – догадалась я.
– Вариант, – пожал он плечами.
– А если она бабка лет шестидесяти?
– Тогда в ход пойдет подкуп, а не мое горячее тело. Я, кстати, в любом случае на него особо не рассчитываю. Это только в твоей странной головке живет мысль о моей неотразимости.
– Не скромничай.
– Не буду. Просто на комплимент напрашиваюсь, недогадливая ты моя. Кстати, с утра пораньше Димка звонил. В большом беспокойстве. Причину объяснять отказался, но вскользь намекнул: дома ты не ночуешь, а на звонки не отвечаешь. Это правда или у него глюки на почве неумеренного употребления алкоголя?
– Глюки.
– У меня, наверное, тоже. Выглядишь ты… как бы это помягче… слегка пришибленной.
– Чего вы ко мне привязались? – не выдержала я.
– Ты кого еще имеешь в виду?
– Всех, – буркнула я и к окну отвернулась, а потом сказала: – Вчера вечером мы со Стасом встретились.
– И что?
Вопрос повис в воздухе, потому что ответить на него было не так просто. Берсеньев и не торопил, ехал себе спокойно, глядя на дорогу, время от времени на меня посматривал, и тогда на губах его появлялось что-то вроде ухмылки.
– И какие же возникли трудности? – все-таки спросил он.
– Трудности – мы сами, – невесело усмехнулась я и продолжила, сама себе удивляясь: – Я всегда думала о том, как плохо мне. И никогда о том, а каково ему… и… что, если я сделаю еще больнее?
– Он справится, милая, – хохотнул Берсеньев. – А если сама дрейфишь, то так и скажи.
– Чего мне дрейфить-то? – обиделась я.
– Как же… сестрица завопит «караул!», предки, поди, от счастья не запляшут.
– Это да… – и опять отвернулась к окну. – Я-то переживу, а вот Стас…
– Уверен, он думает так же, – вновь усмехнулся Берсеньев. – Тебе предстоит нелегкий выбор, и это делает тебя несчастной. А если вдуматься, проблема-то выеденного яйца не стоит. Родишь ребенка, матушка твоя на радостях тут же прибежит, а следом и остальные подтянутся. Единственное большое неудобство – это Димка. Он в тебя втюрился по самые уши, Стаса и без того на дух не выносит, и у него есть на это причина. Есть?
– Есть.
– Вот. Парень он у нас вполне мирный, но запросто может перемениться, и вместо симпатяги йорика мы получим добермана.
– Мы? – нахмурилась я.
– Я сказал «мы»? – притворно удивился Берсеньев. – Оговорился, наверное. Конечно, я постараюсь, чтобы в буйство он не впадал, но в большом на тебя гневе он и меня запросто пошлет к лешему. Так что ухо следует держать востро, чтоб наш дорогой друг не выкинул какую-нибудь пакость. Беда с этими друзьями, оттого я счастливо и обходился без них.
– Только окончательно настроение испортил, – разозлилась я.
На счастье, нам пришлось прерваться: впереди возник поворот, а вслед за ним и место, где происходила ссора Турова и Софьи. Берсеньев пристроил машину на обочине, вышел и начал оглядываться. Я, скорее из вредности, осталась в «Мерседесе», правда, дверь распахнула пошире, желая насладиться свежим воздухом.
