Ю Несбё - Красношейка
— Ты же полицейский, Харри, ты понимаешь, каково видеть, как на свободе разгуливают преступники, которым убить — раз плюнуть. И они будут убивать, стоит их только выпустить.
Харри не ответил.
— Ты ведь понимаешь? Это хорошо, что понимаешь. Потому что тогда у меня к тебе предложение. Думаю, Хохнер свою часть сделки выполнил и рассказал тебе, что должен был. А значит, ты можешь выполнять или не выполнять свою часть по своему личному усмотрению. Understand — izzit?[32]
— Я просто делаю свою работу, Эсайас. Хохнер может потом понадобиться мне как свидетель. Извини.
Эсайас с такой злостью ударил по рулю, что Харри вздрогнул.
— Послушай меня, Харри. Это случилось до выборов тысяча девятьсот девяносто четвертого, когда нами еще правило белое меньшинство. Тогда Хохнер застрелил двух девочек, обеим было по одиннадцать лет. Он убил их с водонапорной башни, за школьным двором в черном районе, который называется Александра. Мы думаем, за этим стояли люди из Националистической партии, партии апартеида. Из-за школы шли споры, потому что в нее ходили трое белых. Он стрелял сингапурскими пулями, такими же, какие применялись в Боснии. Они закручиваются винтом и сверлят все на своем пути. Обеим он попал в горло, «скорая» ничего не смогла бы сделать, даже если бы приехала вовремя, хотя в черные кварталы они тогда приезжали через час после вызова.
Харри молчал.
— Но ты ошибаешься, Харри, если думаешь, что мы просто хотим отомстить. Мы хорошо понимаем, что на чувстве мести новое общество не построишь. Поэтому первое чернокожее правительство организовало комиссию для расследования насилия, причиненного во времена апартеида. И целью было не отомстить, а добиться покаяния и простить преступников. Это залечило много ран и помогло обществу в целом. Но одновременно мы проигрывали войну с уголовниками. Особенно здесь, в Йоханнесбурге, где ситуация вовсе вышла из-под контроля. Харри, мы молодая и уязвимая нация, и чтобы так дальше не продолжалось, нужно показать, что закон и порядок кое-что значат, что хаос не оправдывает преступлений. Все помнят те убийства в девяносто четвертом и сейчас следят по газетам за ходом следствия. Так что это куда важнее, чем твое или мое личное желание, Харри. — Он сжал кулак и снова ударил по рулю. — Дело не в том, что мы возомнили, что можем решать, кто должен жить, а кто нет. Мы просто хотим вернуть простым людям веру в справедливость. А иногда для этого нужно казнить пару человек.
Харри достал из пачки сигарету, опустил стекло и посмотрел на желтые горы мусора, которые разбавляли монотонность выжженной голой равнины.
— Ну, что скажешь, Харри?
— Прибавь газу, Эсайас, а то я опоздаю на самолет.
Эсайас ударил так сильно, что Харри удивился, что руль вообще выдержал.
Эпизод 33
Лайнцер-Тиргартен, Вена, 27 июня 1944 года
Хелена сидела одна на заднем сиденье черного «мерседеса» Андре Брокхарда. Автомобиль, покачиваясь, полз вдоль конских каштанов, будто охраняющих эту аллею, в сторону конюшен Лайнцер-Тиргартена.
Она смотрела на зеленые лужайки. Машина ехала, поднимая небольшое облако пыли с сухой гравиевой дороги, и, хотя окно было открыто, в салоне было нестерпимо жарко.
Когда они въехали в буковый лес, лошади, которые паслись там, с любопытством подняли головы.
Хелене нравился Лайнцер-Тиргартен. До войны она часто приходила сюда по воскресеньям. Здесь, в зеленом парке, что в южной части Венского леса, она устраивала пикники с родителями, дядюшками, тетушками или конные прогулки с друзьями.
Внутренне она была уже подготовлена к тому, что услышала утром от кастелянши в больнице: Андре Брокхард хочет с ней переговорить и в первой половине дня пришлет за ней машину. С тех пор, как ей дали рекомендательное письмо от руководства больницы и разрешение на выезд, счастье переполняло ее, и первой мыслью ее было, что надо непременно воспользоваться случаем и поблагодарить Андре Брокхарда за помощь. А второй — что отец Кристофера навряд ли пригласил ее для того, чтобы выслушивать ее благодарности.
«Спокойно, Хелена, — думала она. — Это уже не может нам помешать. Завтра утром мы будем уже далеко».
Вчера она собрала две сумки с одеждой и своими любимыми вещами. Последним, что она положила, было распятие, которое висело у нее над кроватью. Музыкальная шкатулка — подарок отца — осталась на туалетном столике. Как странно: раньше она бы ни за что не рассталась с ней, а теперь все это значило так мало! Беатриса помогала ей, они болтали о давних днях, под непрестанные звуки шагов — мать внизу все расхаживала взад-вперед. Как, наверное, тягостно будет уезжать отсюда! Но она сегодня только радовалась. Урия заявил, что стыд и позор уехать, так и не посмотрев на город, и пригласил ее пообедать. Непонятно почему он просто загадочно подмигнул и спросил, смогут ли они одолжить машину у лесничего.
— Приехали, фройляйн Ланг, — сказал водитель и показал на фонтан, у которого аллея заканчивалась. Над водой, стоя одной ногой на мраморном шаре, балансировал золотой амур. За фонтаном была серая каменная вилла. Справа и слева от нее стояли длинные красные деревянные постройки, которые вместе с каменным зданием создавали некое подобие дворика.
Машина остановилась, водитель вышел и открыл Хелене дверь.
Андре Брокхард, который все это время стоял на пороге виллы, теперь шел к ним навстречу. Его начищенные ботфорты сверкали на солнце. Андре Брокхарду было за сорок, но шел он пружинистым шагом, будто юноша. Верхняя пуговица его красной суконной куртки была расстегнута, будто бы из-за жары, — он прекрасно сознавал, что это подчеркнет его атлетическую фигуру. Кавалерийские рейтузы плотно обтягивали мускулистые ноги. Брокхард-старший был совсем не похож на своего сына.
— Хелена! — В его голосе слышалось тщательно отмеренное дружелюбие, свойственное людям высокого статуса, которые сами решают, насколько теплой должна быть обстановка. Хелена не видела его очень давно, но, кажется, он совсем не изменился с тех пор: такой же седоволосый, величественный, с голубыми глазами, глядящими на нее с обеих сторон царственного носа. А маленький рот сердечком будто говорил, что его владелец на самом деле мягче и добрее, чем показывает. — Как поживает твоя матушка? Надеюсь, с моей стороны было не слишком бесцеремонно отрывать тебя от работы. — Он коротко и сухо пожал ей руку и продолжал, не дожидаясь ответа: — Мне надо поговорить с тобой, и я подумал, что с этим лучше не тянуть. — Он указал на постройки: — Ты ведь бывала здесь раньше?
— Нет, — ответила Хелена, улыбнувшись.
— Нет? А я думал, Кристофер возил тебя сюда, вас же водой не разольешь…
— Кажется, вы немного ошибаетесь, герр Брокхард. Мы с Кристофером, конечно, знаем друг друга, но…
— Что ты говоришь? В таком случае я должен непременно тебе показать конюшни.
Он приобнял ее за талию и повел к деревянным сооружениям. У них под ногами шуршал гравий.
— Очень сожалею о том, что произошло с твоим отцом, Хелена. Это действительно большая неприятность. Я надеюсь, что смогу как-нибудь помочь вам с матерью.
«Ты мог бы пригласить нас на рождественскую елку, как раньше», — подумала Хелена, но промолчала. Она по-прежнему радовалась, что удалось преодолеть все препятствия, какие ставила ей мать перед отъездом.
— Джанджич! — крикнул Брокхард черноволосому мальчику, который стоял у стены и чистил седло. — Приведи Венецию.
Мальчик пошел в конюшню. Брокхард стоял, поигрывая плетью и покачиваясь из стороны в сторону. Хелена посмотрела на часы.
— Боюсь, я не смогу долго здесь оставаться, герр Брокхард. Мое дежурство…
— Конечно. Я понимаю. Тогда я перейду к делу.
Из конюшни послышалось громкое ржание и стук копыт по дощатому полу.
— Так вышло, что мы с твоим отцом были вроде компаньонов. Разумеется, до этого прискорбного банкротства.
— Я знаю.
— Да, и еще ты знаешь, что у твоего отца было много долгов. Но это не так уж и страшно, поэтому все шло, как шло. Все дело в том злополучном… — Он замолчал, подыскивая нужное слово. И нашел его: — …сближении с еврейскими ростовщиками, оно очень повредило ему.
— Вы имеете в виду Иосифа Бернштейна?
— Я уже не помню, как их звали.
— Странно, ведь вы приглашали его к себе на Рождество.
— Иосифа Бернштейна? — Андре Брокхард рассмеялся, но глаза его оставались серьезными. — Это, наверное, было очень давно.
— В декабре тысяча девятьсот тридцать восьмого. До войны.
Брокхард кивнул и бросил нетерпеливый взгляд на двери конюшни.
— Ты все это помнишь, Хелена! Это хорошо. Кристоферу нужна будет рядом светлая голова. Поскольку свою он то и дело теряет. А так он славный молодой человек, но ты и сама это поймешь.
