Дональд Уэстлейк - Дурак умер, да здравствует дурак
— Просто мне подумалось, что у них могла возникнуть такая мысль, сказал я.
— Сейчас ты должен печься о себе, сынок, — рассудил Килрой и похлопал меня по колену. — Тебе предстоят большие треволнения, уж ты мне поверь.
— Я вам верю, — ответил я.
— Слушай, что за имя ты упоминал? — спросил профессор. — Косгроув?
— Уолтер Косгроув.
— Ага. Вроде, что-то знакомое. Кто он такой?
— Так, мелочевка, — ответил я. Мне показалось, что профессор Килрой уже давно задумал порасспросить меня о Косгроуве, чтобы узнать, много ли мне известно об этом человеке и где я добыл сведения. А чувство, названное профессором синдромом пуганой вороны, подсказало мне, что любые крохи знаний, которые я ухитрюсь сохранить в тайне, не принесут ничего, кроме пользы.
Но Килрой продолжал давить на меня.
— Кажется, я где-то слышал это имя. Уолтер Косгроув. Кто он? Тоже кидала?
— Не имеет значения, — отрезал я. — Что, по-вашему, я должен предпринять, чтобы избавиться от братьев Коппо? Пойти в полицию?
— Слушай, — ответил профессор, — Коппо платят мзду половине городских легавых. Так сказать, в рабочем порядке. Откуда тебе знать, что легавый, к которому ты обратишься, не настучит братьям?
— Я и сам так думаю, — угрюмо согласился я. — Честно говоря, я подозревал, что тут не обошлось без продажных полицейских.
— Иначе убийство дядьки уже было бы раскрыто.
— Надо полагать.
— Все эти любительские объединения, ГПП и ему подобные, иногда и впрямь делают полезное дело, но их слишком мало, и легавые выворачивают все по-своему.
— Как же мне быть?
— Если ты думаешь, что сможешь исчезнуть, лучше исчезни, — отвечал он. — А если нет, мой тебе совет: сбрось эту кубышку. Передай какой-нибудь благотворительной шайке все до последнего цента. Да еще раструби об этом, чтобы твои снимки попали в газеты, и все такое. Тогда и братья Коппо узнают.
— Но… — заспорил я, — отдать такие деньги…
— Они не принесут тебе ничего, кроме горя, сынок, — сказал Килрой. — Ты сам назвал их кровавыми и был прав. Два человека уже погибли из-за них. А может, и стриптизерка тоже на том свете. Через день-другой, чего доброго, не станет и тебя. Уж и не знаю, как тебе удавалось столько времени ускользать от Коппо. Должно быть, новичкам и впрямь везет.
— Возможно, — ответил я и мрачно уставился на грязный пол. — Думаю, мне лучше покинуть город.
— Не надо, сынок. Этим их не обманешь. Они только того и ждут. Стоит удариться в бега, и пиши пропало: они тотчас станут хозяевами положения.
Я понимал, что он прав.
— Но что же тогда делать? Мне нужно время на раздумья. Чтобы все взвесить и решить. Куда мне податься?
— До сих пор ты жил дома, правильно? Там ты и получил записку.
— Да, главным образом дома.
— Вот почему ты протянул так долго, — сказал профессор. — Они не могут поверить, что ты способен на такую глупость. Ты в бегах и знаешь, что в бегах. И они знают, что ты в бегах. А ты как ни в чем не бывало сидишь дома. Да им это и в голову не придет. Так что оставайся там и впредь. Не высовывай носа без крайней нужды. И мой тебе совет: избавься от денег. На них можно купить только пулю в спину.
— Не знаю, — промямлил я. — Просто не знаю.
— Решай сам, — молвил профессор. — Я на твоем месте поступил бы именно так. Об одном прошу: не отдавай добро Коппо. Меня оторопь берет, как подумаю, что они могут завладеть всеми этими деньгами.
— Они ничего не получат, — пообещал я.
— Ну и ладно, — профессор поднялся. — Пора мне двигать отсюда, — сказал он и снова вытер губы. — Слушай, те сведения, которые я сообщил, они чего-нибудь стоят?
— Стоят, — согласился я, опять доставая бумажник и вытаскивая из него десятку. После короткого колебания я присовокупил к ней еще одну и вручил деньги Килрою.
Он принял их с горькой усмешкой и сказал:
— Три года назад в клубе «Повеса» я платил столько за пачку сигарет и велел кролику оставить сдачу себе. Никогда не знаешь, как повернется жизнь, сынок.
— Похоже, что так, — сказал я.
Профессор заковылял через зал. Я смотрел ему вслед, а потом, когда Килрой удалился на почтительное расстояние, пошел за ним. Профессор и впрямь рассказал мне немало, но я подозревал, что сведения, которые он от меня утаил, еще обширнее. И хотел побольше узнать о нем.
Поначалу мне показалось, что профессор почуял слежку. Он озирался и торопливо семенил по залу широкими кругами, но я держался поодаль, и Килрой наверняка не заметил меня.
После долгих бесцельных скитаний, вволю набегавшись туда-сюда по залу и вверх-вниз по лестницам, профессор, наконец, угомонился, подошел к ряду шкафчиков камеры хранения, достал ключ, открыл одну из дверок и, запустив руку в шкафчик, извлек оттуда новенький чемоданчик для бумаг, точно такой же, какие были у половины ждущих поезда пассажиров мужского пола. В их руках эти чемоданчики выглядели вполне обыденно, но в лапах профессора Килроя такая штуковина была совершенно неуместна. Неся свой несуразный багаж, он направился к ближайшему мужскому туалету и скрылся за дверью.
Я стоял снаружи и ждал. Прошло двадцать минут. Люди сновали туда-сюда, но профессор Килрой как в воду канул. Неужели там есть еще один выход?
Хватит ли у меня духу войти в туалет и поискать профессора там?
Наконец я решился. Второго выхода не оказалось. Профессора Килроя тоже.
Я облазил все углы, даже заглянул в кабинки, заслужив несколько неприятных прозвищ, но так и не нашел профессора Килроя. Его просто не было там.
Глава 27
Я вышел из туалета в немалой тревоге, большой растерянности и великом раздражении. Как он это проделал и куда делся?
Пока я стоял с совершенно дурацкой миной, ко мне приблизился какой-то здоровяк средних лет, спортивного вида, в дорогом костюме и с тонкими усиками. Он сказал:
— Извините, приятель, не ваш ли это чемодан?
Я рассеянно взглянул на протянутый мне дорогой синий чемодан и ответил:
— Нет, не мой.
— Я нашел его там.
— Правда? — я продолжал оглядывать зал ожидания в надежде высмотреть хромоногого профессора Килроя, когда верзила спросил: — Может, там что-нибудь ценное, как вы думаете?
Наконец-то уловив смысл его слов, я повернулся к щеголю.
— В чем дело?
— Я говорю, может, там что ценное?
В груди у меня поднялась волна лютой злобы.
— Вы что, хотите провернуть мошенничество с утерянной сумкой? — спросил я.
Верзила захлопал глазами, приняв очень невинный и очень растерянный вид.
— Разумеется, нет. Я только что нашел этот…
— Ну, все, мое терпение иссякло, — заявил я и, яростно пнув щеголеватого верзилу в лодыжку, зашагал прочь.
Глава 28
За мной следили.
По ряду причин я решил отправиться домой пешком. Первой из этих причин, как обычно, было мое брюшко, а второй — желание обдумать услышанное от профессора Килроя (в особенности — поданную им идею избавиться от денег ради сохранения жизни). На ходу мне иногда думалось лучше, чем в кресле, вот я и пошел пешком. Но должен признаться, что существовала еще и третья причина. Сколько раз я видел это на вечерних сеансах в кино. Герой садится в такси, думая, что за рулем — обычный водитель, а оказывается, шоферюга-то на самом деле куплен мафией! Я видел это столько раз, что и не счесть, вот сколько! Профессор Килрой наверняка назвал бы это синдромом пуганой вороны, но мне казалось, что от каждого попадавшегося на глаза желтого огонька исходит зловещее сияние. Все такси были до отказа набиты коварными помыслами. Кроме того, я никогда прежде не видел такого числа похожих на бандитов водителей.
Вот почему я пошел пешком.
И поэтому за мной увязался хвост.
Я выбрал Пятую авеню — широкую и хорошо освещенную улицу. К тому же, более живописную, чем некоторые ее западные соседки. Пройдя пару кварталов в южном направлении, я вдруг увидел, что преследователи совсем рядом. Они сидели в длинном черном «кадиллаке», том же самом, который третьего дня маячил напротив моего дома. Машина ползла вперед с включенными янтарными подфарниками, задние окна были прикрыты черными занавесками. В салоне было темно, и я не мог разглядеть водителя, но заметил у него на голове шоферскую фуражку.
Они избрали весьма странный способ слежки. Сначала машина медленно обгоняла меня, потом останавливалась перед ближайшим перекрестком и ждала, пока я не прошагаю мимо. Как только я удалялся на полквартала, машина снова приходила в движение, снова обгоняла меня, после чего опять останавливалась у перекрестка.
В каком-то смысле это было даже страшнее, чем открытое и наглое нападение. Изящно и безмолвно скользящий мимо автомобиль, легкое шуршание покрышек, затем — остановка. «Кадиллак» напоминал исполинскую пантеру.
