Владимир Бацалев - Убийство в «Долине царей»
— Правда, левша. А я сам не сообразил из-за зеркала!..
Я уже давно не отмечал дни недели в памяти, но теперь, как бы состоя при конторе, сунул нос в календарь и вычислил субботу. Пришлось кое-что менять в планах, учитывая выходной.
Когда я печатал фотографии «подельщиков», позвонила Кувыркалкина. Я велел ей немедленно приехать, «С удовольствием!» — ответила она и через час уже стояла на пороге.
— Муж подбросил, что ли?
— Почему вчера не появился? — укорила она вопросом.
— Отмокал, — ответил я и показал синяк под глазом.
— Кто же тебя так приложил, сыщик?
— Думаю, муженек твой, — укорил я ответом.
— Шутишь! Его пятиклассник уроет.
— Лучше сообрази: мог Опрелин нанять ребят или позвать друзей, чтобы рассчитаться за рога, не отходя от кассы? — Черт, из меня уже Квочкин лезет!
— Нет, — сказала Кувыркалкина. — И нанять не мог, и друзей у него таких нет, и не стал бы — трус он.
— Но собутыльники-то у него есть! — решил я. — Не замечала, нет ли среди них левши?
— Я не смотрю, какой рукой они стакан держат, — сказала Кувыркалкина. — Кстати, принесла тебе список клиентов. Разглашаю коммерческую тайну.
— Брось на стол, потом посмотрю, — ответил я…
Часа через два Кувыркалкина промурлыкала в ухо:
— Пойдем в ресторан.
— У меня вечер занят, — пришлось соврать. — Лучше вспомни, что случилось необычного за неделю и после убийства Шекельграббера.
— Я и вчера что было — плохо помню, — ответила она.
— А я помогу: было Рождество, потом старый Новый год. Наверняка вы отмечали всей фирмой.
— Да. Я собирала стол на Рождество в офисе, но сидеть рядом с Горчицыным не могла. Как представила, что он за стенкой с трупами вытворяет, так чуть не стошнило. Я рано ушла с Шекельграббером.
— Куда?
Поехали к Размахаевой и там сели гулять по-новой.
— Кто еще был?
— Югослав один, Терентьевич.
— И вы поиграли в шведскую семью?
— Что ты! — довольно искренне ответила Кувыркалкина. — Терентьевич такой принципиальный. К тому же он безнадежно влюблен в Размахаеву. У него Шекельграббер весь вечер комом в горле стоял.
— По моим наблюдениям, Размахаева вполне могла угодить обоим, не поступившись совестью.
— Я же говорю, Терентьевич — настоящий мужик. Ему — либо все, либо ничего.
— Что ж этот Терентьевич-настоящий-мужик у нас делает в трудную для Югославии годину — оружие на военных объектах ворует или нефть контрабандно закупает?
— Ну что-то он, конечно, делает. Деньги у него есть. Вот и мне два газовых пистолета подарил на Рождество. Кстати, я принесла тебе, как обещала.
«Господи! — подумал я. — Хоть бы один безденежный иностранец попался! Просто так, для разнообразия. Чтоб совсем дураком себя в собственной стране не чувствовать».
— Какая у этого Терентьевича машина?
— Красный «форд», — ответила Кувыркалкина.
— А старый Новый год вы где встречали?
Она засмеялась:
— Не поверишь: я — с мужем.
— А Шекельграббер?
— С Размахаевой.
— И Терентьевич там был?
— Не знаю, — ответила она. — Значит, не поведешь меня в ресторан?
— Мы же не договаривались. Откуда я знал, что ты сегодня забежишь на холостяцкий огонек.
— Ну и подлец же ты! — сказала она. Только пользуешься мной как женщиной и как информатором.
— А как еще тобой пользоваться? Хочешь, постирай мои носки.
— Сволочь! — сказала она, встала, оделась и ушла.
Я не препятствовал. Все-таки хорошая девчонка, эта Кувыркалкина! И детдом не сильно испохабил. Но огреть ее было просто необходимо. Чтоб не прыгала в постель ко всем подряд. Пошлю ей завтра букет роз… Опять бессмысленные траты! Да еще на чужое половое воспитание.
Я же оделся, во что Бог послам из гардероба, и пошел в Армянский переулок. Заклепкина не пришлось даже ждать, он прилежно гулял с пуделем. Сразу видно, человек на пенсии: дома — скука, на улице — тоже скука, но хоть ноги двигаются и за собакой следить надо.
— Не помните, — спросил я, — стоял в то утро в переулке красный «форд»?
— Что-то красное стояло, а что — не обратил внимания, — ответил он.
— Перестаньте, вы знаете каждую машину в этом переулке и каждого владельца.
— Еще темно было, — сказал он, — а фонари через один светят. Это при социализме они работали… Не поручусь, что действительно была красная машина. Но и отрицать не буду: вдруг и впрямь стояла.
Хорошо, поставим вопрос по-другому. Какие машины проезжали мимо с того момента, как вы обнаружили труп и до приезда милиции?
— Я как раз пошел звонить в милицию.
— Кстати, как вас зовут?
— Степан Николаевич, могли бы в протоколе посмотреть.
— У меня к вам просьба, Степан Николаевич, как к человеку, у которого много свободного времени и доброе сердце. Я сегодня поссорился с девушкой, но уже жажду помириться — так бывает в любви. Не могли бы вы от моего имени преподнести ей букет роз. Само собой, я заплачу. И за букет, и за труд.
— Это можно, — сказал он и подмигнул, — я тоже когда-то любил с девушками ссориться.
— Зовут ее Оля, — сказал я, доставая деньги из бумажника. — Она работает секретаршей в похоронной фирме «Долина царей». Сейчас я напишу адрес…
— Это где покойник из машины? — удивленно спросил Заклепкин.
— Да, но к нему это не имеет отношения. Просто я немного влюбился по ходу служебного расследования. Наверное, читали в книжках, до чего мы, детективы, народ влюбчивый.
— Не пойду, — сказал он. — И не просите.
— Почему? Я хорошо заплачу — и как посыльному, и как человеку с добрым сердцем.
И тут мимо нас проехал Опрелин на своем «УАЗе».
— Кстати, эта машина вам не знакома, не попадалась на глаза в то утро? — спросил я на всякий случай.
— Молодой человек, — сказал Заклепкин, — перестаньте меня пугать вопросами. Не таких видели, — повернулся и ушел.
Я понял, что разговаривать со мной без санкции прокурора он больше не станет, позвонил Горчицыну из ближайшего автомата и велел ждать меня.
Горчицын приоткрыл дверь, троекратно переспросив «кто», и выглядел более испуганным, нежели Заклепкин. Впрочем, пугливость его нашла объяснение, едва он зажег свет в прихожей: под правым глазом Горчицына темнел синяк — родной брат моему.
— Когда вас приложили? — спросил я.
— Вчера вечером.
— Подробнее.
— Трое поймали в подъезде. Я их запомнил, у одного кличка «Квелый».
— Хорошая кличка для мордобойцы, — сказал я. — Давайте пройдем в комнату, и вы на листе бумаги напишете приметы и вообще весь ход событий с диалогами.
Он послушно сел за стол и взял ручку, а я терпеливо подождал.
— А хуже не будет? — спросил Горчицын, передавая листок.
— Вы забыли указать мотивы избиения.
— Ума не приложу.
— Все-таки напрягитесь и приложите, — велел я и взялся подсказывать, — месть, деньги, ревность, дурная болезнь…
Он замахал руками:
— СПИДом только на уколах заражаются. Я думаю, может быть, Терентьевич. Только ему не говорите.
— А почему не ваши коллеги по сауне?
— Но вы-то что им сделали?
— Согласен. Но почему Терентьевич? Что я ему сделал? В глаза не видел!
А мне он угрожал: «Если ты, извращенец, коснешься моей женщины — сильно пожалеешь».
— И какая женщина его?
— Марина Размахаева.
— Вот как? — удивился я. — И когда же она стала его? до смерти Шекельграббера или после?
— Я им свечку не держал.
— Жалко. А как вы касались Размахаевой?
— Она приезжала на массаж.
— Почему же Терентьевич просто не велел наложнице поменять сауну?
— Я ее тоже просил, но она упрямая. Она всегда делает наперекор.
— А за что, по-вашему, напали на меня? Я Размахаеву даже не гладил.
Он ухмыльнулся:
— Вам лучше знать.
— Хорошо, — согласился я, — к ней еще ездит Поглощаев, но у него-то нет фингала под правым глазом.
— Может, сегодня появится, — философски заметил Горчицын.
— Кстати, что общего у Поглощаева с Размахаевой?
— Спросите у них.
— А вы не знаете?
— Нет, и не хочу. Так проще жить.
— Мне казалось, что вы близкий друг Поглощаева. Вместе в Сандуны ходите.
— Если вы думаете, что это я украл в бане его документы, то заблуждаетесь. Мне только в тюрьму угодить не хватало.
— По-моему, там бы вы с лихвой решили свои сексуальные проблемы.
— Не надо, — попросил он слезно, не издевайтесь надо мной.
Я пожалел о сказанном.
Вспомните, кто делил с вами кабинку в Сандунах.
В бане все одинаковые.
«Может быть, Поглощаев сам спрятал документы? — подумал я. — А какие у него основания? Во-первых, те, о которых я не подозреваю. Во-вторых, попугать самого себя до смерти. В-третьих, потратиться на частного сыщика. В-четвертых, заподозрить Горчицына. Ну и темная лошадка, этот Поглощаев. Сразу видно советского буржуя. Капиталист исподтишка».
