Джим Томпсон - Убийство
Я склонилась над раковиной, а мама пустила воду, чтобы не было слышно, как меня тошнит. И это было огромное облегчение.
Мы вернулись в комнату — она в туфлях, а я в одних чулках, — сели на мою кровать, и она обняла меня. Это вышло нескладно и неуклюже, потому что в нашей семье не принято обниматься и целоваться. Но все равно это было здорово. Вскоре, хотя нам это время показалось бесконечно долгим, папа ушел. Мамины руки соскользнули с меня, и мы дружно испустили глубокий вздох. И рассмеялись, потому что получилось забавно.
— Как ты себя чувствуешь, девочка? — спросила мама; девочка — так она меня называет, когда ей хочется быть поласковее. — Встань-ка, я на тебя взгляну.
Я встала. Подняла платье, и мама посмотрела. Потом показала рукой, чтобы я опять села.
— Еще незаметно, — сказала она, — если посмотреть на тебя, так и не догадаешься. Конечно, если он уже...
Я снова задрожала:
— Тебе кажется, он знает? Думаешь, ему кто-нибудь сказал?
— Да нет, не знает, — поспешила ответить она. — Конечно не знает. Я уверена, что он не стал бы молчать, если бы узнал.
— Тогда почему он так странно себя ведет?
— Потому. Он всегда так делает.
Она сидела, положив руки на колени, и разглядывала голубые вены, проступающие на шершавой покрасневшей коже. Ноги без чулок тоже были шершавые и покрасневшие, покрытые синяками в тех местах, где вены лопнули от варикоза. Казалось, она вся шершавая и красная с ног до головы. И я расплакалась.
— Ну что ты, девочка, — приговаривала мама, неуклюже похлопывая меня по спине. — Может, принести тебе перекусить?
— Нет. — Я замотала головой.
Она повторила, что мне лучше поесть: ведь я почти не притронулась к завтраку. И сказала, что испечет для меня на скорую руку булочек или еще чего-нибудь вкусненького.
— Ох, мама. — Я даже улыбнулась сквозь слезы. — Вечно ты о еде! Если человек ногу сломает, ты в первую очередь предложишь ему поесть.
На ее лице появилась неуверенная улыбка.
— Ну что ж. Наверное, я бы так и сделала.
— Ладно. Попытаюсь съесть парочку пирожков, что ты пекла к завтраку. Может, еще выпью кофе покрепче. Я вдруг здорово проголодалась.
— Знаешь, я тоже. Посиди здесь, отдохни, а я принесу нам перекусить.
И она принесла кофе, и полдюжины пирожков, и парочку толстых сандвичей. И мы наелись до отвала, когда справились со всем этим. По крайней мере, больше я не смогла бы проглотить ни крошки. И тогда меня охватило умиротворение — глупое умиротворение сытого человека.
Муха билась о сетку, в окно залетал ветерок, принося с собой запах цветущей люцерны. По-моему, только свежевыпеченный хлеб пахнет лучше, чем цветущая люцерна. И я задумалась: почему мама не пекла сегодня хлеб, ведь она каждое воскресенье ставила на ночь тесто, а утром в понедельник пекла хлеб.
— Знаешь, просто не было настроения, — ответила она на мой вопрос. — Если печь в такую погоду, потом и за неделю не проветришь.
— Но ведь можно печь в газовой плите. Ты же можешь потребовать, чтобы он провел газ?
Мама улыбнулась как-то кисло. И спросила, видела ли я человека, который мог бы потребовать что-нибудь от папы? И добавила:
— К тому же не думаю, что сейчас это возможно, даже если бы он согласился. Вряд ли он возится с углем, только чтобы насолить соседям.
Я согласилась с ней.
— Почему ты вышла за него? Ты ведь не могла не знать, какой он. Я думаю, это и раньше было заметно.
— Видишь ли... — Она откинула со лба прядь волос. — Я сотни раз говорила тебе об этом. Он был старше меня и раньше вышел из приюта. А потом начал зарабатывать, стал заходить в приют просто в гости, вот я и...
— Но не потому, что ты тоже хотела уйти из приюта. Это же была не единственная причина?
— Нет, конечно.
— Он был тогда не такой? Ты любила его?
Она снова уставилась на свои колени и только неопределенно развела руками. Такие слова, как «любовь», всегда ставили ее в тупик, вот и сейчас она покраснела.
— Конечно, я вышла за него не только из-за приюта. Иногда мне приходит в голову, — может быть, и он так считает? Нам с тобой не следует так говорить о нем. Даже думать не следует. У него ведь особое чутье, он может догадаться, о чем мы думаем.
— Ну, это его проблемы. Чего еще он может ждать от нас?
Мама покачала головой и промолчала.
— Мама, — спросила я, — что ты имела в виду, когда сказала, что папа не смог бы провести газ, даже если захотел бы? У него нет денег?
— Вовсе нет. Я ничего не имела в виду. Просто думала о всяких пустяках, вот и сказала. Никогда не говори, что у твоего отца нет денег.
Я пообещала.
— Во-первых, это не так, а во-вторых, папа ужасно разозлится.
— У него полно денег, — сказала я, — и знаешь, мама, я как раз...
И я снова расплакалась. Из-за того, что небо было такое голубое, и чистое, и мирное...
— Я больше не могу, — сказала я, — мне так страшно, что я... Ты не сможешь взять у него немного денег, чтобы мы с Бобби...
Я не стала продолжать. Конечно, это было ужасно глупо. Я и начинать бы не стала, если бы не была напугана до смерти.
— Не понимаю, почему он такой злой. Почему он ничего не может сделать с этой мерзкой старухой Девор? Это она во всем виновата.
— Тише, тише, девочка, — пробормотала мама, — не нужно так переживать.
— Почему он с ней ничего не сделает? Почему?
— Он не видит в этом необходимости. Если это правда, так зачем же папе...
Она нахмурилась и умолкла. Я попыталась заговорить с ней, говорила, что это нечестно, что я больше не вынесу. Но она ничего не отвечала.
Наконец, когда у меня нервы были уже на пределе, когда я готова была снова разреветься, она вздохнула и покачала головой.
— Боюсь, что ничего не выйдет, девочка. Мне показалось, я придумала, где раздобыть для тебя денег, но боюсь, что ничего не выйдет.
— Может быть, у меня выйдет? Или у Бобби?
— Не суйся в это, — отрезала она. — Тебе нечего в это вмешиваться, даже если бы у тебя и получилось. Я собиралась попытаться только потому, что я жена твоему отцу.
— Но я могу попробовать. Пожалуйста, мам. Ты просто скажи мне — у кого, а там я...
— Я уже сказала тебе — не лезь. Все равно ничего не получишь, кроме неприятностей. Этот человек расскажет отцу, и ты представляешь, что тогда будет.
Я растерялась.
— Наверное, ты права. Если уж ты не сумеешь, то я — тем более. Это какой-нибудь старый папин должник?
Мама ответила, что в каком-то смысле это долг, но в каком-то и нет. А раз у нас нет другого выхода, придется заставить этого типа раскошелиться.
— И еще, — добавила она, — как мне известно, у этого человека нет денег, чтобы вернуть долг. Папа так не думает, я догадалась по некоторым его словам. Но ты ведь знаешь папу. Если кто-то будет говорить «белое», он обязательно скажет «черное» — просто так, из духа противоречия.
— Не представляю себе, чтобы папа простил кому-то долг.
— Я тебе объяснила, что этот человек не должен в буквальном смысле. То есть он, конечно, должен, но только...
— Скажи мне, кто это, мама. Пожалуйста. Я что-нибудь придумаю. Хуже, чем сейчас, мне уже не будет. Если ты не хочешь обращаться к этому человеку, так придумай что-нибудь другое, чтобы помочь мне.
Она кусала губы.
— Я не могу, девочка. Ты знаешь, что я бы все сделала, но не могу.
— Чего ты не можешь? Не можешь помочь или не можешь позволить, чтобы я сама себе помогла?
— Вот что. — Она поднялась и начала собирать посуду на поднос. — Я скажу тебе, как ты можешь помочь себе. — Она выглядела строгой и печальной. — Держись подальше от Бобби Эштона, хоть он и готов на тебе жениться.
И тут я снова заплакала и закрыла лицо руками. Потому что какая же мне польза, если он станет встречаться с кем-нибудь другим, если он влюбится еще в кого-нибудь? Что в этом хорошего для меня?
Даже если я и перестану с ним видеться, что это изменит, когда папа обо всем узнает?
— Ты знаешь, что я права, — всхлипывала я. — Он все равно убьет нас, мама! Он убьет меня, а я ничего не могу сделать. Ты не хочешь помочь и мне ничего не разрешаешь. Ты можешь только говорить об этом и спрашивать, не хочу ли я поесть.
Посуда на подносе загремела, и содержимое одной из чашек выплеснулось на блюдце. И я услышала, как она шаркает к двери.
— Хорошо, девочка, — произнесла она без выражения, — сегодня я туда схожу.
Я отняла от лица руки.
— Мама! Ты знаешь, что я сказала не то, что думаю!
— Но все, что ты сказала, правда.
— Нет! Ты сказала, что сходишь «туда». Куда это?
— Вечером я встречусь с этим человеком. Я почти уверена, что ничего хорошего не выйдет, но все же попробую.
Она вышла из комнаты и спустилась на кухню. Я пересела к зеркалу на туалетном столике. Вид у меня был, конечно, ужасный. Глаза красные, лицо все в пятнах, а нос раздулся, как картофелина. И волосы я не укладывала перед сном, и теперь от жары и волнения они бесформенно обвисли, как неряшливая тряпка.
