Линда Фэйрстайн - Заживо погребенные
– Я нашел профессора Ноя Торми, – сообщил он. – Того самого, который помог Эмили освободиться под залог.
– Я тоже искала его в телефонном справочнике, но не нашла.
– Поэтому я и ношу полицейский значок, детка, а ты просиживаешь штаны за столом. Видимо, с той работы он ушел. Мы нашли его через Интернет, он преподает в Бронкском общинном колледже.
– Где это? – оживилась я.
– И она еще думает, Мерсер, что от меня мало толку. Разве же это правильно? Становлюсь личным гидом Куп по районам Нью-Йорка. Второй урок географии Бронкса за день. До 1973 года у Нью-Йоркского университета был филиал в Бронксе. Он назывался «Хайтс» – «Высоты». Очень престижное место, только для мужчин, гораздо престижнее, чем филиал в Виллидж. Эти здания продали Городскому университету, когда все отделения Нью-Йоркского университета переехали на Вашингтон-сквер.
– Ты хочешь заехать к профессору Торми утром? Я с тобой.
– Хорошо. Скотти будет присутствовать на вскрытии Ичико. Будешь в офисе или заехать за тобой сюда в девять? – спросил Майк. Он очень старался, чтобы соус со свиных ребрышек не закапал мой ковер.
– Заезжай сюда. Как насчет сообщества «Ворон»?
– В справочнике Манхэттена о нем нет никакой информации. И никаких имен и названий, которые соответствовали бы телефонному номеру. Только адрес на Восточных Пятидесятых. Мы можем встретиться с Мерсером завтра после обеда и проверить его. Надеюсь, ты ничего сказала Маккинни?
– После того, как он упустил Джино Гвиди? – усмехнулась я. – Даже и не думала.
Майк протянул нам по печенью с сюрпризом. Я сняла обертку и прочитала предсказание: «Счастье придет, когда развеются тучи».
– Надеюсь, эта погодка в Манхэттене не задержится, – произнес он. – Она всегда веселеет, когда ей удается кого-нибудь закадрить. А что у тебя, Мерсер?
Пока тот читал, Майк возился со своей оберткой.
– «Сторонитесь соблазна. Самые вкусные блюда – на вашей кухне», – улыбнулся он и поднялся, чтобы отнести тарелку в раковину. – Боюсь, когда я доберусь домой, кухня будет на замке.
Майк бросил бумажку в пустую тарелку:
– «Плохие новости летят быстрее молнии».
– Я думала, что приплачиваю Патрику за хорошие новости, – сказала я. Патрик был наш любимый метрдотель из «Шан Ли». – А эти мрачнее, чем прогноз погоды на неделю. Я все сама уберу. Давайте, ребята, по домам.
Будильник прозвенел в семь часов, а сразу вслед за ним – телефон.
– Ты встала?
– Собираюсь. Слишком холодно и пасмурно – пока не хочу вылезать из постели.
Это была Джоан Стаффорд, одна из моих лучших подруг. Звонила из Вашингтона.
– Что ты делаешь в следующие выходные?
– В субботу? Понимаешь, в разгаре очень сложное расследование. Я не могу…
– Не в эту, а в следующую.
– Трудно загадывать, Джоан. Думаю, в ближайшем будущем не выберусь.
– Мы сами к тебе приедем. Хочу тебя познакомить.
Я откинула одеяло с тяжелым вздохом. У Джоан в Нью-Йорке была квартира, хотя она была помолвлена с международным корреспондентом из Вашингтона.
– С репортерами я покончила. И твои иностранные дипломаты мне не нужны. Не хочу даже говорить с мужчинами, у которых в паспортах есть визы. Рассматриваю только местные таланты.
– Он и есть местный. Сделай мне одолжение, Алекс, пожалуйста, один раз. Это всего лишь один вечер твоей жизни. Я же не прошу тебя выйти за него замуж. Выбери ресторан, поужинаем вчетвером.
– Может быть, через пару недель, когда здесь все уляжется, – сказала я, пытаясь отсрочить сватовство. – Как насчет Дня святого Валентина?
– Мы будем в городе. Банкет в музее.
– Я с вами. Чэпмен поспорил, что меня уже никто не пригласит на свидание.
– Договорились. Попробую организовать все на четырнадцатое.
– Кто он, Джоан?
Я могла потерять его в толпе. На таком мероприятии, в отличие от ужина на четверых, можно уйти от общения.
– Не скажу, как его зовут, чтобы ты не бросилась тут же наводить справки. Писатель. В прошлом месяце он был на одной моей лекции. Потом мы с Джимом три раза приглашали его на обед. Он тебе замечательно подходит. Легкий в общении, без всякой профессиональной спеси, очень соблазнительный.
– Все зависит от того, раскроем ли мы дело. Но если Чэпмен спросит тебя, скажи, что я согласилась.
Приняв душ, я тепло оделась и смотрела новости, пока портье не сообщил, что машина Майка ждет меня на улице. Мы выпили кофе по дороге к Западной 183-й улице. По словам Майка, бывшая территория Нью-Йоркского университета в верхней части города была куплена в 1890-х. Для строительства факультета изящных искусств пригласили великого архитектора Стэнфорда Уайта.
Миновав охрану, мы двинулись в сторону административного здания. За домами виднелся величественный медный купол с зеленоватым налетом на бронзе. Сразу бросалось в глаза, что Мемориальная библиотека Гулдов была копией римского Пантеона.
Охранник у входа указал нам на парковку неподалеку от ступеней.
Майк решил не ставить парковочный знак полиции на переднее стекло – не стоило на небольшой территории университета афишировать наше присутствие.
Просторный старинный вестибюль кишел студентами. Никто не вылезал на улицу из-за холода и ветра. Внутренние массивные колонны из зеленого мрамора, матовые стекла работы Тиффани и купол, обшитый золотом в четырнадцать карат, явно не соответствовали нынешнему тощему бюджету общинного колледжа.
На застекленной доске висел список преподавателей и карта территории университета. На дверце зияла трещина. Ной Торми был в списке преподавателей английского отделения. Его кабинет располагался на третьем этаже бывшего здания библиотеки.
– С чего ты думаешь начать? – спросила я, поднимаясь по темной лестнице.
– Иди за мной. Не будем торопить события.
Кабинет Торми был пуст. К нему прилегал лекционный зал номер 326, и в коридоре слышался голос преподавателя. Мы остановились и прислушались. На стене рядом с дверью висело расписание. Лекцию читал профессор Торми. Примерно тридцать студентов развалились на стульях. Лишь несколько старательно конспектировали лекцию.
– «Литературная биография» Кольриджа – это величайший труд в области литературной критики. Там говорится обо всем, что нужно знать для анализа стихотворения. Она отсекает все, что мешает пониманию поэзии. Кольридж написал «Биографию», считая произведение своего товарища – Уильяма Вордсворта – величайшим поэтическим достижением своего времени.[19]
Майк взглянул на меня и прошептал:
– Кажется, попался.
– Накрепко.
Я снова заглянула в зал: лектора почти никто не слушал. Он совсем не владел аудиторией.
– Кольридж обозначает словом «фантазия» форму памяти. Поэту, без сомнения, нужна фантазия, но лишь как вместилище образов – то, чем для всех нас является память. Воображение – вот высшая форма творчества. Это заложено в словах и в умах великих поэтов, оно добавляет радость к…
Прозвучал звонок, и студенты, захлопнув тетради, вышли из аудитории – остались только две девушки, которые глотали каждое слово лектора.
Профессору было за пятьдесят. Он носил двухфокусные очки, у него был заметный живот и неухоженные, сальные темные волосы. Он вышел из аудитории, рассказывая своим двум ученицам об образах второй и третьей степени.
– Извините, сэр, вы профессор Торми? – спросил Майк.
Тот кивнул.
– Не могли бы вы уделить нам несколько минут? Может, пройдем в ваш кабинет?
Он провел рукой по волосам, безуспешно пытаясь понять, кто мы такие. Мысль о полиции могла прийти ему в последнюю очередь.
– Вы из администрации?
Майк дождался, пока студентки уберут тетради в рюкзаки и уйдут.
– Полиция Нью-Йорка, – представился он.
Торми нахмурился и повел нас в свой маленький кабинет. Включил свет, закрыл дверь и предложил сесть. Он обошел вокруг стола, убрал в сторону три желтые розы, которые лежали поверх бумаг, и разложил перед собой конспекты лекций.
– Какой у вас вопрос?
Майк представил нас обоих.
– Мы ведем дело об исчезновении человека.
Сказать «об исчезновении» – намного лучше, чем признаться людям, что они замешаны в расследовании убийства. Или двух.
– Студентки? – спросил он, дергая краем рта.
– Да. Студентка Нью-Йоркского университета.
– Я не работаю там уже больше десяти лет.
– Вам что-нибудь говорит имя Аврора Тейт?
– Нет, – последовал ответ. То ли тик у него был постоянный, то ли он был вызван вопросами Майка.
– Она пропала на территории Вашингтон-сквер более двадцати лет назад.
– Но при чем здесь я? – Он переводил взгляд с меня на Майка.
– Не могли бы вы рассказать, почему решили сменить Нью-Йоркский университет на Бронкский общинный колледж? – спросил Майк.
Торми вздрогнул и засмеялся:
– Я думал, что даже новичок в полицейских делах мог понять, что это был не совсем мой выбор. Я перешел границы, мистер Чэпмен. По-моему, декан квалифицировал это так.
