Майнет Уолтерс - Разрушитель
— Хочешь узнать что, кроме свежего воздуха и прекрасного вида?
— Да.
Ингрем перевернул рыбу и стал мыть молодой картофель.
— Прекрасный вид, чистый воздух, лодка, рыбалка, удовольствие.
— А как же честолюбие? Ты не испытываешь разочарования? Не ощущаешь, что топчешься на одном месте?
— Иногда. Тогда вспоминаю, как ненавидел крысиную возню, когда сам был там, разочарование мгновенно проходит. — Он посмотрел на Гелбрайта с уничтожающей улыбкой. — Я проработал пять лет в страховой компании, прежде чем стал полицейским. Ненавидел каждую минуту пребывания там. Не верил в предлагаемый продукт, но единственный способ выжить заключался в том, чтобы продавать по возможности больше, что сводило меня с ума. Однажды в уикэнд я глубоко задумался над тем, что же я хочу получить от жизни, и уже в понедельник уволился.
Он налил в кастрюлю воды и поставил на газ.
Инспектор угрюмо задумался о своих страховом и пенсионном полисах.
— А что неправильно в страховании?
— Все.
Ингрем жадно отпил пива.
— До тех пор, пока тебе нужен полис… до тех пор, пока ты понимаешь условия полиса… до тех пор, пока ты можешь продолжать выплачивать взносы… до тех пор, пока ты читаешь строки, написанные мелким шрифтом… Полис такой же товар, как и все остальные. Покупатель, берегись.
— Ты начинаешь беспокоить меня.
Ингрем усмехнулся:
— Если тебя утешит, у меня такое же отношение и к лотерейным билетам.
Гриффитс заснула, не снимая одежды, в свободной комнате, но внезапно проснулась, вздрагивая от того, что Ханна начала плакать в соседней комнате. Она выпрыгнула из постели, сердце колотилось как сумасшедшее, и встретилась лицом к лицу с Уильямом Самнером — тот выскальзывал из дверей детской комнаты.
— Чем вы здесь занимаетесь, черт возьми? — зло потребовала она ответа. — Вам было сказано не входить туда.
— Думал, она спит, мне захотелось взглянуть на нее.
— Мы же договорились, что вы не должны входить туда.
— Вы, может, и да, а я нет. Вы не имеете права останавливать меня. Это мой дом, это моя дочь.
— Я бы не рассчитывала на это, будь я на вашем месте, — вырвалось у Гриффитс.
Она уже была готова добавить: «Ваши права второстепенны по сравнению с правами Ханны сейчас».
Он не дал возможности ей сделать это. Самнер сжал ее руки своими пальцами как стальными обручами и пристально уставился в лицо блюстительнице порядка с открытой неприязнью.
— С кем вы разговариваете? — угрожающе прошипел он.
Сандра Гриффитс ничего не ответила. Просто освободилась от цепких пальцев, ударив его по запястьям. Он, подавляя рыдания, побрел прочь по коридору. Но должно было пройти какое-то время, прежде чем она поняла, что скрывалось в его вопросе.
Это объяснило бы многое, подумала она, если бы Ханна не была ребенком.
Гелбрайт положил нож и вилку возле тарелки, удовлетворенно вздыхая. Они сидели в одних рубашках в небольшом крытом дворике рядом с коттеджем около сучковатой старой сливы, источающей аромат созревающих плодов. Между ними на столе шипел штормовой фонарь, отбрасывая крути света на стену дома и газон. На горизонте по небу над поверхностью моря плыли облака, посеребренные луной, подобные легкой пелене, гонимой ветром.
— У меня с этим будут проблемы, — произнес он. — Все слишком хорошо.
Ингрем отодвинул тарелку в сторону и облокотился на стол.
— Тебе нужно полюбить свое собственное общество. Если не сможешь, это будет самым одиноким местом на земле.
— А ты как?
На лице Ингрема засияла дружелюбная улыбка.
— Я справляюсь. Если слишком часто не заглядывают такие люди, как ты. Для меня важно состояние духа в одиночестве, а не честолюбие.
Гелбрайт кивнул:
— В этом есть смысл.
Какое-то время он пристально смотрел на Ингрема.
— Хардинг создал у нас впечатление, будто болтал с ней перед возвращением. Мог он сказать ей больше, чем она сказала тебе?
— Невозможно. Казалось, что она довольно расслабилась с ним.
— Насколько хорошо ты знаешь ее?
Но Ингрема оказалось нелегко вовлечь в разговор о личной жизни.
— Насколько мне известно, я знаю здесь всех вокруг, — обронил он небрежно. — Кстати, что ты сделал с Хардингом?
— Он устраивает убедительное представление, словно ему не было дела до Кейт Самнер, но мой босс утверждает, что неприязнь может быть хорошей причиной для изнасилования и убийства наравне с другими причинами. Хардинг заявляет, что она изматывала его, даже пачкала ему машину, потому что он отвергал ее. Может, и правда, но мы не верим этому.
— Почему нет? Три года назад здесь был случай, когда жена вдребезги разнесла все мужское хозяйство супруга через входную дверь дома его любовницы. Женщины очень агрессивны, когда получают отставку.
— Но он утверждает, что не спал с ней.
— Возможно, это ее проблема.
— Как получилось, что совершенно неожиданно ты защищаешь его?
— Я не защищаю. Правила гласят: «Сохраняйте непредвзятость», это я и пытаюсь делать.
Гелбрайт фыркнул.
— Хардинг хочет уверить нас, будто он, что называется, жеребец и не пойдет на насилие, поскольку ему и так хватает любовниц, но он не может или не хочет назвать имена женщин, с которыми спал. И никто не может. — Гелбрайт пожал плечами. — Но ведь никто и не задает вопросов о его репутации как мужчины и соответствующем поведении. Все совершенно уверены, что он развлекает девушек на борту, несмотря на то, что полицейские не могут найти улик, чтобы подтвердить это. Постельное белье заскорузло от спермы, но два волоса, которые нашли в белье, не его, и ни один не принадлежит Кейт Самнер. Вывод: парень вынужден мастурбировать. — Он выдержал паузу. — Проблема в том, что его лодка, будь она проклята, откровенно монашеского типа с любой точки зрения.
— Не понял.
— Нет даже намека на порнографию, — процедил сквозь зубы Гелбрайт. — Вынужденные мастурбаторы, особенно те, кто идет на насилие, до одури смотрят порнографические фильмы по видео, потому что ощущения начинаются и заканчиваются вместе с началом и концом кино. Им требуется все больше и больше откровенных эпизодов, чтобы они могли наслаждаться. Так и наш друг Хардинг заставляет себя возбуждаться?
— Память? — сухо предположил Ингрем.
Гелбрайт фыркнул.
— Он сам снимался в порнографических сценах, но заявляет, что у него были только те снимки, которые он показывал Уильяму Самнеру. — Гелбрайт быстро пересказал варианты историй, рассказанные Хардингом и Самнером. — Он сказал, что выбросил после этого журнал в мусорный контейнер, но поскольку это касается его лично, то порнографические снимки становятся для него историей в ту же минуту, когда он получает за них деньги.
— Скорее всего он освободился от фотографий, выбросив их за борт, когда до него дошло, что я могу назвать его имя в числе подозреваемых.
Ингрем задумался.
— Ты спрашивал его о том, что рассказал Дэнни Спендер мне? Почему он натирал себя телефоном?
— Он сказал, что это неправда. Мол, пацан все выдумал.
— Не может быть. Я ставлю жизнь за то, что Дэнни сказал правду.
— Ну так что?
— Вновь пережить насилие? Возбудить себя, потому что жертва найдена? Мисс Дженнер?
— Что из этого правильно?
— Изнасилование, — кивнул Ингрем.
— Чистая теория, основанная на словах десятилетнего мальчика и полицейского. Никакой суд не поверит тебе, Ник.
— Тогда завтра поговори с мисс Дженнер. Выясни, заметила ли она что-нибудь до моего появления там. — Он начал собирать грязную посуду. — Хотя не забудь надеть белые перчатки, будь осторожен. Она не слишком удобно себя чувствует в обществе полицейских.
— Ты имеешь в виду полицейских вообще или только себя?
— Возможно, только себя, — честно признался Ингрем. — Я выведал у ее отца, что человек, за которого она вышла замуж, выудил у него пару чеков, а когда старый указал ему на это, негодяй сделал ноги с небольшим состоянием, которое мошенническим путем заполучил уже у мисс Дженнер и ее матери. Когда отпечатки его пальцев прогнали по компьютеру, то выяснилось, что половина английской полиции разыскивает этого парня, не говоря уже о разнообразнейших женах, которых он прихватывал по пути. Мисс Дженнер была номером четыре, хотя, учитывая, что он не развелся с номером один, брак был признан фиктивным.
— Его имя?
— Роберт Хилей. Его арестовали пару лет назад в Манчестере. Ей он представлялся как Мартин Грант, но в суде признался, что имел еще двадцать два вымышленных имени.
— И она обвиняет тебя в том, что вышла замуж за такого урода?
— Не за это. У ее отца было больное сердце, и потрясение, когда он узнал, что они на грани банкротства, убило его. Я думаю, она чувствует, что если бы сначала я пришел к ней, а не к нему, ей бы удалось каким-то образом убедить Хилея вернуть деньги и отец остался бы жив.
