Людмила Бояджиева - Золотая рыбка
Когда Россо изложил план относительно отпочкования «Оникса», дававшего Глебу самостоятельность, он насторожился. Но шефы предложили обзавестись прикрытием — назначить директором экс-генерала Ласточкина, имевшего отличные связи в Министерстве обороны, «Оборонэкспорте», среди сотрудников торгпредств и посольств. Эта кандидатура обладала и другим достоинством репутацией честного служаки и качествами раритетно-исторического значения неподкупностью, смелостью, добродушием.
Возвращаясь мысленно к истории знакомства с Ласточкиным и событиям последнего дня, Глеб испытывал рвотные спазмы. Его здорово провели, наверняка выставив перед Ласточкиным главным виновником хищения и незаконных махинаций. А ведь этот человек верил Глебу. Он доверил ему свою репутацию, дочь… Сарычев, конечно, не такой лох, чтобы полностью полагаться на Россо. Он предвидел, что его захотят столкнуть с подножки, как только паровоз наберет предельную скорость. Но надеялся, что год-полтора в запасе ещё есть, он успеет объясниться с Ласточкиным и продумать пути отступления.
Просчитался, бизнесмен гребаный! На счастье успел прихватить «Синицу». Под этим названием у поставщиков проходил уникальный ракетно-пушечный комплекс, не подлежащий экспорту. Глебу удалось оформить покупку на большую партию «Синиц» под видом устаревших моделей артиллерийской техники, и только ему было известно, как связаться с покупателем и получить деньги. Но Красновский узнал про фиктивную операцию с индусами и, возможно, сумеет раскрутить «Синиц». Вернее, не Красновский. Супруг сомнительной итальянки мелкая сошка, скрывающая прячущегося в тени зубра. Крафт — вот куда ведут все ниточки. Кличка, знак, кодовое сочетание букв? Даже Красновский не знал, кто скрывается под этим именем. Но Ласточкин знал. Или подозревал. Он владел неким источником информации, который не мог раскрыть Глебу. И однажды предупредил: «Если ты что-то знаешь о Крафте, парень, выкладывай начистоту. Если нет — забудь и помалкивай. Когда эта сволочь встанет на нашем пути — думать будет поздно, косточек не соберем».
Глеб напрягся, ему следовало во что бы то ни стало сообщить Ласточкину о своей непричастности к гибели «Оникса» и дать знать: в игру вступил Сам чума по имени Крафт. Он осмотрелся, вскочил, обошел комнату, ища способ проникнуть к телефону. Увы, выбраться из подвала было бы не легко, если б даже за дверью не дежурил Травка. Травка! У этого бультерьера за поясом всегда торчал телефонный аппарат. Глеб не зря окончил техническое училище. Во всяком случае, ему удалось найти кнопки в системе массивного биотуалета и сделать так, что переработанные отходы повалили обратно, наполняя унитаз.
Матерясь и вопя, он забарабанил в дверь ногами и левой рукой. Правая сжимала обнаруженный противовес для тренажера. Килограмма два достаточно, если хорошо размахнуться. Заглянувший в приоткрывшуюся дверь страж получит тяжелый удар в висок и сразу же вырубился. Глеб не воспользовался возможностью сбежать, ему было хорошо известно, что дом Красновского, при видимой беззащитности, охраняется не хуже военного объекта, и кроме устрашающего громилы Травки в распоряжении Россо «группа мгновенного реагирования». Беглеца ликвидируют прежде, чем он сумеет пробраться к гаражу.
Вытащив телефонный аппарат у отключившегося охранника, Глеб набрал номер личного телефона Ласточкина, с ужасом предполагая, что им уже завладели оцепившие «Оникс» работники органов. Но голос Риты, пробиваясь сквозь шумы, тревожно спросил: «Кто это?»
— Я. Нас здорово подставили. Запомни — это очень секрьезно. Передай отцу — Крафт. Только ему, ты поняла? — Глеб заметил, что Травка пошевелился. — Ты нужна мне, девочка…
Он вернул телефон на место — за пояс приходящего в себя громилы и, рухнув на раскладную кровать, уставился в потолок…
Другого бы уволокли в реанимацию, а этот поднялся сам, держась за ушибленный висок.
— Убивать буду… — сообщил он Глебу хриплым от ярости голосом.
— Не прямо сейчас. — Спокойно процедил сквозь зубы Сарычев. — Позови Россо, разговор есть. А сам убери дерьмо. Всю виллу затопит.
Спустившись в подвал, Красновский поморщился и зажал нос.
— Теперь я понял, что такое фитотерапия. Одумался, старик? Вижу, аппетит совсем пропал. Жаль, хороший супец был. Холодный не ешь, гастрит заработаешь.
— Слушай, ты… — Глеб сел. — Давай договор стряпать… Только убери этого дебила с парашей.
Россо сделал знак — подхватив биотуалет на плечо, Травка скрылся. Красновский распахнул узкое окошко под потолком, забранное фигурной решеткой.
— Ну?
— У меня два условия: сохранность личного счета и Ласточкины. Мне нужны оба, плюс возможность исчезнуть.
Россо расхохотался:
— Это все в качестве подарков от нас, да? Ты ведь не сказал «а иначе»…
— А иначе твой Крафт нахлебается дерьма.
— Блеф. Ты ничего не знаешь о Крафте.
— Знает Ласточкин. Мы все заранее предусмотрели и подкатили к линии боя тяжелую артиллерию.
— Хм-м… — Красновский поправил очки. — Знаешь, мне тебя жаль, парень. Ласточки-синички — дорогие птички… Генерал играет на нашей стороне. От него мы узнали о твоих махинациях. Возможно, он с дочерью уже очень далеко отсюда. Подумай о себе, лох, со всех сторон окрученный…
— Ты!.. — Глеб вскочил.
Россо предостерегающе выставил руки:
— Поаккуратней. Напряги извилины, милый, припомни хорошенько всю свою волшебную лавстори и тогда поймешь, кто кого поимел… Я приду утром. Хочу услышать разумное решение: 20 % от «Синиц» твои. Документы подписываешь сейчас, деньги получаешь потом. После исчезновения. Поступят на твои счета. Исчезнуть мы тебе поможем.
Глеб молча смотрел на Красновского. Ему казалось, что ненависть переполняет его, как фекалийные массы испорченый туалет, и вот-вот брызнет из глаз.
— Не веришь… — Вздохнул Россо. — Это разумно. Но ведь у тебя нет другого выхода, правда?
Глеб никогда не предполагал, что выражение «душевные страдания» имеют отношение к реальности, а не к романтической дребедени. В голове — пылающий костер. Куда ни пытается увильнуть измученная мысль, везде ужас и боль. А ещё обида.
Предали! Не раздумывая, растоптали, вытерли ноги. Не только предали, но оказались умнее, изворотливей, расторопней. Россо — лживый гад. А если Ина в самом деле подсадка? А если её использовали с целью шпионажа и давления на Глеба? А если генерал Ласточкин — подручный Крафта, одна шайка-лейка?! Представив масштабы утерянного состояния, Глеб впал в полуобморочное состояние. Он взобрался почти на самую вершину! Вместо того, чтобы жадничать, он должен был позаботиться об отходных путях и найти в себе силы вовремя остановиться. Но иллюзия семейного счастья с Полиной усыпила бдительность. Она осторожно и умело разыграла свои карты. Предстала ангелом кротости и бескорыстия, идеалом чистоты… Она была так непохожа на женщин, встречавшихся на пути Глеба… Только старый портрет бабушки Лары, сделанный фотографом в день её первого выезда в свет, напоминал о том, что существование на земле чистых, честных, преданных женщин в принципе возможно.
Полина не будила мужские страсти, она превращала Глеба в идеального героя, в такого, каким он мог бы родиться лет двести назад… Как ненавязчивы и деликатны были её чувства, как радовалась она будущему ребенку, их общему ребенку… Но если их роман — сплошной блеф, то и беременность, скорее всего — ложь. Или она беременна от другого? От бывшего дружка или этого самого Россо? Глеб закусил губу и чуть не взвыл от боли. Черт, черт, черт! Он же почти влюбился. Нет, влюбился целиком и полностью, до брачного венца, до клятвы быть вместе в болезни и в здравии, в горе и в радости…
Полина… Девочка с фиалковыми глазами, прорицательница, вещунья, что видишь ты сейчас, уносясь далеко-далеко от проклятых берегов? — Босого человека в измятом вечернем костюме с распухшей физиономией? Загнанного в угол героя, которому клялась в вечной любви?
Глеб отчетливо представил поразившие его совсем недавно кадры телерепортажа: с отвесной скалы свисает канат. На нем сгорбившийся, сжавшийся в комок человек. Много часов он ждал, когда выскочит последний, едва удерживающий веревку крюк, и его тело полетит вниз, оставляя на камнях куски окровавленного мяса…
Ина не могла оторвать от экрана широко распахнутых глаз. — «Он совсем, как я», — сказал Глеб. Она вздрогнула и в страхе прижалась к нему.
Глава 15
Рэй висел над пропастью уже четыре часа. За это время он один раз успешно справился с позывом мочевого пузыря к непроизвольному опустошению, десятки раз сдерживал рвотный спазм и трижды умирал от страха. Победная арифметика. Кроме того, ему удалось осознать причину допущенной ошибки, осмотреть окрестности и критически переосмыслить всю свою жизнь. Тридцать пять, год за годом. Выводы были настолько неутешительными, что стоило, пожалуй, наложить на себя руки, если бы они не были заняты канатом. Рэя сжигала злость на себя. В таком состоянии он редко чего боялся. И сейчас ему удалось зубами отвернуть край толстой перчатки и посмотреть на циферблат. Позади двести сорок минут наедине со смертью.
