Светлана Гончаренко - Больше не приходи
— Посмотри, — обратился к нему Егор. — Тропинка-то всюду ясная. Разве можно заблудиться?
— Нет, конечно, — согласился Валерик, придыхая. — Не пойму, чего я так запыхался?
— В гору идем. Не заметил? Это потому что лес. Сейчас спуск будет. Потом еще гора. Вон там похуже — круче, скользковато. Зато на станцию скоро дойдем. Ну, что, отдышался?
Здесь, в лесу, в видавшей виды штормовке и негнущихся резиновых сапогах, Егор напоминал не рекламного зубоскала, а, скорее, деревенского парня, крепкого, косноязычного, зато знающего все грибные и рыбные места. Конечно, он ведь почти вырос здесь, он, наверное, такой и есть.
Они снова двинулись по тропинке.
— Ты на каком курсе? — спросил Егор.
— Третий кончил.
— У Саакишвили?
— Нет, у Пронько.
— А! У дяди Миши! Он ничего. Я ведь тоже заявление подал, а вот не знаю, буду ли поступать.
— Что так?
— Не знаю. Я и в художественной школе учился. Бросил. Нудно. Хочу теперь на дизайн. Только аккуратности мне не хватает.
— Научат.
— Угу. А ты из ряда вон. Способный. Отец говорил.
— Да ну… — смутился Валерик.
— Говорил. Девчонка эта, Настя, не очень. Смазливая, вот все от нее и тащатся, а она нос задирает. Зато ты — это что-то…
Неужели Кузнецов так говорил? Валерику даже легче идти стало от неожиданного счастья. Дождь почти перестал, сеялся холодной пылью, но небо было глухое и темное. Начался крутой подъем.
— Тут можно было бы горой еще короче пройти, — заметил Егор, — только круто, по траве ты на своих мокроступах поедешь. Или рискнем? Срежем угол?
— Нет уж, давай по тропинке, как обещали.
Раскисшая земля елозила под ногами. Валерику пришлось хвататься руками за траву, за шершавые стерженьки подорожника, чтобы не съехать вниз. Он сильно наклонился, почти полз на четвереньках и не видел перед собой ничего, кроме зыбкой шоколадной полоски тропы.
Они шли теперь по краю обрыва. Распадок курился туманом; там, кажется, шумела невидимая река. Крутой срез горы порос мелковатыми деревьями, вцепившимися в почву с заметным усилием. Валерик старался не смотреть на этих скрюченных страдальцев и на торчавшие кое-где большие острые камни. Поэтому он почти наткнулся на Егора, который вдруг встал, как вкопанный.
— Глянь-ка!
Валерик выпрямился, посмотрел вниз, куда показывал Егор. Как раз под ними, на склоне тускло серебрилось пятно щегольской куртки Семенова. Совершенно неподвижное пятно.
— Погоди, я гляну!
Егор стал осторожно спускаться, придерживая ружье, но скоро снова остановился. Валерик двинулся вперед по тропинке, которая шла тоже немного вниз. То, что он увидел, заставило его содрогнуться. Банкир Семенов, свесив руки, парил над распадком, и голый ствол жилистой сосны, пробив насквозь его тело, торчал в спине из поясницы. Лица не было видно под козырьком синей шапочки, белые ручки кукольно-недвижно торчали из рукавов.
— Не подходи! — крикнул сверху Валерик. Егор подумал и вернулся, но Валерик уже успел пожалеть, что позвал его:
— А вдруг он еще живой?
— Как же, живой… Насквозь прошло. Знаю я это дерево. Еще в прошлом году какой-то турист-идиот его ломал да рубил. Не смог ни черта, расщепил только. Такая получилась рогатина!.. Да вон — из спины торчит!
Егор говорил, едва шевеля нижней губой. Розовость сбежала с его лица.
— Что делать-то будем? Может, снять его?
— Нет, натопчем, следы уничтожим, — Валерик возразил убежденно, хотя его подташнивало, — Глянь, вон ты шел!
Действительно, Егор пробил заметный след и на траве, и на зыбком склоне.
— Он что, поскользнулся? Разве тут можно поскользнуться? — продолжал Валерик.
— Вряд ли… Смотри, какая здесь тропа удобная. А над обрывом так и вовсе площадка, как, знаешь, в парках бывают для обзора. Да и поскользнулся бы — покатился да и все. Ну, сломал бы что-нибудь, ну, синяков набил… Большое дело! — Он помолчал и задумчиво добавил: — Ловко его спихнули. Аккуратно. И место с умом выбрали…
У Валерика от ужаса киселем поплыли ноги, и он осел в траву.
— Не сиди на мокром, — покровительственно бросил Егор и взвел курок. От выстрела волной качнулся воздух, загудело в распадке эхо.
— Ты что? — удивился Валерик.
— Пусть. Кто-то же его скинул. Вот пусть знает, что мы с оружием, и не лезет.
— Ты думаешь?..
— Чего думать? Кто-то ведь и отца убил. Теперь этого вот…
— Но почему?
— А я знаю, да? Пошли назад!
— Почему не вперед?
— Нет, надо, чтобы дядя Коля знал. Он ведь на меня думает, что мне выгодно… Даже по-латыни выразился, что выгодно. Давай так: ты вперед иди, на станцию, а я вернусь. Можно и наоборот.
— Не пойду я один.
— Тогда вернемся, а потом на станцию вместе сбегаем.
Они еще немного потоптались на площадке и, двое перепуганных мальчишек, бросились бегом назад по тропе. Дорога шла легче, грязь и усталость уже не замечались. Валерику все казалось, что вслед им злорадно поскрипывает под тяжестью банкирского тела загубленная сосна.
Самоваров не знал, что делать. Он отвел Настю к Вальке пить чай, а сам отправился на Егорову верандочку. Отсюда видна была тропинка, по которой ушли ребята, и здесь можно было без помех открыть блокнот и карандашиком разгрести на правильные кучки всю груду несуразностей, которая заполнила его мозги. Итак, Настя… И Валерик…
Что-то ему мешало. Сквозь сырую свежесть полз, ширился и обволакивал ноздри аромат дорогих крепких духов. До чего сильно и ненужно пахнут духи в дождь! Самоваров оглянулся и увидел в дверях Оксану. Значит, угадал. Он-то сразу понял, кто гонит эту удушливую волну. Оксана стояла неподвижно, ее накрашенный рот пылала громадной ягодой.
— Скажите, что это в лесу было? Стреляли?
Голос у нее оказался тихий и тусклый. Ничего, лишь бы не орала.
— Похоже на то, — отозвался Самоваров.
Она покачала головой:
— Как здесь страшно. Наверное, орудует маньяк. А если это сексуальный маньяк?
— Почему обязательно сексуальный?
— Я видела в фильмах. Они убивают красивых девушек…
— Игорь Сергеевич никакая не девушка.
— Вы хоть и милиционер, а ни черта не смыслите. Сейчас всюду маньяки. Я как вспомню вечер вчерашний: дождь, убийство…
— Ну, положим, про убийство вы вечером не знали.
— Все равно! Все не клеилось. В мастерской цапались, здесь, в доме, мыши; Анатолий хотел меня успокоить, предложил карты, но никто играть не захотел. Разбрелись. — Скука. Пришлось спать лечь.
— Бедняжка! Вы что же, рано легли?
— Ну да. Как только ушла эта девушка, Настя, и Владимир Олегович. Парень на его диване дрых. Тоска смертная.
— Сразу, поди, и заснули после стольких-то волнений…
Она покосилась на него презрительно:
— Сразу! Мы же здесь за весь день впервые с Анатолием вдвоем остались. Естественно, он возбудился. Он рядом со мной шалеет.
Заметив смущение Самоварова, она решила его подразнить:
— Представьте, мы занялись любовью. Для своего возраста Анатолий очень сексуален. Ну, и опыт. У него бывают, правда, и срывы, но вчера он был великолепен. Я кончала пять раз. Не верите? Как хотите. Это было нечто. А хотите, я вам сейчас минет сделаю? Вы знаете, что это такое? Пробовали уже? Нет? Бедненький… Это делается так…
Чтобы прервать поток ее издевательской болтовни, Самоваров участливо спросил:
— Потрудившись, вы наконец-то уснули?
— Да уж, воспитывали в ваше время! В СССР сексу нет! Даю совет: после секса хорошо восстановить силы. Мы коньячку хлопнули. Потом только заснули.
— Да ну? А как же Настя в пикантном виде? Вы же ее видели? А Валерия под кустом?
— Настя явилась, когда коньячок пили. А эта толстозадая… Это потом. Позднее. Это я ночью уже просыпалась.
— Так вас сморило после прихода Насти?
— Не сморило, что за словечко! Это профессиональное. Я рано засыпаю, потому что утром надо выглядеть. Утром работа. Модели должны много спать.
— Ясно. С двенадцати до двух вы спали.
— Да уж. Ничего не могла с собой поделать.
— А Анатолий Павлович? И его сморило?
— Наверное, — пожала плечами Оксана. — После секса-то! Но я чего пришла: где ваша милиция? Когда нас отсюда вывезут? Чего вы тянете? — в ее голосе прорезались давешние визгливые нотки.
— Вы вообразили, что вас вывозить отсюда будут? — удивился Самоваров. — На белом вертолете? А не угодно ли три часа пешком до станции? Это хоть сейчас. Вас ведь никто не держит.
— Вы такой же хам, как и ваш Кузнецов. Ныне покойный.
Она скрылась за дверью, и постепенно утянулся за нею шлейф дорогой вони. Самоваров облегченно развернул блокнот, и снова зря: по тропе, неловко волоча ноги, быстро шагали Егор с Валериком. «Слава Богу, хоть живы», — обрадовался Самоваров и стал спускаться вниз. Дуралеи резво мчались к воротам, к Дому, к «прiемной», так что Николаю долго пришлось размахивать руками, прежде чем они его, наконец, заметили и подошли вдоль прясел к лиственницам. На задах Дома была глухая стена, никаких окошек, только дверь на верандочку. Их никто не видел.
