Мария Спасская - Безумный поклонник Бодлера
Но это был всего лишь фон, отвлекающий и малоинтересный, на котором создавалось его детище, название которого возникло так же внезапно, как и навеянные близостью значимых для него женщин стихотворные строки. Брызжущая ядом порочная орхидея из «Пимодана», каковой ему виделась госпожа Сабатье. Белоснежная лилия Каролина, точно вырубленная из холодного мрамора. И увядший чертополох, в который превратилась черная дьяволица Жанна. Все эти дамы навели Шарля на нужные мысли. «Цветы зла». Именно так будет называться его книга. Осталось только придумать, как донести ее до читателей. Перед самым выходом сборника скончался генерал Опик, так и не доживший до торжественного момента, когда его пасынок въедет в мир большой литературы на белом коне. А может, оно и к лучшему? Вряд ли почтенному генералу понравилось бы то, как Шарль видит этот мир, да еще выносит свое видение на суд общественности. Вышедший сборник вообще мало кому понравился и сразу же подвергся жестокой критике. В газете «Фигаро» появилась разоблачительная статья, в которой Бодлер именовался не иначе, как глашатай уродства, а сборник назывался помойкой, где «гнусное соседствует с непотребным, а отвратительное – с мерзким. Свет еще не видел на таком малом количестве страниц столько искусанных и даже разжеванных женских грудей…». В «Журналь де Брюссель» его книгу сравнивали с романом «Госпожа Бовари» Флобера и предлагали так же, как и автора этого «отвратительного» чтива, привлечь Бодлера к суду. И вряд ли автора «Цветов зла» оправдают, как это произошло с его предшественником. Флоберу удалось добиться оправдания при помощи принцессы Матильды, но у Бодлера не будет такой заступницы.
Озадаченный и напуганный Шарль сразу же начал в уме перебирать тех, к кому бы он мог обратиться с просьбой о помощи. Попытка заручиться покровительством Сент-Бева успеха не принесла. Маститый поэт назвал Шарля в письме «милым мальчиком» и счел за благо уклониться от внятного ответа. А тем временем главное управление общественной безопасности приступило к рассмотрению конфиденциального доклада, утверждавшего, что «Цветы зла» содержат вызов обществу и законам, охраняющим мораль. Воспевание похоти, восхваление любви между женщинами, заигрывание с сатанизмом и поношение Господа – сборник буквально напичкан аморальными стихами. Министр внутренних дел не может оставить это без ответа, о чем и получил уведомление незадачливый поэт. Шарль тут же изъял из редакции весь тираж и спрятал его у друзей. Для создания положительного резонанса Бодлер обратился к Теофилю Готье. Писатель имел знакомых среди журналистов и мог организовать хвалебный отзыв на его творение. Вскоре в «Монитер юниверсель» появилась статья, автор которой утверждал, что Бодлер отнюдь не радуется зрелищу зла. Автор сборника смотрит на порок, как на врага, хотя и хорошо ему известного, но люто ненавидимого. Однако было слишком поздно. Колесо судебной машины завертелось. Но был во всей этой шумихе и положительный момент. Книгу запретили к продаже, и это давало возможность продавать ее из-под полы по двойной цене, что немного улучшило материальное положение Шарля.
* * *Открыв глаза, я несколько минут лежала, прислушиваясь. В сторожке было темно, но рассвет уже слегка окрасил серое небо за окном розоватым. Рядом со мной посапывал Левченко. Не понимая, чем вызвано мое внезапное пробуждение, я перебралась через Вовку, натянула на голое тело его футболку и присела на табуретку. Сердце бешено колотилось, руки дрожали. Чтобы успокоиться, я взяла сигарету из пачки на столе и оглянулась по сторонам в поисках зажигалки. На видном месте ее не оказалось, и я открыла сумку, припомнив, что у меня там всегда водилась зажигалка. Открыла и запустила руку в ее темное нутро. Пальцы сразу же коснулись плотной бумаги, и я похолодела, еще не видя, что это, но уже понимая, что, кроме очередных стихов Бодлера, этот листок ничего больше не содержит. Сжимая бумагу в руке, я кинулась к выключателю и щелкнула клавишей, зажигая свет. Вспыхнувшая лампочка осветила строки стихотворения «Мученица».
Среди шелков, парчи, флаконов, безделушек,
Картин, и статуй, и гравюр,
Дразнящих чувственность диванов и подушек
И на полу простертых шкур
В нагретой комнате, где воздух – как в теплице,
Где он опасен, прян и глух,
И где отжившие, в хрустальной их гробнице,
Букеты испускают дух, —
Безглавый труп струит на одеяло
Багровую живую кровь,
И белая постель ее уже впитала,
Как воду – жаждущая новь.
Подобна призрачной, во тьме возникшей тени
(Как бледны кажутся слова!)
Под грузом черных кос и праздных украшений
Отрубленная голова
На столике лежит, как лютик небывалый,
И, в пустоту вперяя взгляд,
Как сумерки зимой, белесы, тусклы, вялы,
Глаза бессмысленно глядят.
На белой простыне, приманчиво и смело
Свою раскинув наготу,
Все обольщение выказывает тело,
Всю роковую красоту.
Подвязка на ноге глазком из аметиста,
Как бы дивясь, глядит на мир,
И розовый чулок с каймою золотистой
Остался, точно сувенир[9].
На этот раз, вне всяких сомнений, стихи отсылали меня к единственной подруге. Ольга недавно перекрасилась из блондинки в жгучую брюнетку, заявив, что ее новому возлюбленному так больше нравится. Рука моя дрогнула, взгляд переместился на спящую фигуру под одеялом. Нас двое в сторожке – я и он. Мой мужчина. Тот, кого я, оказывается, любила всю свою жизнь. И самое ужасное, что, кроме Володи, положить стихи мне в сумку больше некому. Так, может, он и есть таинственный Ольгин возлюбленный? Не зря же подруга наотрез отказывалась нас познакомить. Только похвасталась коттеджем на Новой Риге, который он ей подарил. Может, Левченко лишь прикидывается бедным-несчастным, а сам богат, как Крез, и в душе издевается над моей доверчивостью, мстя за обманутую бабушку? Сжав в кулаке листок, я подбежала к кровати и стала трясти Володю за плечо.
– Вставай! Просыпайся! Я знаю! Это ты! Не отпирайся! А Ольга что тебе сделала? Ее-то за что? – кричала я, молотя по предателю кулаками.
Не понимая спросонья, чего от него хотят, Лев растерянно смотрел на меня, щурясь от яркого электрического света.
– Кира, что-то случилось? – с недоумением повторял он. – Что? Говори!
– Ты сволочь, Левченко! – Злые слезы потекли по щекам. – Какого черта ты подсовываешь мне эти пакостные бодлеровские вирши? Вчера вечером, когда я сидела на скамейке и ждала, когда ты переоденешься, стихов в сумке еще не было, а сегодня вот, пожалуйста! Полюбуйся!
Вовка взял из моих трясущихся рук листок и пробежал глазами. Лицо его стало жестким, на скулах заходили желваки. Он поднялся с кровати и, как был, в трусах и с голым торсом, направился к установленной при входе в сторожку сигнализации. Нажав на кнопку, некоторое время молча ждал. Я тоже ждала, с тревогой наблюдая, что будет дальше, и не зная, верить ему или нет. А вдруг Лев разыгрывает сцену, чтобы усыпить мою бдительность?
Мамай вбежал в сторожку минут через пять, держа в руке пищащую рацию. Наспех надетая на голое тело форменная куртка была расстегнута, глаза тревожно бегали в поисках злоумышленника, о котором сигнализировал его заместитель. Как только начальник охраны оказался в сторожке, Вовка в мгновение ока скрутил его и, завалив на пол, прижал коленом голову к потертой половице.
– Рассказывай, гад!
– Что рассказывать? – просипел Мамаев.
– Что за стихи кладешь Кире? Ведь это ты делаешь? Не мотай башкой! Лучше признайся, я ведь задушу, ты меня знаешь!
Распластанный на полу Сергей посинел и закатил глаза, колотя ладонью по половицам и прося пощады.
– Я скажу… Все скажу… Отпусти, – чуть слышно выдохнул он. – Ну да, пришел и положил ей в сумку, когда вы спали.
Конечно! Я проснулась от скрипа двери! Вовка ослабил хватку, и его приятель быстро заговорил:
– Вы идиоты! Вы понятия не имеете, на кого поднимаете хвост! Это страшный человек. Лучше не рыпайтесь, делайте что он говорит.
– Кто – он?
– Я не знаю. Все зовут его Седой. Я должен ему крупную сумму денег и отрабатываю долг. Больше я ничего не скажу, иначе мне не жить.
– Тебе и так не жить, – прошипел Лев, снова наваливаясь коленом на горло коллеги. – Выкладывай все, что знаешь, а то сдохнешь прямо сейчас.
– Сразу после армии я пошел работать в милицию и женился на своей дуре, – тараща глаза, захрипел рассказчик, – и жена мне плешь проела, что у нас нет собственной квартиры и мы живем с родителями. Я взял ипотеку и купил однушку в Строгино. И тут меня турнули с работы по сокращению штатов. Я потыркался туда-сюда – везде фигово. Но ипотеку как-то надо выплачивать, и я подписался перевозить наркоту. Мне передавали пачки таблеток, так называемый «винч», и я доставлял посылки по указанному адресу. Но однажды моя дура обнаружила сумку с посылками и смыла таблетки в унитаз. Товару было на бешеные бабки, и мои работодатели включили счетчик. Когда долг достиг астрономической суммы, меня отловили на улице, сунули в багажник машины и привезли на какую-то квартиру. Человека, который меня встретил, я видел в первый раз в жизни. Его называли Седой. Он усадил меня на стул и сказал: «Сережа, ты меня сильно расстраиваешь. Твой долг так огромен, что тебе не расплатиться со мной, даже если ты продашь квартиру, свою и родительскую, почки, печень и сердце, а также жену, целиком или на запчасти. Но я могу забыть о деньгах, если ты выполнишь то, о чем попрошу. Мне нужно, чтобы ты устроился работать туда, куда я тебе скажу, и пристроил туда же своего армейского друга Владимира Левченко. Остальные инструкции ты получишь по ходу дела». Я согласился. Мне просто некуда было деваться. В тот же день меня взяли на должность начальника охраны парка. Я позвонил тебе и предложил работать моим заместителем. И вот недавно я получил очередное задание Седого – отвести тебя к скамейке за эстрадой в строго указанное время. Там мы увидели Киру. Седой хотел, чтобы она поселилась у нас. Затем новое задание – незаметно подкладывать твоей подруге в сумку листки со стихами.
