Ирина Лобусова - Без суда и следствия
До суда оставалось два дня. По несколько раз забегал Роберт. В предвкушении занятного действа (суда) он оживился, стал более деловитым. Ему разрешили видеться с моим мужем. Роберт говорил, что Ивицын не желает про меня слышать, а я сказала, что мне глубоко наплевать на Ивицына, и на всю прокуратуру, и на весь уголовный розыск со всей милицией.
— А вот это вы зря, — ответил Роберт. — Между прочим, обвинителем будет прокурор. А с ним лучше не связываться, это все знают. Но вы уже связались. Он вас ненавидит и звереет при одном упоминании вашего имени. Он сделает все, чтобы добиться смертной казни.
— А пятнадцать лет?
— Я собираюсь настаивать. Но говорю вам, что это будет почти невозможно. Лучше приготовьтесь сразу.
— Что-то вы слишком часто так говорите!
— Надо заранее готовиться к худшему. Но в данном случае…
— Лучшего не будет?
— Только в угоду толпе вашему мужу могут датьвысшую меру…
— Можно обжаловать приговор! Прошения о помиловании, кассации, даже комиссии по помилованию… Вплоть до президента…
— Все будет отклонено. Если вашего мужа захотят расстрелять — его расстреляют.
— Но он же невиновен!
— Вы — странная женщина. Я давно хотел вам об этом сказать. Я общаюсь с вами недолго, но уже кое-что знаю. Вы обладаете редким мужеством. К тому же вы очень хороший человек. Вы благородны по своей натуре, но стоит ли защищать того, кто не стоит защиты? На кого вы тратите свою жизнь?
— И это говорите вы, адвокат? Вы ошибаетесь. Он нуждается в моей защите. Я — единственный человек, который может его спасти. Кроме меня, он больше никому на этом свете не нужен. Всем остальным на него плевать.
— А такого, как он, нужно спасать?
— Вам не приходило в голову, что в справедливости нуждаются даже очень плохие люди? Может быть, единственный шанс сделать плохого, недостойного человека чуточку лучше — это спасти ему жизнь.
Второй раз Роберт пришел рассказать о свидании с Андреем.
— Несомненно, он жутко выглядит. Что-то с вашим мужем не ладно.
— Тюрьма не санаторий. Вы не знали об этом?
— Мне не понравился ваш муж.
— Он и не должен вам нравиться. Вы всего лишь его адвокат.
— Он вас недостоин. Это только в теории противоположности притягиваются. А в жизни… что между вами общего? Вы — хорошая, он — плохой. Полный Бред! Зачем он вам?
— Как это зачем? Чтобы самой выглядеть покрасивее на его жалком фоне!
— Вы его полная противоположность. Он мне ничего не сказал, в том-то и дело. Странная смесь: он ужасно уверен в себе и в то же время до ужаса сломан. Никогда не думал, что два таких разных состояния могут как-то смешаться. Это очень странно. Он мне даже не намекнул, что собирается сказать.
— В суде?
— Да. Я попытался его настроить, кое-что объяснить, но он резко оборвал меня, заявив, что он и сам все знает. Вообще, он разговаривал со мной очень резким тоном. Правда, открытым текстом не заявил, что не нуждается в услугах адвоката, но косвенно дал мне это понять. Его тон потеплел только один раз — когда я заговорил о вас. Я заметил, что о вас он не может говорить твердым или злым тоном. Неужели он способен кого-то любить? Знаете, он даже не спросил, почему ваш выбор остановился на мне — он намеренно демонстрирует, что ему не интересны другие люди. Единственное, что он соизволил сказать, — это передать вам то, что он просит прощения за все. Он так и сказал, дословно: «Передайте, я раскаиваюсь в том, что сломал ее жизнь. Я сам во всем виноват. Я прошу у нее прощения — за все».
Накануне суда, 14 сентября, Роберт явился ко мне и спросил:
— Что вы собираетесь надеть?
— С каких это пор вы стали интересоваться модой и моими туалетами в частности?
— Не иронизируйте! Долг адвоката — продумать все до мелочей, а одежда совсем не мелочь! Как известно, встречают по одежке. Важно первое впечатление, которое вы произведете на судью…
— Я не обдумывала этот вопрос и потому выслушаю, что вы мне посоветуете.
— На вашем месте я надел бы темное платье и шляпу с вуалью. Да-да, именно плотная вуаль. У вас есть? Пусть судья, и обвинитель, и все, кто будет находиться в зале суда, думают, что вы глубоко во всем раскаиваетесь.
— Разве меня будут судить?
— Не перебивайте! Что вы раскаиваетесь публично в своем неудачном замужестве. Стыдитесь общественного мнения, осуждения, заранее носите траур по своему супругу и своей жизни, не можете смотреть людям в глаза. Я вас уверяю, это произведет благоприятное впечатление.
— Я не раскаиваюсь, не стыжусь, не ношу траур и могу спокойно и честно смотреть в глаза всем. А суд и толпа — вот кто должен опускать глаза передо мной. Пусть все видят мое лицо. Я хочу смотреть в глаза этим убийцам.
— Вы сделаете ошибку.
— Я не собираюсь больше выслушивать ваше мнение по этому поводу.
— Вы чудовищно непреклонны!
— Может быть.
— Что ж, тогда увидимся прямо в суде.
Накануне ночью пошел дождь. Это был первый осенний дождь в году. Я достала из шкафа легкое и нарядное красное платье. Никто не должен был видеть моих страданий. Я была обязана найти в себе силы пережить то, что мне предстоит.
Глава 2
А накануне ночью пошел дождь… Лежа в кровати, я смотрела в потолок и представляла свою жизнь. Мельчайшие обрывки мелькали в темноте, словно отрезки немого кино. Я наглоталась успокоительных таблеток, чтобы не плакать. Таблетки вызвали страшную слабость. Может быть, смесь — валериана, капли от сердца, что-то еще… Завтра самый изматывающий и страшный день. Решающий все. Когда я начинала об этом думать, даже руки мои дрожали. Я так боялась.
Явиться в суд предстояло в девять часов утра. Но по всем признакам ожидалось столпотворение, поэтому следовало выехать заранее. В половине восьмого позвонил Роберт. Он уже находился там.
— Беседую с вашим неразговорчивым супругом, — доверительно сообщил Роберт. — Будьте готовы к встрече со всем городом, да и не только.
Утро было сумрачным, тоскливым и суетным. Серый асфальт слепил глаза, и снова надо мной опускался непробиваемый черный туман. Андрей всегда был раненой птицей. Во мне горел какой-то странный огонь, только вот за этим огнем ничего не было. Словно сердце, захлебнувшись моей судьбой, не вынесло боли. Запеклось, почернело, рассыпалось в прах. Я шла в суд, повторяя: «Запеклось, почернело, рассыпалось в прах…»
Накануне вечером я морально приготовилась к встрече с родителями Андрея и своими тоже. Решила к ним не подходить, просто поздороваться, кивнуть, подчеркивая свое хорошее воспитание и не говорить ни слова.
В четверть девятого возле входа уже собралась толпа. Роберт предупреждал меня раньше, чтоб я подошла к милиционеру возле двери, назвала свою фамилию, а если он потребует, то показала бы паспорт. Но этого не потребовалось. Роберт уже встречал меня.
— Где можно столько ходить?! Я вас уже полчаса жду! Кстати, все ваши близкие на месте.
Мы вошли внутрь.
— Вы видели Андрея?
— Да. Не понимаю таких людей. Роет себе могилу. Как вы с ним столько лет общались? Знаете, впечатление, что он не соображает, куда его сегодня повезут, совершенно не понимает, что его будут судить и вообще что такое суд.
Я тоже понимала это с трудом. Зал был почти пуст. В первых рядах сидела моя мать с Сергеем Леонидовичем и Юлей, чуть дальше — семья Андрея в полном составе и несколько незнакомых мне людей. При моем появлении семья Андрея демонстративно отвернулась, Оксана даже поджала в недоумении губы. Кивком я поздоровалась с матерью и ее мужем, дав им понять, что подходить к ним не намерена. Заняла место в первом ряду.
— Вы сели в опасный ряд, — прокомментировал Роберт.
— Почему же?
— Потребуется слишком много выдержи. Вы сможете?
Я ничего не ответила. Роберт, очевидно, понял, что сказал глупость.
— Я вас покидаю. Иду снова к вашему мужу. Этот суд просто обязан войти в историю криминалистики. Держитесь.
Без четверти девять в зал впустили толпу, начавшую с шумом рассаживаться по местам. Сквозь туман мне показалось, что все это похоже на цирк. Две женщины сели рядом со мной. Одна из них меня разглядела, узнала, шепнула что-то своей подруге, они демонстративно поднялись и ушли, хотя уже негде было протиснуться. Потом подсесть ко мне попытались пожилые муж и жена, но, узнав меня, встали и ушли. Зал был переполнен, люди стояли в проходе плотной стеной, но возле меня пустовали два места, потому что никто не хотел садиться со мной рядом. Ну вот, теперь я пишу эти строки совершенно спокойно. А тогда мне пришлось собрать всю свою волю, чтобы не убежать из зала. И за пять минут до начала (словно в театре, после третьего звонка! Господи!) я увидела, как Юля, моя сестра, встала со своего места, протолкалась через весь зал и демонстративно села со мной рядом, сжав мою руку и прошептав: «Успокойся!» Толпа зароптала, потом смолкла. На протяжении всего суда Юля держала мою руку.
