Джеймс Чейз - С/С том 8. Никогда не знаешь, что ждать от женщины. Снайпер. Двойник
Я вернулся в хижину, Веда была одета и стояла, наклонившись над Максом.
— Что ты делаешь? Ради Бога, что?
— Все в порядке, Флойд, не сердись.
Она завернула труп в покрывало и завязала концы. Теперь у нее был совершенно безобидный вид. Она сделала то, что боялся сделать я.
— Веда!
— Довольно, — сказала она, отходя от меня.
— Теперь я окончательно влип. Ты не должна вмешиваться. Не хочу подставлять тебя под удар.
— Я не хочу оставаться здесь одна. Что изменится? Думаешь, они поверят, что я ничего не знала и не участвовала?
— Ты права.
Я взял труп за плечи, она за ноги, и мы вынесли его из хижины. Я вспомнил сестру Макса и ее последние слова: «Макс такой дикий, у него могут быть враги». Что ж, больше он не навлечет на себя ничьей вражды. Мы загрузили его в багажник и поехали.
Пока я копал, Веда ждала в машине. Я работал при свете фар и все время чувствовал на себе неотрывный взгляд Веды. Если дождь будет продолжаться всю ночь, то к утру следы преступления будут похоронены вместе с Максом. Грязные, промокшие и усталые, мы двинулись в обратный путь. Мы не находили слов, потому молчали всю дорогу.
Вернувшись, мы вместе помыли пол и обшарили всю хижину в поисках вещей, принадлежащих Максу. Под столом я нашел его бумажник. Внутри лежали бумаги, но я не стал в них копаться, а засунул во внутренний карман пиджака. Наконец, все, что мы наметили, было сделано. В комнате не осталось и следа бедного Макса, и тем не менее она была наполнена его присутствием. Я видел, как он смеется мне в глаза, видел его окровавленное лицо, видел его лежащим на мешках с ножом в груди…
— Я бы все на свете отдала, только бы ты не делал этого. — Слова соскочили с ее языка, словно Веда не могла больше удерживать их при себе. — Я не скажу больше ни слова об этом, но, честное слово, как бы я хотела, чтобы ничего этого не было.
Я мог бы сказать ей всю правду, но зачем? Одним преступлением больше для Флойда Джексона, одним меньше… Для Веды же все было иначе: она пыталась подняться из ямы, в которую ее загнала судьба, и истина сломала бы ее.
— Не будем ни о чем говорить. Лучше приготовь кофе. Кстати, не мешало бы переодеться.
Ставя чайник на огонь, она спросила:
— Они не придут сюда искать его?
— Не думаю. Никто не знает, что он поехал в горы. Мать не станет им интересоваться, да и остальные тоже. Макс Отис все-таки не Линдсней Бретт.
— Значит, придется оставаться здесь.
— Так будет лучше.
Она вздрогнула:
— Я бы хотела уехать, Флойд. Мне тяжело оставаться здесь.
— Знаю, — вздохнул я, — мне тоже. Но нужно остаться… Нельзя же просто сорваться и уехать. До сих пор мы были здесь в безопасности.
Когда мы допили кофе, над вершинами уже просветлело. Я думал о долгом дне, ожидавшем нас: то, что было раньше, уже не вернуть. Я знал, что убийство совершила Веда, она же этого не знала и не должна была знать.
Женщины — удивительные существа, никогда НЕ знаешь, ЧЕГО ЖДАТЬ от ЖЕНЩИНЫ. Любовь между мужчиной и женщиной — вещь хрупкая. Если Веда когда-либо перестанет меня любить, моя жизнь окажется в ее руках.
Глядя теперь на нее другими глазами, я убедился, что это может наступить очень скоро. Еще одна ступень вниз, а спуск уже шел без остановок. В течение трех последующих дней между нами выросла стена. Все началось с пустяка — нам не о чем было разговаривать. Раньше, до этой кошмарной ночи, мы говорили о том, о чем обычно говорят влюбленные: о дожде, о погоде, достаточно ли продуктов. Теперь Веда больше не приходила в мою постель, да и мне не хотелось близости. Мы не говорили об этой перемене, хотя она была очевидной. Она раздевалась и ложилась тогда, когда я возился с камином. Один-два раза я пытался ее обнять, но она вздрагивала, и пришлось перестать это делать. Макс был с нами все двадцать четыре часа в сутки. Эти три дня напряжение все росло, сгущалось, и не хватало только искры, чтобы все взорвалось. Но ни она, ни я не хотели этой искры. Мы были внимательны друг к другу.
Я снова и снова представлял, как она плывет в темноте, такая красивая. Я не знал, о чем она думает, но воображение рисовало картины одна ужаснее другой. Я все время размышлял об этом и чувствовал себя скверно, задувая на ночь огонь.
Я запер входную дверь и выждал несколько минут, чтобы войти. Мы не встречались взглядами.
— Спокойной ночи, — сказал я, падая в кровать.
— Спокойной ночи.
«Теперь я опустился на самое дно, — сказал я себе. — Последняя точка. Веда ускользает от меня, как вода между пальцами».
Мертвое лицо Макса… Герман смотрит на меня и усмехается… Подходящие видения для кошмаров. Не знаю, сколько времени я спал, но внезапно что-то заставило меня проснуться. Со времени смерти Макса я спал плохо и вскакивал от малейшего шороха.
В этот раз я проснулся от какого-то движения в комнате.
Было темно, и я ничего не различал. Слабые звуки заставили мои нервы натянуться как струны, готовые вот-вот лопнуть.
Дрожь пробежала по моему телу. Я подумал о Максе, крадущемся к моей постели, и взмок от липкого пота. Еще движение, звуки ровного дыхания все ближе… совсем близко.
Я нажал кнопку фонарика. Не знаю, как я не понял сразу…
Она стояла совсем рядом. Глаза ее были закрыты, черные как смоль волосы обрамляли лицо. В руке у нее был нож. Она была прелестна. Я отодвинулся от края кровати с гулко бьющимся сердцем. Это был тот самый нож, которым я вырезал вешалку, когда Макс впервые пришел к нам в хижину.
Я с ужасом смотрел, как она трогает одеяло на моей постели, как ее рука поднимается и вонзает нож по самую рукоятку в то место, где секунду назад находилось мое сердце.
— Теперь все будет хорошо, дорогой, — сказала Веда, и слабая улыбка озарила уголки ее губ. — Тебе не о чем больше беспокоиться.
Она вернулась на свое место, натянула одеяло и заснула.
Ее дыхание было ровным и спокойным, как у ребенка.
Стараясь не шуметь, я вышел в другую комнату и затопил камин. Я пытался заснуть, но не мог.
Глава 15
Когда солнце поднялось над вершинами деревьев, я пошел в спальню за одеждой. Занавеска была отдернута, а окно широко растворено. Я быстро взглянул, спит ли Веда. Она лежала на кровати, укрывшись одеялом.
Говорят, что от любви до ненависти — один шаг. После того что произошло ночью, моя любовь к ней сошла на нет. Я стал ее бояться и был слишком близок к тому, чтобы начать ее ненавидеть. Ее глаза лихорадочно блестели.
— Я не слышала, как ты встал, — вяло сказала она.
— Я встал тихонько, мне не хотелось будить тебя.
Она смотрела, как я беру одежду.
— Лежи, киска, я сам приготовлю кофе.
— Не задерживайся. Следует серьезно поговорить, не так ли? — В ее голосе слышались сердечность и сострадание.
Да, нам было о чем поговорить. Я не стал распространяться, что пришел к такому же выводу.
— Я скоро вернусь.
Пока закипала вода, я оделся и наскоро побрился. Руки еще плохо слушались, но мне повезло — я умудрился не порезаться.
Когда кофе был готов, я налил себе виски и выпил. С таким же успехом я мог пить фруктовый сок, эффект был бы одинаковый.
Когда я вошел, она уже причесалась и накинула шелковую шаль. Теперь она не выглядела так хорошо, как вчера ночью. Я обратил внимание на ее глаза, в которых светилось непонятное выражение.
— Дождь прекратился, — сказал я, — будет хорошая погода.
Ошеломляющее наблюдение, если учесть, что солнце светило прямо в окно.
Она взяла чашку, стараясь не смотреть на меня.
— Принести чего-нибудь поесть?
Казалось невероятным, что еще два дня назад мы были влюблены друг в друга. Внутренний голос — странная вещь. Если внимательно к нему прислушиваться, он может сказать намного больше, чем выражение лица.
Я сидел довольно далеко от нее, и расстояние между нами было таким же, как и расстояние между нашими душами.
— Ты, может быть, вспомнишь, что сказал, когда мы говорили о Максе? — спросила она в упор.
— Я много говорил, разве можно все упомнить.
Я пил кофе маленькими глоточками и, нахмурившись, смотрел на нее.
— Хотя, нет, помню. Я сказал: «Предположим, я его убью. Пусть даже никто не узнает об этом, только ты и я. Но мы будем знать, что это я убил его, и это все меняет». Вот что я сказал тогда. Ты тоже так думаешь?
— Да.
— И многое изменилось, не так ли?
— Да, изменилось.
Молчание нависло над нами. Я чувствовал ее замешательство, так же явственно, как и струю холодного воздуха, врывающегося в окно.
— Этой ночью мне приснилось, что я тебя убила, — сказала она, и в голосе не было сожаления. Просто констатация факта.
— Однако ты этого не сделала. — Заставить себя посмотреть ей в глаза после подобного признания я не мог.
