Елена Арсеньева - Ключ к сердцу императрицы
Она всмотрелась в лицо Алексея.
Если только его не опоили чем-то перед сном!
Так-так, занятно… Лидия за ужином не пила взвар. И Фоминична (или Кеша, или Ирина — тот или та, словом, кто заставлял ее спать беспробудным сном две минувшие ночи) могла предположить, что нынче преступные любовники попытаются встретиться вновь — и им это удастся. Ну и были приняты немедленные меры, чтобы обезвредить на сей раз Алексея…
Удалась задумка! Вполне удалась! Ну что за свинство, а?!
Лидия оставила свои сексуальные провокации и теперь просто тихонько лежала, прижавшись к Алексею, иногда смахивая слезы, которые против воли нет-нет да и начинали литься. Но злость ее на Фоминичну или других гипотетических недругов потихоньку проходила. Счастьем было даже просто лежать рядом с ним.
Какая невероятная сила влечет мужчину к женщине, а женщину к мужчине? Страсть? Любовь? Желание? Есть нечто большее, чему не дано имени, но бессмысленно бороться с этой силой. Встречала Лидия мужчин красивее, ярче, даже сексуальней, чем Алексей, но как-то так вышло, что нужен ей только он, он один, только он приводит ее и в исступленный восторг, и в это состояние тихой нежности, в это блаженное оцепенение близости, в которое она постепенно погружается, которое уносит ее, ласково покачивая, в некий чудесный мир… там они вместе, там их ничто не разделяет, это как волшебный сон…
Сон?! Лидия резко села, помотала головой, стряхивая дурман. Ужасно было прослыть лошадкой для домового, но еще ужасней будет, если ее застанут утром в постели Алексея! Ирина этого точно не переживет. И еще вопрос, понравится ли это Алексею…
Нет, надо уходить. И поскорей, пока не пробудилась какая-нибудь ранняя пташка вроде Фоминичны, которая отправится проверить, подействовало ли ее зелье, на месте ли шалунишка Алексей Васильевич.
Лидия с тяжким вздохом поцеловала Алексея в последний раз, надела бархатные туфельки, набросила епанечку и, точно унылый призрак, побрела из комнаты…
И замерла на пороге.
Господи Боже! А это еще что такое?!
Да нет, не что, а кто! Кто это сидит на корточках, поправляя дрова в печи?
Да ведь это Кеша!
Как же Лидия могла забыть, что он ночует в передней комнате перед Алексеевой спальней… Вон там, на лежанке.
Был ли кто-то на лежанке, когда Лидия пришла? Или Кеша куда-то отлучался и появился только что? И вот сейчас он оглянется и увидит ее.
А может быть, уже увидел?!
Она накинула на голову капюшон епанчи, чтобы слиться с темнотой, и бесшумно выскользнула вон из комнаты… пролетела по коридорам и рухнула в свою постель, гадая: видел Кеша? Не видел? А если видел, кому он об этом разболтает?!
Может быть, конечно, никому. А может быть, и всем…
Глава 15. Мнимоумершие
— А давайте сны рассказывать… — проговорила вдруг Ирина, задумчиво глядя в окно.
— Сны? Ну давайте! — оживилась Лидия, поднимая голову от шитья.
Она рада была любому поводу, чтобы нарушить молчание, которое как воцарилось с самого утра, так и угнетало собравшихся, властно и мучительно, словно некий ужасный тиран. За окном висели низкие серые тучи, проливавшиеся дождем, в комнате висело молчание, которое ничем не проливалось…
Алексей на нее не смотрел. Он читал какую-то книгу в сафьяновом переплете с оторванным корешком (видимо, она пользовалась особым спросом у Гаврилы Иваныча!), изредка улыбаясь, изредка хмурясь, изредка отчеркивая что-то в книге ногтем.
«Здесь прошелся загадки таинственный ноготь», — вспомнила Лидия свое любимое из Пастернака. Вот разве что прочесть это стихотворение?.. Нет. Не пришло еще время для такой поэзии!
Фоминична поглядывала на Алексея неодобрительно и морщилась всякий раз, когда раздавался скрип ногтя о плотную бумагу. Иногда губы ее шевелились, видно, она еле удерживалась, чтобы не сделать Алексею выговор, хотела, да не решалась.
— Расскажи, Лидия, что тебе снилось, — попросила Ирина, и Лидии показалось, что голос ее звучит как-то странно.
Ну опять на том самом воре горит та же самая шапка!
— Мне ничего не снилось. Мне просто не спалось, — ответила она, с трудом удерживаясь, чтобы не пропеть эту фразу: ведь это была строка из песни, из песни… а что это была за песня и кто ее пел, Лидия вспомнить не могла.
«Я забываю свое время!» — подумала она, но эта поистине пугающая мысль оставила ее совершенно равнодушной. Другое томило ее и мучило, совсем другое…
— А вы, Алексей Васильевич, видели ли нынче что-нибудь во сне? — проговорила Ирина.
Он насупился и проворчал, не отрываясь от книжки:
— Ничего не видел. Спал как убитый.
И не выдержал-таки, вильнул взглядом к Лидии и тотчас же отвел глаза.
У нее скакнуло сердце.
Что значил этот взгляд? Алексей что-то помнил? Он чувствовал ночью ее поцелуи, а теперь не знает, было ли это на самом деле или всего лишь приснилось ему?
Вошел Кеша и принялся, по обыкновению, шуровать кочергой в печи. Лидии бросилась кровь в лицо. Чудилось или впрямь Кеша посматривает на нее как-то странно? Видел он ее вчера или нет?
Ах, боже мой, сплошные вопросы без ответов. Догадки, недомолвки! Какая нервотрепка!
Вроде бы и не происходит ничего особенного день за днем, а такое впечатление, что каждый день вполне идет за год. Нервы обнажены, чувства обострены до предела. Улавливаешь то, чего раньше просто не заметила бы. Вот и сейчас — что-то явно дрожит в голосе Ирины. Мука, боль…
Она очень бледная сегодня. Вчерашнее улучшение было мнимым. Видно, что она очень нездорова. Пожелтела кожа, пожелтели белки глаз… Точно, у нее нелады с печенью. Грибы ей нельзя есть, определенно!
Хотя сегодня она их и не ела. Потягивает этот неизменный медовый взвар, смотрит упорно в сторону…
— Что вы читаете, Алексей Васильевич?
Голос у Ирины равнодушный. Ей совсем не интересно, что он читает. Она хочет говорить о другом.
О чем? О любви?
Нет… Что-то витает сегодня в воздухе, какая-то опасность, особенная настороженность…
«Видел кто-то, что я ходила к Алексею?» — снова завела было Лидия привычную шарманку и снова отмахнулась от нее.
— Что читаю? «Опыты» Монтеня. Преинтереснейшие афоризмусы, знаете ли, встречаются! — рассеянно отозвался Алексей.
— Прочтите и нам что-нибудь.
— Прочесть? Да извольте, прочту. Вот хотя бы это: «Человек — изумительно суетное, поистине непонятное и вечно колеблющееся существо». Ну разве это не так? Или вот это поразительно верное замечание: «Желание того, чего у нас нет, разрушает пользование тем, что у нас есть». А?! Каково сказано?
И он наконец-то поднял глаза. Посмотрел сначала на Ирину, потом на Лидию… и так ясно, словно он произнес это вслух, она прочла в его глазах: «Ты мешаешь мне наслаждаться тем, чем я наслаждался бы, чему радовался бы, если бы не узнал тебя!»
Лидия торопливо опустила взор, успев, однако, понять, что Ирина заметила их переглядку и уголки ее губ чуть дрогнули.
Улыбнулась? С трудом сдержала болезненную гримасу?
— Ну, а еще?
Алексей перелистнул одну-две страницы.
— Извольте. Ах нет, сие не для девиц… А, вот, более пристойно: «Любовь — неистовое влечение к тому, что убегает от нас».
— Убегает? — упавшим голосом переспросила Ирина. — Значит, искренняя нежность цены уже не имеет? Нужно непременно дразниться, притворяться, заманивать? Сколь суровы правила света! Соблюдать их даже и не хочется!
«Да что ж она такая наивная, — с досадой подумала Лидия. — Неужто не учат этих романтических барышень маменьки, что всякий мужчина — прежде всего охотник? Это ж прописная истина!»
Алексей пожал плечами.
— Не знаю, что и сказать, — ответил он весьма дипломатично. — Но вот что говорит на сей счет Монтень: «Женщины нисколько не виноваты в том, что порою отказываются подчиняться правилам поведения, установленным для них обществом, — ведь эти правила сочинили мужчины, и притом безо всякого участия женщин».
— «Мы берем на хранение чужие мысли и знания, только и всего. Нужно, однако, сделать их собственными», — задумчиво проговорила Ирина. — Как видите, я тоже читала Монтеня. Когда мой батюшка и покойный брат его Гаврила Иваныч были еще отроками, у них был учитель словесности, который очень любил Монтеня. Он и подарил своим воспитанникам по книжке «Опытов». У нас дома точно такой же том стоял. И корешок точно так же оторван… оттого что книжные шкапы набиты были плотным-плотно, с трудом можно книжку из ряда вынуть. Так странно… хоть вся моя жизнь при Монтене прошла, я его не слишком-то часто вспоминала. А сейчас один афоризмус за другим на ум идут да идут!
— Что же идет вам на ум, Ирина Михайловна? — вежливо поинтересовался Алексей.
— Да вот хотя бы это… «Подобно тому, как наше рождение принесло для нас рождение всего окружающего, так и смерть наша будет смертью всего окружающего».
