Инна Бачинская - Убийца манекенов
– Можно с уверенностью утверждать лишь то, что изъятые бумаги и прощальное письмо написаны одним и тем же почерком, но нельзя утверждать, что это почерк Лидии Роговой.
– Зачем это ему? – сопротивлялся Николай, не желая сдавать позиций.
– Спроси у задержанного. Спроси, зачем он написал письмо любовнику своей жены. Мне тоже интересно. Савелий, зачем он это сделал, как по-твоему?
Растерянность отразилась на добром лице Зотова. Он не знал зачем.
– На первый взгляд это не имеет смысла, – продолжал Федор. – Потому что несчастный брошенный любовник, прочитав письмо, тут же бросится выяснять отношения, будет дежурить под домом любимой женщины и рано или поздно с ней встретится. Письмо не удержит его на расстоянии. Оно просто не имеет смысла. Но, возможно, супруги помирились и Рогова пообещала порвать с любовником. Ну, тогда она написала бы Диме сама. Она, но не ее муж. Зачем он написал это письмо? – повторил Федор.
– Это еще нужно доказать, – не сдавался старлей.
– Докажи. Главное – заронить сомнение. Правда, Савелий?
Савелий кивнул печально.
Около одиннадцати вечера друзья покинули гостеприимный бар и пошли провожать Зотова на остановку троллейбуса. Оставшись вдвоем, Федор
и Николай неторопливо побрели к центру города. Домой идти не хотелось. Вечер был не по-зимнему мягкий, пахло мокрой землей и опавшими листьями.
– Весна чувствуется, – сказал Федор. – Скоро лето, каникулы.
– Какая весна? – проворчал Николай. – Только январь. Каникулы! А у меня отпуск опять или в феврале, или вообще в декабре. Я всегда крайний. Нет, надо рвать из ментовки. Брат давно зовет в бизнес.
– Никуда ты не уйдешь. Бизнесмены твои классовые враги.
– Ты же ушел!
– Философия – не бизнес. Философия – это любовь. Я не ушел, я вернулся. И теперь свободный художник. Использую серые клеточки в свое удовольствие, отчетов не пишу, начальству не подчиняюсь. Относительно. Вот тебе помогаю по мере сил…
– Если этот шизоид повесит еще хоть одного манекена – я завязываю! – пообещал старлей. – Мне эти куклы уже по ночам снятся.
– Обнаженные?
– Какая разница? – в сердцах бросил Николай. – Ну, допустим.
– Никакой, наверное, но все равно приятно.
– Знаешь, я бы его своими руками придушил, – страстно сказал Коля. – Вчера около трех ночи позвонил какой-то чудак, я вскочил как ошпаренный, ну, думаю, блин, опять манекен! Не Рогов это, хотя финтит мужик, не знаю зачем. Он из породы охотников, которые терпеливо сидят в засаде и ждут. А куклы развешивает на деревьях и убивает шарфом женщин психопат. Я уже дергаюсь как припадочный от телефонных звонков, все жду, что позвонят и скажут – давай дуй сюда, свежачок! Снова шарф, снова кукла. Или труп. И снова никто и ничего не видел. У меня скоро язва откроется, как у Кузнецова. У нормального мужика она от водки, а у меня от манекенов.
Старлей замолчал. Федор тоже молчал, не зная, как утешить друга. Да и не нужны были ему утешения. Ему хотелось поплакаться в удобную дружескую жилетку Федора. А для чего же тогда друзья?
Глава 18
Ночной визит
Некоторое время они шли молча. Вдруг старлей спросил:
– Хочешь посмотреть на Леониду? Секретаршу Рогова?
– А где она?
– На работе. Рогов снимает здесь офис. – Николай кивнул на бывшее партийное учреждение, ныне сдаваемое внаем частным фирмам.
– Откуда ты знаешь?
– Такие, как Леонида, вкалывают не только днем, но и ночью. Тем более сейчас, когда шеф подсел. Идешь?
Они вошли в большой вестибюль, облицованный серым мрамором, по которому гуляло звонкое эхо. Из стеклянной будки на них настороженно смотрел мордоворот в черной форме с желтыми нашивками – охранник.
– Свои. – Старлей сунул в окошко удостоверение. – В «Телефон-плюс». Есть там кто?
– Вроде не уходили еще, ключа нет, – отозвался охранник. – Позвонить?
– Не надо! Мы так.
Они поднялись лифтом на шестой этаж, прошли в торец здания. Николай позвонил в дверь с названием фирмы на синей стеклянной табличке. Дверь распахнулась – на пороге стояла высокая тонкая женщина. При виде старлея лицо ее стало замкнутым. Она молчала, не обнаруживая ни малейшего намерения пропустить непрошеных гостей внутрь.
– Добрый вечер, Леонида Кирилловна, – сказал Коля. – Все трудитесь? Архивы уничтожаете?
Леонида продолжала молчать, видимо не представляя, как себя вести. Она бы с удовольствием захлопнула дверь перед их носом, но не решилась.
– Позвольте. – Старлей двинулся на нее, и ей не оставалось ничего другого, как посторониться. Федор вошел следом.
Кабинет, вернее, предбанник при кабинете хозяина был обставлен с «деловой роскошью» – письменный стол и вертящийся стул, на столе плоский монитор, настольная лампа, белый телефон и несколько аккуратных стопок бумаги; рядом – скромные полки с массивными папками с металлическими кольцами на корешке и белыми наклейками; сейф; небольшой полированный шкаф светлого дерева. На окне – цветущий кактус-декабрист, усыпанный розовыми цветками. В углу диван и кофейный столик.
Она не пригласила их сесть. Стояла посередине комнаты, смотрела выжидающе. Молчала.
– Красивый вид из окна, – попытался растопить лед Федор.
Ночная улица была похожа на быструю реку, красно-зеленую от автомобильных огней.
– Чем могу быть полезна? – произнесла наконец Леонида.
– Шли мимо, зашли, – неопределенно сказал Коля. – Есть вопросы, если вы не против.
– Против, – ответила Леонида. – Уже ночь, и вы не имеете никакого права врываться без предварительного соглашения, без ордера на арест, без санкции прокурора на обыск.
– Мы не собираемся вас арестовывать, – примирительно сказал Федор. – Успокойтесь, Леонида Кирилловна. Сейчас только одиннадцать. Детское время. Раз вы на работе…
– По-вашему, нормально появляться вот так внезапно, – перебила его она.
– Леонида Кирилловна, – вмешался Коля, – доказывать, что мы правы, мы не будем, а посему уходим. Попрошу завтра ко мне, в десять ноль-ноль. Адрес вы знаете.
На лице Леониды отразилась борьба. Федор, стоя позади старлея, разглядывал девушку. «Пожалуй, тянет на идеальную, преданную шефу секретаршу, – решил он. – Умна, чувствуется характер и бойцовские качества».
Леонида была тонкой сухопарой девушкой лет тридцати с хвостиком, в белой шелковой блузке и черной узкой юбке с разрезом, в туфлях на высоких каблуках. Вещи дорогие, но смотрятся слишком официально и пресно. Никакой косметики, никаких украшений, что есть слабость с точки зрения деловой женщины. Не всякой, правда. Волосы гладко причесаны и собраны в узел на затылке, на руке большие мужские часы. Бесцветное лицо, блеклые светлые, ускользающего оттенка глаза и красные веки. Похоже, плакала.
– Вы всегда так поздно работаете? – спросил он участливо. Леонида ему скорее понравилась, чем не понравилась. За такой секретаршей как за каменной стеной. Спросил и поморщился. Против воли он принял на себя расхожую роль «доброго следователя», чего делать не собирался.
– Нет, – с горечью ответила Леонида. – Вы ведь арестовали Юрия Владиславовича… Пока его заместитель согласовал… разные вопросы, пока я напечатала да разослала… Не хочу ничего оставлять на завтра. Садитесь, – вдруг предложила она. В голосе уже звенели близкие слезы. Она могла выдержать грубость, не ломаясь, но участие обезоружило ее.
– Леонида Кирилловна, вы не могли бы рассказать о Лидии Роговой, – попросил Федор, когда они с Николаем уселись на диван. Она села на свой вертящийся стул. – Что она была за человек?
Девушка опустила глаза. Не то раздумывала, что сказать, не то не хотела выдать своих чувств взглядом. Пожала плечами.
– Я мало ее знала, – сказала она наконец. – Мы не общались. Сюда она не приходила. Я не бывала у них дома. – Голос ее прозвучал довольно фальшиво.
– То есть вы хотите сказать, что ничего не знаете о жене вашего босса?
Леонида колебалась. Взглянула на них испытующе, покраснела.
– Ладно, если это необходимо… Лидия Рогова была типичным трутнем, паразитом и бездельницей, – произнесла она, чеканя каждое слово. – Избалованной самкой, взбалмошной, капризной, истеричной. Корчила из себя аристократку, собиралась принять дворянство. Знаете, у нас тут есть свое Дворянское собрание, клуб ряженых. Даже не смешно. – Слова падали как удары хлыста. – Говорила, что ее дедушка был дворянин. Неграмотная речь, апломб местечковой примы, манеры базарной торговки. Вульгарная внешность, вульгарная одежда. Вульгарные мысли.
В голосе Леониды слышалась неприкрытая ненависть. Видимо, она так переживала арест хозяина, что не сумела удержать себя в рамках. Ей хотелось выговориться.
– Еще?
– Хватит, пожалуй, – ответил ошеломленный Федор. – Спасибо. Все ясно. А… Юрий Рогов?
– Профессионал. Работоголик. Начал с нуля. С женой они были чужие. Не подумайте, что он жаловался. Такие, как Юрий Владиславович, никогда не жалуются. Он вообще не говорил о ней. Но… если Рогов засиживался на работе допоздна, он никогда не звонил домой, а она не звонила сюда. Никогда! – Говоря о Лидии Роговой, Леонида ни разу не назвала ее по имени.
