Константин Кульчицкий - Заказ
– Машиной туда никак, только верхом, – коротко пояснил Василий Никифорович.
– Я вообще-то… ни разу… – нервно засмеялся зампрокурора. Было чёткое ощущение, что он сам угодил в проверочку: «А не слабо?..»
– Вы, товарищ начальник, не переживайте, они у нас смирные, – сказал молодой конюх, державший лошадей под уздцы. Только тут Андрей Николаевич разглядел, что лошадки вправду отличались от утрешних жеребцов, как «Запорожцы» от иномарок. На любой выставке, где блистала слава и гордость лошадиного рода, их не подпустили бы даже к воротам: сугубо беспородных, лохматеньких, неказистых… поколениями вывозивших на безропотных хребтах всю будущность человечества…
Впрочем, в данный момент Ларионову было не до философий. Он рассматривал строевое седло, поверхность которого была примерно на уровне его плеч, и не знал ни что такое седло называется строевым, ни как в него положено забираться. Когда ухмыляющийся конюх объяснил ему, куда продевать ногу и за что держаться руками, Андрей Николаевич подтянулся и героически повис на седле животом, потом с помощью всё того же парня перекинул через него ногу… ощутил на седалище опасное натяжение брюк и перепугался, как бы они не лопнули в самом неподобающем месте.
Брюки не лопнули. И лошадка, против всех его ожиданий, не взвилась диким мустангом, сбрасывая и затаптывая всадника-неумеху. Лишь вздохнула и переступила на месте, примериваясь к незнакомому весу у себя на спине.
– Ну, поехали, – сказал Цыбуля, уже сидевший на своей саврасой Маруське. Ларионовская лошадка тронулась следом ещё прежде, чем Андрей Николаевич сообразил, где тут повод и как с ним поступать, чтобы кобыла поворачивала направо-налево… Её неспешный шаг показался ему стремительным, опасным движением, он вспотел и ухватился для надёжности за седло, но оказалось, что так ещё неудобней…
Некоторым чудом он не вывалился из седла и вообще был ещё жив, когда наконец они подъехали к табуну. Издали заметив верховых, «дикая стихия» очень обрадовалась и дружно затрусила навстречу: люди! Друзья пришли!.. Сейчас скажут что-нибудь хорошее… приласкают… а то и вкусненьким угостят…
Всадники спешились: Цыбуля – с тяжеловесной грацией малоодарённого, но очень опытного наездника, зампрокурора – со всем изяществом мешка с картошкой. После седла и стремян земля под ногами казалась шаткой и непривычной, но прислушиваться к телесным ощущениям было некогда: «дикая стихия» доверчиво обступила нового человека, со всех сторон уже тянулись любопытные морды и мордочки. Кобылы и жеребята обнюхивали ларионовские карманы, толкали его носами, вежливо пробовали на зуб края его пиджака… Цыбуля уже кормил чем-то с ладони большеглазую кобылку, ничем, на ларионовский взгляд, от прочих не отличавшуюся:
– Каринка, маленькая…
Андрей Николаевич даже не сразу заметил табунщика, поднявшегося из высокой травы, и обратил на него внимание, только когда тот уже ковылял к ним с Цыбулей. Именно ковылял: одна нога парня принципиально не гнулась в колене. Идти было далеко – шагов, наверное, сто. Парень оглянулся, подозвал свою лошадь, осёдланной пасшуюся рядом… мгновенно оказался в седле – и потрясённый Андрей Николаевич увидел перед собой того самого кентавра, чей полёт впереди табуна так заворожил его накануне…
Вторую половину дня зампрокурора провёл в конторе, за бухгалтерским столом. Он сидел и старался как можно незаметнее ёрзать на стуле: конная прогулка оставила после себя, прямо скажем, весьма ощутимые воспоминания…
В бумагах всё оказалось в порядке.
Вечером они с Василием Никифоровичем вновь ужинали вместе. Уже совершенно по-дружески. Марьяна Валерьевна даже поставила на стол запотевшую, из морозилки, бутылку со злющим перчиком, затаившимся возле прозрачного дна:
– На здоровьечко…
Наутро, встретив Ларионова на пороге гостиницы, Василий Никифорович крепко тряс ему на прощание руку.
– Эх и хорошо у тебя здесь, Василь Никифорыч, – искренне вздохнул зампрокурора. И размечтался: – Вот бы в отпуск… Рыбалка здесь, говорят…
Цыбуля отреагировал по-деловому:
– Рыбалка? А что отпуска ждать, сейчас и заедем. Полчаса для тебя, Андрей Николаич, всё равно погоды не сделают…
«Нива» помчалась вперёд, «Волга» – уже привычно – следом за ней. Вскоре показалась рукотворно-правильная линия прямоугольных прудов. На том берегу, в окружении двух десятков разноцветных пчелиных домиков, стояла сторожка. Из неё навстречу подъезжающим машинам проворно выбежал старичок в белой полотняной рубахе и сандалиях на босу ногу: этакий дед Щукарь местных масштабов.
К самой сторожке машины подъезжать не стали, остановились поодаль – пчелы всё же.
– Василь Никифорыч, здоровеньки булы! – приветствовал Цыбулю «дед Щукарь». Снял шапку и отвесил забавный полупоклон: – И вы, гости дорогие. Медку свеженького?..
– Погоди, Филиппыч, – остановил хлебосольного сторожа Цыбуля. – Удочку какую найдёшь? Да червячков пару?
– А-а, никак гости порыбачить хотят? – хитренько заулыбался «Щукарь». – Это мы враз, это у нас завсегда в наличии…
Дед заспешил к сторожке и скоро вернулся с удочкой.
– Ну, пошли… – Он многозначительно посмотрел на Василия Никифоровича и засеменил по берегу вдоль прудов, оглядываясь на шагавшего сзади зампрокурора: – Место клёвое знаю… Раз тут мы ночью сидели… – начал было он рыбачью байку, но Василий Никифорович грозно прокашлялся:
– Филиппыч, у людей всего полчаса, так что ты им зубы не заговаривай.
– Ну… – «Дед Щукарь» что-то прикинул и свернул к ближайшему прудику: – Тогда нам сюда…
Заняв позицию на берегу, он быстро размотал снасть, состоявшую из толстой лески, простого гусиного поплавка и довольно внушительного крючка. Достал прямо из кармана какую-то наживку, ловко насадил её на крючок – и протянул снаряжённую удочку Андрею Николаевичу.
Тот неуверенно взял в руки снасть, столь мало напоминавшую привычный фирменный спиннинг, и поинтересовался, наполовину ожидая подвоха:
– Куда бросать, посоветуйте?..
– А куда хошь, милок, туда и бросай. Здесь всюду клюёт…
Водитель прокурорской «Волги», обо всём догадавшийся раньше начальника, завистливо переминался в сторонке. Вот бы ему сейчас эту снасть!..
Андрей Николаевич забросил.
Шлёпнувшийся поплавок не успел даже выпрямиться, как его тут же потащило под воду.
– Подсекай!.. – азартно взвизгнул дедок.
Мог бы и не советовать. Привычные руки всё сделали сами – и на берег плюхнулся красавец карп. Этакий лапоть в роскошной тёмно-золотой чешуе, каждая с пятнадцатикопеечную монету!..
Весу в нём было никак не меньше килограмма. Филиппыч подскочил к рыбине, быстро вынул у неё изо рта крючок и вновь насадил приманку:
– Забрасывай, пока клюёт!..
Рыбачий азарт – страшная штука. Андрей Николаевич забросил не думая. И вновь поплавок нырнул, едва коснувшись воды, и через секунду по берегу заскакал второй карп – точная копия первого. Вот тут Ларионов наконец осознал, что к чему. Шальной восторг мигом рассеялся, он вернул удочку «деду Щукарю» и повернулся к Василию Никифоровичу, не зная, сердиться или смеяться.
– Это что же, – сказал он, – в качестве взятки?..
– Ага, – кивнул Цыбуля невинно. – В особо крупных размерах…
Начальство вернулось к машинам, водитель убрал в багажник «Волги» двух честно пойманных карпов, а Филиппыч, вынув из кармана оставшуюся приманку, швырнул её в воду, откуда моментально высунулось десятка три рыбьих разинутых ртов:
– Плывите, милые, с Богом…
…Марьяна Валерьевна наконец заставила мужа сесть ужинать. Но только того и добилась, что Василий Никифорович нехотя поприсутствовал за столом, ковыряя вилкой в тарелке, а съесть почти ничего так и не съел. Кусок в горло не лез.
– Вася, ты, может, рюмочку?.. – Хозяйка дома озабоченно поглядывала на супруга. – На тебе лица нет, куда ж это годится! Ты погоди, найдётся он ещё, Заказ твой. А не найдётся – так что, в петлю теперь?..
Судя по выражению лица, именно так Цыбуля и намерен был поступить. Марьяне Валерьевне стало бы легче, если бы он грохнул кулаком по столу, накричал на неё… ещё как-то выпустил пар… И она зашла с другой стороны:
– Ну подумаешь, конь!.. Вон их у тебя на конюшнях сколько гуляет. Одним больше, одним меньше…
Василий Никифорович не раскричался. Лишь поднял на неё глаза и, невесело усмехнувшись, продолжал тасовать на тарелке почти нетронутые картофелины. Вот тут Марьяна Валерьевна сама не выдержала, взяла мужа за руку и расплакалась:
