Алексей Макеев - Мертвая заря
— Скажи, а в твою комнату кто-нибудь, кроме тебя, входит? — спросил Гуров.
— Ну, пока Катя у нас жила, она заходила, — начал перечислять Костя. — Теперь Настя заходит… Еще Прыгунова заходила — она у нас в доме была вроде кастелянши, ведала сменой постельного белья, полотенца меняла… Ольга заходила — потому что она вообще в доме за порядком смотрит… Еще отец иногда заходил…
— Значит, отец к тебе мог зайти?
— Да, мог, — подтвердил Костя.
— А накануне того дня, когда его убили, он к тебе не заходил, не помнишь?
— Накануне… — Костя задумался. — Утром нет… в обед… Да, вечером он заходил, точно! Еще спрашивал, что у меня с Катей, почему она такая злая ходит.
— И что ты ему ответил?
— Ну, что она всегда злая… Что мы немного поспорили… О Насте, конечно, не говорил.
— А стирается ваша одежда вместе?
— Одежда? — такого вопроса Костя не ожидал и потому растерялся. — Ну да, конечно. А что?
— А когда в последний раз перед гибелью отца его брюки были в стирке, не помнишь?
— У нас обычно верхнюю одежду раз в два дня стирают, — объяснил Костя. — А если дождь, грязь, то и каждый день. Скорее всего, его одежду стирали за день до смерти.
— Хорошо… — медленно произнес Гуров. Затем, обратившись к лейтенанту Семенову, спросил: — У тебя к нему еще много вопросов? А то я хотел бы тебе пару слов сказать.
— Нет, я, в общем, допрос уже закончил, — пожал плечами Семенов.
— Тогда отошли его назад в камеру, — предложил Лев, — и мы поговорим.
Когда Константина увели и они остались одни, Гуров спросил:
— Ну, и что ты думаешь по этому поводу?
— Да то же самое, что и раньше, — ответил Семенов. — Шаталов, конечно, все отрицает, и у него якобы есть свидетели, которые его видели в доме или возле дома в момент совершения убийства. Однако один свидетель, Клюкина, явно недобросовестный, поскольку является любовницей обвиняемого. Ни один суд ее показания всерьез рассматривать не будет. А второй свидетель, садовник Петренко, может быть подкуплен самим обвиняемым или его мачехой. Так что линия защиты у младшего Шаталова слабая. Аргументы обвинения гораздо сильнее. Они основаны на результатах экспертизы, на том, что на одежде убитого имелись частички ткани с одежды Константина. И против этого возразить практически нечего.
— Наоборот, возразить как раз есть что, — сказал на это Гуров. — Ты же слышал: их одежду стирали вместе за два дня до гибели Шаталова-старшего. Частички ткани могли перенестись с одежды сына на джинсы отца в процессе стирки.
— Я спрошу экспертов, возможно ли такое, — обещал Семенов.
— Далее, отец заходил в комнату сына накануне убийства, — продолжал Гуров, — и там их одежда могла соприкоснуться. Могла ведь?
— Ну, могла, — согласился лейтенант.
— И наконец, я не исключаю версии, по которой убийца заранее запасся образцами ткани с Костиной одежды, чтобы нанести их на одежду убитого и таким образом отвести подозрение от себя и привлечь наше внимание к Косте.
— Ну, товарищ полковник, у вас этот убийца какой-то прямо супермен получается! — воскликнул лейтенант. — И то он предусмотрел, и это. И охранника придумал как отвлечь, и про сына убитого вспомнил, одежду у него заранее добыл, чтобы кусочки ткани на убитого кинуть… Прямо как в кино!
— А ты что думаешь, расчетливые убийцы только в кино бывают? — усмехнулся Гуров. — А кино откуда берется, не задумывался? Зачастую киношники сюжеты для своих фильмов прямо с реальных уголовных дел сдирают, почти без изменений. Но я сюда не затем приехал, чтобы с тобой о кино и жизни спорить. Я приехал, чтобы забрать Константина Шаталова и вернуть его домой.
— Как домой? — вскинулся лейтенант. — А как же обвинение? Уголовное дело?
— Ты хочешь предъявить Шаталову обвинение? Пожалуйста, предъявляй. Хочешь расследовать дело? Отлично, давай расследуй. Я хочу только одного: чтобы ты установил Косте Шаталову меру пресечения в виде подписки о невыезде или домашнего ареста. Нас, кстати, и Верховный суд на это в последнее время ориентирует, чтобы мы чаще применяли такие меры пресечения.
— Да, верно, я об этом знаю, — кивнул Семенов. — Только одного я не пойму: зачем вам все это нужно? Какая для нас выгода от того, что младший Шаталов вернется домой, а не будет сидеть в СИЗО?
— Выгода для нас в том, что мы не дадим убийце расслабиться, — объяснил Гуров. — Отпуская Костю домой, мы ясно даем понять, что не верим в его виновность и не считаем дело закрытым. Убийца — настоящий убийца — поймет, что тучи над ним сгущаются, что нависла опасность разоблачения. А тут еще я на каждом шагу говорю, что завтра приедет гипнотизер и «расконсервирует» якобы поврежденную память Егора Тихонова. Надеюсь, что убийца впадет в панику и совершит ошибку. Так мы быстрее до него доберемся. И до него, и до его сообщника.
— А вы не боитесь, что над самим Константином в его родном доме нависнет опасность? — спросил Семенов. — Или вы собираетесь снова там ночевать?
— Я думал об этом, — признался Гуров. — Да, опасность для Кости существует. Но мне кажется, что она не больше, чем опасность для Максима и Людмилы Подсеваткиных, моего друга Глеба Труева или для меня самого. Убийца не знает в точности, что известно каждому из нас. Я не могу точно предсказать его действия. Но и ночевать в доме Шаталовых я больше не собираюсь. Подлинную безопасность для всех, живущих в поселке, обеспечит только одно: скорейшая поимка убийцы. А для этого надо вернуть Костю домой.
— Хорошо, я сейчас приготовлю постановление об изменении меры пресечения, — согласился лейтенант. — Но это — под вашу личную ответственность, учтите!
— Ничего, не пугай, я не из пугливых, — ответил Лев. — Я в своей жизни много чего брал под свою ответственность и ни разу не пожалел.
Семенов сел писать постановление и спустя несколько минут вручил Гурову готовый документ. Вместе они прошли в КПЗ, где лейтенант зачитал Константину документ об изменении в отношении его меры пресечения и выпустил задержанного на свободу.
— Ты иди, подожди меня возле машины, — сказал сыщик Шаталову-младшему. — Я еще на минутку задержусь, поговорю вот с лейтенантом насчет завтрашнего дня.
О чем шел разговор между полковником и лейтенантом, не слышал никто: они говорили чуть ли не шепотом. Во всяком случае, разговор был недолгим, и спустя несколько минут Семенов согласно кивнул головой и удалился куда-то во внутренние помещения отдела. Оттуда он вышел с объемистой сумкой, по всей видимости тяжелой, которую вручил Гурову. С этой сумкой в руках Гуров вышел к ожидавшему его Косте.
— Что ж, садись, — сказал он, указав на машину и ставя свой груз в багажник. — Подброшу тебя до Онуфриева. То-то твоя Настя будет рада… Да и Ольга Григорьевна, наверное, тоже…
— Да, Настя будет безумно рада, — согласился Костя, садясь в машину, — а вот насчет Ольги не уверен. Она как-то легко смирилась с моим арестом. Мне даже обидно стало. Но я вас вот о чем хотел спросить: почему вы так уверены в том, что я невиновен? Это вам интуиция подсказывает или вы так мне верите?
— Ни то и ни другое, — ответил Гуров, выруливая на дорогу и затем ведя машину к выезду из города. — О твоей невиновности говорят прежде всего факты. Я их только что излагал лейтенанту Семенову, еще раз тебе повторять не хочется. Так что вера или интуиция здесь ни при чем. Хотя иногда я полагаюсь на свою интуицию. А что, ты сам сомневаешься, что не убивал? Хочешь мне сказать, что я ошибаюсь?
— Да нет, ничего такого я не хотел сказать! — взволнованно воскликнул Константин. — Вы меня неправильно поняли! Я вам очень благодарен! Я уже был уверен, что попал в тюрьму надолго, что мне оттуда не выбраться. Ваше вмешательство — это было так неожиданно… Это такой сюрприз…
— Еще лучше будет, если я поймаю настоящего убийцу, — сказал Гуров. — Это и будет самым большим сюрпризом.
— Но вы ведь понимаете, что означают вот эти кусочки моей одежды на одежде отца? — спросил Костя.
— Что ты имеешь в виду?
— Я считаю, что они не могли попасть на папину одежду случайно, — объяснил Костя. — Их кто-то специально подбросил. А сделать это мог только человек, живущий в нашем доме. Я весь сегодняшний день, с самого утра, ломаю голову над вопросом: кто мог это сделать?
— Ну, и что у тебя получается? — заинтересовался Гуров.
— Да ничего не получается! — сердито ответил Шаталов. — То есть, с одной стороны, сделать это мог кто угодно — хотя бы даже повар Генка. Комнаты у нас не закрываются, никто особенно друг за дружкой не следит, так что любой из живущих в доме может улучить минутку, пробраться в комнату и сделать что ему нужно. А с другой стороны — никто этого сделать не мог, потому что… ну, потому что незачем им это делать.
— Давай расскажи о своих рассуждениях подробнее, — предложил Гуров. — Может, и мне что-то из твоих выводов пригодится.
