Рут Ренделл - Пусть смерть меня полюбит
Слабый свет все еще озарял верхние ступени подвальной лестницы. Уна пока не ушла спать. Алан начал подниматься по лестнице, не зная, что он скажет, но думая, что, возможно, не в силах будет сказать ничего, только рухнуть у ее ног и умереть. Свет наверху погас. Алан протянул руку, чтобы нащупать перила, но вместо этого коснулся протянутой к выключателю руки Уны. У него перехватило дыхание. Они не видели друг друга, но шагнули вплотную, обвив друг друга руками, и так они стояли на ступенях, в полной темноте, безмолвно обнявшись.
Наконец они начали спускаться вниз по лестнице, боком, неуклюже, цепляясь друг за друга. Алан не позволил Уне включить свет. Она открыла дверь его комнаты и втащила его внутрь, и когда дверь закрывалась, они услышали, как Цезарь вошел в дом. Зажегся свет, донеслись негромкие шаги Цезаря вниз по ступеням. Алан держал Уну в объятиях, почти не дыша, пока в доме вновь не воцарились тишина и темнота.
16
У Марти не было холодильника, поэтому в доме хранилось очень мало продуктов. В книжном шкафу, заменявшем кухонный, можно было найти несколько жестянок с бобами, спагетти и супом, полдюжины яиц в коробке, упаковку бекона, чайные пакетики, банку растворимого кофе, немного сыра и каравай в полиэтиленовой обертке. Обычно на обед они ели сыр и хлеб, и каждый день Марти выходил, чтобы купить что-нибудь на ужин. Но в пять часов вечера в понедельник он все еще спал на матрасе в комнате, куда завалился в два часа. Джойс в кухне мыла волосы над раковиной.
Найджел стал расталкивать Марти.
– Эй, соберись. Надо купить что-нибудь из еды. И бутылку вина. А потом ты должен на несколько часов исчезнуть. Помнишь?
Марти сел и стал тереть глаза.
– Я что-то плохо себя чувствую. У меня адски болит живот.
– Ты перепил, вот и все. С прошлого вечера ты вылакал целую бутылку этого поганого виски. – Найджел бессознательно скопировал для этой тирады интонации доктора Таксби. – Ты алкоголик и рано или поздно заработаешь цирроз печени. Это хуже, чем рак. При раке операция еще может помочь, а при циррозе – нет. Печень у тебя одна. Ты это понимаешь?
– Отцепись, а? Дело не в виски. От него у меня болела бы башка, а не живот. Наверное, я подцепил какую-нибудь болячку.
– Ты упился, – настаивал Найджел. – Тебе нужен свежий воздух.
Марти застонал и снова лег.
– Я не могу идти в магазин. Сходи ты.
– Черт, весь смысл был в том, чтобы мы с ней остались наедине!
– Пусть это будет завтра. Я как следует высплюсь ночью и завтра буду в порядке.
Так что Марти никуда не пошел, и им пришлось ужинать консервированными спагетти и беконом. Джойс даже снизошла до того, чтобы приготовить все это. Однако она заявила, что не подписывалась на все это и что в дальнейшем готовить для них не будет. Марти остался охранять Джойс, пока Найджел спускался, чтобы принять ванну. На обратном пути он встретил старого мистера Грина – в буром шерстяном халате и с полотенцем в руках. Мистер Грин смущенно улыбнулся, но Найджел этого не заметил. Он только что смыл письмо Джойс в унитаз в туалете.
Марти сидел, держа пистолет, и выглядел довольно бодро.
– Вот видишь, – сказал Найджел. – Ничего с тобой не случится, если ты не будешь постоянно хлебать спиртное.
Похоже, это оказалось правдой, потому что в тот вечер и во вторник Марти больше не прикасался к алкоголю и чувствовал себя почти нормально. Это был славный день для прогулки. По указанию Найджела Марти купил холодную жареную курицу, готовый салат в картонных упаковках, еще хлеба и сыра и бутылку очень хорошего вина, стоившую четыре фунта. Он забыл принести чай и кофе и пополнить запасы консервов, но это не имело значения, поскольку завтра все трое вполне могли уехать куда-нибудь. Нужно было приготовить все для любовного вечера Найджела и Джойс.
Однако истина заключалась в том, что никто из них не выглядел счастливым любовником. Марти пытался понять, что произошло между ними в субботу. По его предположению, не особо много, однако достаточно, чтобы Найджел был уверен в том, что все у него получится. Марти наблюдал за тем, как они себя ведут. Джойс весь день сидела и вязала, проявляя к Найджелу не больше теплых чувств, чем обычно, а Найджел почти не разговаривал с ней и не называл ее «милой» или «любимой», как сделал бы сам Марти в подобных обстоятельствах. Быть может, они просто влюбились друг в друга настолько, что в его присутствии старались держать себя в руках. Марти надеялся на это. Он надеялся также, что они не заставят его слоняться где-то до поздней ночи, потому что у него снова разболелся живот, и он ощущал нечто похожее на похмелье, хотя даже не прикасался к виски вот уже целые сутки.
Сразу после шести он ушел из дому. Был чудесный ясный вечер, необычно теплый для этого времени года. По крайней мере, к такому выводу Марти пришел, видя, что другие люди не носят пальто, и заметив стайку девушек в блузках с короткими рукавами. Ему самому вовсе не было тепло, хотя на нем был свитер и кожаная куртка. Марти стоял дрожа на автобусной остановке, ожидая, пока придет шестнадцатый номер, на котором можно было доехать до Вест-Энда.
Двое, оставшиеся в комнате в Криклвуде, очень стеснялись друг друга. Найджел приобнял Джойс, гадая, что он ощущал бы, если бы ей было тридцать семь или тридцать восемь лет и она была бы признательна ему за то, что он совсем не похож на ее скучного старого мужа. Эта фантазия немного помогла ему, как и стакан виски из запасов Марти. Джойс сказала, что тоже хочет выпить виски, но только разбавив водой. Они забрали стаканы с собой в жилую комнату.
– Ты отослал мое письмо? – спросила Джойс.
– Марти бросил его в почтовый ящик сегодня утром.
– Значит, его так зовут – Марти?
Найджел едва не откусил себе язык. Впрочем, какое значение это имело теперь? Девушка поинтересовалась:
– Может, скажешь мне и свое имя?
Найджел назвал свое настоящее имя. Джойс подумала, что оно красивое, но не собиралась высказывать это вслух. У нее было смутное ощущение, что какая-то часть ее останется незатронутой, если она продолжит разговаривать с Найджелом с холодным безразличием – несмотря на то, что ей придется с ним спать. Виски согрел и успокоил ее. Она никогда не пробовала его прежде. Стивен говорил, что женский напиток – это джин, и один или два раза она пила с ним джин с тоником в «Гербе Чилдона», но вот виски – никогда. Найджел сидел так, что пистолет был наполовину скрыт его телом. Однако оружие лежало с другой стороны, не между ними. Джойс спокойно вытерпела поцелуй Найджела и заставила себя ответить на этот поцелуй.
– Можно уже и поесть, – заметил Найджел, но взял с собой пистолет и за стол.
Вино добавило приятного головокружения, которое постепенно брало верх над его комплексами. Ему нравилась застенчивость Джойс и ее уродство. Это означало, что она не поймет, справляется ли он хорошо или плохо. Она ела молча, не отодвигаясь, когда он под столом прижимался ногой к ее колену. Но, боже, какой же она была уродливой! Единственным красивым в ней были волосы. Ресницы у нее были белесые – неудивительно, чтобы она настаивала, чтобы ей купили тушь, – а кожа бледной и грубой, черты лица – расплывчатыми. В футболке Марти и пуловере тело ее казалось бесформенным.
Он начал рассказывать ей о том, что делал в прошлом – как учился в университете и мог бы получить диплом, но бросил все это, потому что общество прогнило, прогнило до сердцевины, и ему не нужно ничего из этого, совсем не нужно. Поэтому он уехал и стал жить в коммуне с другими молодыми людьми, разделяющими его идеалы. Там они жили на вегетарианской диете и сами пекли хлеб, а женщины ткали одежду и лепили посуду. Это была свободная в сексуальных отношениях коммуна, и там у него было целых две девушки: совсем молоденькая, по имени Саманта, и постарше – Сара.
– Тогда зачем вы ограбили банк? – спросила Джойс.
Найджел заявил, что это был жест неповиновения этому прогнившему обществу и что они намереваются на эти деньги основать в Шотландии общину последователей Раджниша[42].
– А что это такое изначально?
– Это моя религия. Замечательная восточная религия без правил. Ты можешь делать все, что хочешь.
– Судя по всему, тебе очень подходит, – заметила Джойс, однако в голосе ее не звучало осуждения. Когда она поднялась, чтобы поставить тарелки на сушилку рядом с бутылками из-под виски, Найджел провел ладонью по ее бедру, и девушка не отстранилась. Затем она села рядом с ним, и они допили вино. На улице было уже темно, если не брать во внимание желтый свет фонарей. Найджел задернул занавески, и когда Джойс вернулась с кухни, крепко обнял ее и начал целовать, жадно и неистово, взасос, заставляя девушку откинуть голову назад.
Она почти ничего не чувствовала – только горячую тяжесть тела Найджела, прижимавшегося к ее телу; это означало, что все вот-вот случится. Однако Джойс не ощущала паники или отчаяния благодаря выпитым вину и виски; не было у нее и желания разбить окно и закричать, когда впервые за все время своего пребывания здесь она осталась одна, свободная в передвижении. Найджел вышел в туалет, прихватив с собой пистолет. Джойс улеглась на матрас и разделась, прикрывшись простыней. Третья записка все еще оставалась спрятана в ее лифчике. Девушка засунула ее поглубже в одну из чашечек и бросила лифчик на пол, а поверх него – свой пуловер. Найджел вернулся и запер дверь только на один замок – автоматический, потом выключил свет. Несколько секунд он стоял, изумленный тем, что уличные фонари так ярко озаряют комнату сквозь тонкие занавески, – как будто не замечал этого в течение многих ночей. Потом он снял одежду и откинул одеяло и простыню, которыми укрылась Джойс.
