Карло Шефер - Кельтский круг
— Я уже заглянул домой… — Эти слова были самым исчерпывающим ответом. — Мне вот что пришло в голову… Кроме Брехта в доме живут на третьем этаже супруги Голлер, а на втором — какой-то студент, которого, по сообщениям, не было…
— Поскольку он в тот день был арестован в Люденшейде с пятью сотнями любителей экстази, — добавил Тойер.
— Китайская лавка в цокольном этаже в момент преступления была закрыта. Сорок семь свидетелей подтвердили, что ее владелец находился в…
— Да-да, он альт, поет в хоре. В церкви Святого Духа, — раздраженно кивнул Тойер.
— Вообще-то альт — женский голос… — Лейдиг выглянул в окно, словно снаружи находились ответы или по крайней мере хорошие вопросы.
— Да, — согласился Тойер, — вероятно, голос у него как у ангелочка, а может, он женщина, и ему насрать на весь мир. Впрочем, речь сейчас не об этом.
О чем же тогда речь? Что им вообще известно? В конце концов, не исключено, что здесь и кроется разгадка. Может, им нужно обратить пристальное внимание на этого китайца-транссексуала? Нет, едва ли.
— Я еще не сообщил вам вот что. — Лейдиг отошел от окна, сел за свой стол и задрал ноги на столешницу. С серым костюмом он носил коричневые носки, и Тойер этого не одобрил.
— Когда вы пару часов назад отлучились в туалет, позвонил Момзен и сказал, что в Виблингене нашли много инструментов, разбросанных по всему дому, но топора среди них не оказалось. Это уже что-то.
Тойер покачал головой:
— Плазма… не смотри на меня так, это я ради экономии времени, да и имя я постоянно забываю… Короче, наш фон-барон покидает свое на редкость надежное убежище, чтобы промаршировать с топором в руке по Старому городу. Ему сказочно везет: Шпиц ушел отлить, а Шмель курит за углом свой вонючий «Нил». При этом еще каким-то образом дверь дома осталась открытой, либо Брехт, только что предупрежденный об опасности, проявил безволие и открыл ее. Он поднимается наверх, Брехт впускает его в квартиру, поскольку он, старый десперадо из Старого города, разумеется, никогда не видел Плазму в глаза. Потом сумасшедший рубит его в котлету — между прочим, почему он не стрелял, как в оба предыдущих раза? — и спокойно покидает дом. Причем Шпиц и Шмель не видят ничего странного в том, что из дома, за которым они ведут наблюдение, выходит главный подозреваемый. Или, еще лучше, оба курят «Нил» и любуются с высоты Театерштрассе на Гейдельберг… Плазма снова шагает через город, и его опять никто не видит. Он снова залезает в свое укрытие. Мы прочесали весь лес до самого Вильгельмсфельда. Где же, черт побери, он прячется?
— Можно я вас немного помучаю? — вежливо спросил Лейдиг.
— Валяй.
— Ладно, допустим, укрытие — это фактор. Но не исключено, что в остальном разгадка настолько банальная, что нам даже в голову не приходит. Предположим, Гросройте изменил внешность. Побрился, может, даже обрил наголо голову, ведь мы не обнаружили на месте преступления ни волоска.
— Один нашли, — возразил Тойер. — Мой. У меня падают волосы. Возможно, скоро за ними последуют и зубы.
— Он переоделся в другую одежду… — Лейдиг игнорировал безумные речи шефа, и правильно делал. — Возможно, у него был выбор. Ведь он сумасшедший, а у них все возможно. Топор он принес в безобидном пакете — скажем, в синей сумке из «Икеи». Да и с наружкой все объяснимо: один отлучился в туалет, другой в самом деле отошел на пару шагов от машины — покурить. Так ведь бывает. А дверь старая и, по словам жильцов, не всегда хорошо запирается.
— Ну допустим, — кивнул Тойер. — Да я и сам мог не до конца ее закрыть.
— Он поднимается наверх. За всеми своими жертвами он какое-то время следил и знает, что и как. Он не спешит, выжидает. Потом стучит. Брехт лишь чуточку приоткрывает дверь, но этого достаточно. Плазма рывком распахивает ее и наносит удар. Брехт падает без сознания. Тогда он его добивает. После чего уходит. Шпиц и Шмель думают, что из дома просто вышел кто-то из жильцов, либо они снова отлучились покурить… Тем временем темнеет. Кстати, Плазма мог переждать час-другой и в квартире. И вот он уже идет по улицам — спокойно, не привлекая к себе внимания, ведь он прекрасно знает город и выбирает наименее людные места.
— А мотив? — капризно спросил Тойер. — Какой мог у него быть мотив? И почему выбраны именно эти трое мужиков? Ведь их объединяло лишь одно — связь с одной и той же бабой.
Лейдиг серьезно посмотрел на него:
— Кто сказал, что он остановится на этом? Либо он уже давно каким-то образом пронюхал про эти амурные дела и считает, что век плазмы, помимо прочего, отличается неразборчивостью в любовных связях. И он хочет спасти мир, помешав распространению блуда.
— Почему же в третий раз он не стал стрелять?
— Кончились патроны. Не смог купить новые.
Тойер оперся обеими руками на стол:
— Ты сам-то веришь тому, что сейчас тут наплел?
Лейдиг покачал головой:
— Не очень. Но Момзен непременно убедит себя, что так оно и было. И мало что изменится, если впоследствии окажется, что мы были правы и в городе произойдут новые убийства.
— Хорошо бы все на этом и закончилось, — вздохнул Тойер. — Ведь у Людевиг больше нет любовников, и убийца, кто бы он ни был, добился своего. Если Плазме снова повезет, мы никогда его не найдем. Но еще вероятней, что настоящий убийца прикончил его и спрятал труп. Что он опередил нас и первым отыскал бедного сумасшедшего. И немудрено, нас только ленивый не обскачет.
— Теперь возьмемся за супругов Голлер, — продолжал Лейдиг. — Они переселились на историческую родину из Казахстана, причем неплохо устроились. У Голлера надежная работа — он водитель автобуса на одном из городских транспортных предприятий. Некурящий, непьющий. Весь вечер оба провели у телевизора. Вообще ему под силу совершить такое преступление, но жена клянется, что он все время был возле нее. Да и зачем ему убивать соседа?
Они помолчали. Через некоторое время Лейдиг посмотрел на часы и сказал, что пойдет домой.
— Что, мамаша заснула? — бестактно спросил Тойер, но молодой комиссар уже скрылся за дверью. Иногда минуты летели быстро, иногда медленно. Вот только что для него лучше, могучий сыщик так и не понял за свои пятьдесят с лишним лет. Так и двигался по жизни рывками.
Он побрел домой. На мосту, соединявшем Старый город с Нойенгеймом, остановился и посмотрел на Гейдельбергский замок. Озаренный оранжевым светом, замок парил над лабиринтом улиц. Взгляд сыщика переместился вглубь, за величественное сооружение. Лес скорее угадывался, чем был виден. Там во мраке вьется улочка, и, когда по ней едешь, трудно избавиться от ощущения, что ты свернул не в ту сторону. Если проявить терпение и проследовать по всем изгибам, попадешь в Шлирбах, чьи огни горели дальше за рекой. Странный уголок города, просто скопление построек без четкого центра. Квартал крупной буржуазии, где живут богачи. Но вырос он все равно не на месте. Многие виллы месяцами находятся в тени, а некоторые вообще не видят солнца. Люди живут в лесу и все-таки под постоянный грохот железной дороги и монотонный гул трехполосного шоссе, ведущего в Неккаргемюнд. В этой части родного города Тойер всегда ощущал дискомфорт и подавленность и не мог представить себе ничего ужасней, чем оказаться в Шлирбахе парализованным, взаперти ждать собственного конца. Вилла примостилась на склоне; сам он еще ее не видел, но непременно туда съездит. Тут ему пришли на ум логические выкладки Лейдига. Что, если он прав?
В сознании гаупткомиссара еще витал темный лес за замком, но тут его потеснила необъятная фигура толстяка. Она принадлежала Фабри, другу детства, а впоследствии коллеге-полицейскому.
Он давно уже оставил службу и жил в Шварцвальде, приближая обжорством собственную кончину — когда-нибудь он просто лопнет по швам. Тойер никогда не был мастером по части общения, но теперь у него назрела потребность увидеться с другом, поговорить, в конце концов, излить свои собственные скромные соображения человеку, который соображал еще более причудливо, но зато ухитрялся успешно выбираться из путаницы. А вдруг он уже лопнул?
Комиссар вернулся домой. Лежа в постели, он внезапно осознал, что не позвонил Ильдирим, не съел ничего существенного и даже не принял вечернюю порцию алкоголя. Все три пункта были для него почти равноценными и в тот момент значили не очень много.
Во сне по грозовому небу мчались тучи. Стало необычайно светло, словно от яркой молнии, но когда Тойер открыл глаза, его окружала тьма. Внизу какой-то придурок выбрасывал в мусорный контейнер бутылки, в такую-то позднюю пору. Под их звон комиссар опять уплыл в сон. Хафнер там дико барабанил по гигантскому, пронзительному металлофону, а Хорнунг тихонько, как она всегда это делала, открывала дверь своим ключом.
Два подростка орали на улице песни. Тойер снова почти проснулся и размышлял, какой шум он принял за звук открывающейся двери.
