Тимур Свиридов - Призраки в горах
Даже с закрытыми глазами Олег мог безошибочно представить картину окружающего пейзажа. В замершем душном небе ни одного спасительного облачка, словно кто-то сгреб их с неба в кучу и унес. Но, если спустить взгляд ниже, становился ясным замысел небесного вора. Облака густой белизной были набросаны на хлопковые поля, что близко подступали к военному городку, и каждый кустик, каждая веточка держали в раскрывшихся коробочках белоснежные крохи. А иногда эти поля вдруг представлялись уже стосковавшемуся по русской зиме курсанту заваленными рассыпчатым снегом. Как будто ночью нежданно выпал, повалил он крупными хлопьями – искрящийся, танцующий, пронзительно-холодный… Но от горячего дыхания знойного ветерка видение, желанное и недостижимое, рассыпалось. Временами, когда с полей хлопчатника начинал крепко тянуть раскаленный и душный ветер, казалось, что они забрались со своим военным городком в чрево огромной разогретой духовки, если не в адское пекло.
«Хотя нет, – тут же одернул он себя, – не пекло. Есть места и похуже».
Все вокруг притихло, послушно и раболепно застыло под беспощадными лучами солнца. А небо, бездонно-синее небо, со своей вечной отрешенной прохладой, со своим далеким космическим холодом, было словно отрезано, отгорожено от этого клочка земли толстым, прозрачным и чуть дымчатым стеклом. Как будто гигантским стеклянным колпаком накрыли небольшой древний азиатский городок с его узкими кривыми улочками и единственным прямым новым проспектом в центре. Все вокруг – и ближайшие желтоватые сады, и просторный военный городок, и бескрайние поля хлопчатника, и даже те горы, что блекло-серыми, похожими на верблюжьи горбы, покатыми выступами вырисовывались вдали, а вместе с ними и далекие горные вершины с сахарно-белыми папахами на макушках, – кажется, дымилось от солнечного жара.
Трудно было поверить, что по календарю идет последняя декада октября, и по московским меркам давно должна бы наступить осень. Словно по контрасту с местной засухой, Олег вдруг вспомнил природу российской средней полосы с ее сказочным изобилием зелени и воды, с росистой травой, от которой моментально сыреют сапоги, с наползающими в сумерках густыми влажными туманами, с бело-зелеными пространствами прозрачных березовых лесов.
От воспоминания сразу захотелось пить, Олег медленно облизал пересохшие губы и подумал о том, что успел привыкнуть даже к этой постоянной жажде и ощущению соли в горле.
«Осень, – восторженно подумал он. – «Унылая пора, очей очарованье…» Перед мысленным взором возникли и поплыли широкие лиственные леса, одетые в «багрец и золото». На мгновение он перенесся в подмосковные края, вспомнилась прошлогодняя октябрьская прогулка к приятелю Славки Торшина – как сошел с электрички в Голицыне, что по Белорусской дороге, как шагал по лесу, вдыхая смолянистый аромат хвои, смешанный с щемящей прелью и духовитым грибным запахом. Осины полностью оголились, кроны берез поредели, их листья ажурным золотом висели на ветвях, и казалось, будто на плечи белостволок накинуты дорогие узорные шали. Только дубы, молодые да старые, не торопятся расставаться со своим еще густым темно-зеленым нарядом…
А когда наступит здесь, в этих азиатских краях «унылая пора»? Ответа он не знал. Но твердо знал другое: этого самого местного «очарования очей» он не увидит. Учеба в школе сержантов шла к концу, к своему логическому завершению. Куда пошлют потом, куда распределят по окончании – на знойный ли юг или на суровый север, ни он, ни его «коллеги» не ведали. Только строили предположения. Сейчас у Олега, пожалуй, была одна из последних возможностей насладиться щедрой азиатской теплотой.
Полуоткрыв глаза, он впитывал всем телом лучи октябрьского светила, наслаждался редкими минутами отдыха. Длинный курсантский день в школе воздушно-десантных войск шел на убыль.
Плоскую крышу просторного сарая для хранения дров и угля, что находился в глубине за курсантской столовой и складом, Олег приметил давно, почти с первых дней пребывания в «учебке». Вот только пользоваться ею ему и его друзьям приходилось не часто. Не было для этого времени. Но все же ребята его выкраивали, выгадывали минуты и лезли на крышу по пирамидальному запыленному тополю. Сбрасывали с себя солдатские застиранные робы, располагались, словно на пляже, вольно и беззаботно, загорали.
Учился Олег прилежно, хотя в отличниках и не значился. Нормативы, особенно по физподготовке, перекрывал с лихвою. И когда другие потели и пыхтели на спортивных снарядах, Олег мог себе позволить поблаженствовать на «пляже» – позагорать на крыше сарая. Спорт, которому он посвятил почти половину из прожитых им двух десятков лет, бесконечные изнурительные тренировки и еще более напряженные состязания закалили его тело. Здесь, в школе, ему все давалось легко, появлялись небольшие «окошки» личного времени. Свои спортивные успехи Олег особенно не афишировал, в кругу десантников хвастаться силой и ловкостью было не принято. За него красноречиво говорил небольшой продолговатый, серебристого цвета значок, привинченный на гимнастерке, на котором было выведено лаконичное: «Мастер спорта СССР».
Олег чуть приподнялся, опершись локтями о крышу, и стал смотреть вниз – на раскинувшийся внизу прямоугольник двора, на разлинованный белой краской и вытоптанный солдатскими сапогами серо-голубой асфальтовый плац для строевых занятий, на геометрически-безупречный фасад казармы, штаб, спортивный зал, учебный корпус, столовую. А дальше простирались полигон и аэродром… Он вдруг испытал какое-то странное чувство, почти стыдливую привязанность к этому военному городку, где провел несколько месяцев. Со всем этим в ближайшее время предстояло распрощаться навсегда.
Взгляд его коснулся тренировочного городка, чем-то напоминавшего площадку аттракционов в столичном парке. Только все эти, на первый взгляд, забавные приспособления созданы были отнюдь не для праздных увеселений. На макете самолета курсанты учились правильно отделяться от корабля. На лопингах крутили «солнце», закрепившись в положении стоя. Олег задержал взгляд на «рейнском колесе», он любил этот спортивный снаряд, вращавшийся одновременно в нескольких плоскостях, где десантники тренировали вестибулярный аппарат. Олег хорошо помнил, что после «обкатки» на нем мало кому удавалось устоять на ногах. Даже самые, казалось бы, обыкновенные качели, только немного повыше обычных, и те были тут с подвохом. Едва только курсант привыкал к ритму, как после очередного сильного раскачивания постромки их вдруг резко удлинялись, и со всего размаху курсант с замершим сердцем летел к земле. Так отрабатывались простейшие приемы приземления… А тросовая горка? Надо обладать определенной смелостью, чтобы броситься с нее вниз, имитируя отделение от воздушного корабля и стремительное свободное падение…
Олег улыбнулся, вспомнив, как он первый раз поднялся на горку, как глянул вниз, и тоскливо екнуло сердце. Попытался на своем лице изобразить что-то вроде беспечной решимости. Невольно вспомнил он все пережитые им страхи своего авантюрного прыжка с парашютом. А инструктор-парашютист, бывалый летчик – на груди значок с подвескою, где обозначена цифра «1000», – с первого взгляда понял его далеко не героическое состояние. Через руки опытного преподавателя прошла не одна сотня таких, робких на первых порах, ребят. Шагнул он к Олегу, сказал какую-то шутку, как бы мимоходом поправил подвеску, глянул вниз и просто, дружески-доверительно произнес:
– Страшно? Так это ж еще не страх, а одна видимость, так сказать, имитация страха. Прочность тросов знаешь?
– Знаю… – выдавил из себя Олег и, спохватившись, добавил почти бодро: – Изучали, товарищ старший лейтенант!
– Ну, если знаешь, тогда другое дело, – и, к удивлению Олега, сам прыгнул вдруг первым.
Он стоял там внизу, махал рукой: давай, мол, курсант, вперед! Разве хватило бы тут смелости отказаться, признаться в собственной слабости?
Все это теперь было в прошлом: и парашютные прыжки, и ночные высадки, и изнурительные марш-броски с полной выкладкой, и длительные учения в максимально приближенных к военным условиях. Все это было прожито, но теперь стало частью его судьбы, частью его самого. Пережитое никогда не уходит бесследно, и сегодня он узнавал себя в каждом звуке, доносившемся снизу, узнавал себя и в марширующих, и в тренирующихся на спортснарядах, и в собирающих ручные пулеметы курсантах. И даже в тех, кого не было сейчас видно, кто наперегонки с ветром мчался к земле, выдернув кольцо парашюта в затяжном прыжке. Ему скоро предстояло покинуть этот привычный и обжитой мир, чтобы шагнуть дальше в ту настоящую жизнь, что зовется воздушно-десантными войсками. Навыки и знания, приобретенные здесь, не раз окажут ему в будущем неоценимую услугу, а может быть, помогут спасти жизнь себе или другу.
