Эдуард Тополь - Лобное место. Роман с будущим
При этом павильоны, офисные помещения и роскошная гостиница для киногрупп, приезжающих сюда на съемки чуть ли не со всего мира, стояли довольно далеко от декораций Москвы, Парижа и других городов, и Закоев тут же объяснил мне причину этого.
– Ты помнишь спиральный небоскреб, который «Донстрой» всадил прямо перед мосфильмовской проходной? – сказал он, стоя у стеклянной стены своего огромного кабинета на мансарде «Тимур-Отеля».
За окном простирались практически бескрайние поля бывшего колхоза имени Четвертой пятилетки, которые Закоев купил еще в 2014 году по моей, как оказалось, подсказке.
– Из-за этого клыка «Донстроя», – продолжал он без всякого кавказского акцента, – мы не могли снимать половину декораций старой Москвы – камера видела, как он торчит над домами. То была первая, еще при Лужкове, атака девелоперов на «Мосфильм». Воробьевы горы – это же такое сладкое место! Вся Москва на ладони! Но как только Вилен Назаров ушел, они ликвидировали «Мосфильм» и купили у города всю территорию. Теперь там «Воробьев-Вилледж» – пять небоскребов повыше Москва-Сити, с двухэтажными квартирами для самых богатых. Но я, конечно, кое-что спас от студии – выкупил Музей и весь склад с реквизитом.
Я подивился Тимуровой смекалке. Любая аппаратура – кинокамеры, софиты, прожекторы, монтажные столы, операторские краны и тележки, то есть всё, чем мы снимаем и делаем кино и чем забиты мосфильмовские павильоны и цеха, – устаревает буквально за три-четыре года, а на пятый год и вообще превращается в утиль. Только нужные для исторических фильмов старые телеги, кареты, автомобили и реквизит – одежда, мебель и посуда – все дорожают и дорожают. И когда банда девелоперов, сговорившись, ликвидировала «Мосфильм», Тимур выхватил у них самое ценное – пятиэтажный склад реквизита плюс многозальный музей с раритетными авто. И скорее всего тоже за бесценок.
– Ты хорошо выглядишь, – сказал я ему, и это не было лестью, он действительно почти не изменился, только облысел окончательно. Видимо, средства от старения и кавказского акцента они уже нашли, а от облысения еще нет…
– Ты тоже хорош, – ответил он и перешел к делу: – Антон, ты же знаешь, как я тебя люблю? И если бы я мог… Я бы для тебя…
– Не парься, – перебил я. – Серега мне уже сказал – до тридцать четвертого года я не доживу. Но сколько мне осталось, ты можешь сказать?
– Нет, извини. Это запрещено международной конвенцией. Да я и не знаю, клянусь!
Я усмехнулся:
– Тремя лысыми?
Но он не понял шутки и возмутился:
– При чем тут? Я сам лысый. Просто теперь все в компьютере. Заходишь в IMDb To day – компьютерную базу кинематографиста, и если тебя там нет, значит, всё, выбыл в архив. Но это единственное, в чем я вынужден тебе отказать. А остальное – проси что хочешь. Нам позарез, пока лето, нужно снять демонстрацию на Лобном месте. А допросы, тюрьма, психушка – это всё павильоны, это мы и зимой снимем.
– У тебя тут что, Голливуд? Договор с прокатом?
– Молодец! Голова! – воскликнул Закоев. – Только не Голли-вуд, а Тимур-вуд! Я фильмы продаю не в розницу, а пакетами. Ваш фильм в пакете, который выходит в прокат в марте будущего года. Вот реклама, смотри!
Он щелкнул пальцами, и тут же вся стена его кабинета превратилась в 3D-экран, воздух наполнился танковым ревом, и прямо на нас по пражским улицам ринулись Т-34 с советскими солдатами на броне. А затем – Красная площадь, восемь молодых людей сидят на Лобном месте с крохотными самодельными плакатами «За нашу и вашу свободу!», и к ним со всех сторон бегут гэбэшники и гэбэшницы, бьют их и рвут плакаты… То есть это был трейлер – минутная нарезка кадров из будущего фильма, и я сказал:
– Так вот же, у вас всё снято!
Тимур усмехнулся:
– Старик, это две тысячи тридцать четвертый год. Мы смонтировали гэбэшную хронику и перевели в 3D. Ты же читал у Горбаневской, их демонстрацию снимал гэбэшник с камерой…
На его письменном столе тихо пискнул какой-то аппаратик.
– Слушаю, – не сходя с места, сказал кому-то Закоев и после короткой паузы повернулся ко мне: – Это Маша Климова. Твой пацан проснулся пописать, увидел ее и уже не уснул. Теперь они играют в шахматы. Она говорит, чтобы ты не волновался, она сказала ему, что тебя срочно вызвали на ночную съемку, а она твоя ассистентка.
– Я могу с ним поговорить?
– Нет, Маша уже отключилась. Вот что я тебе предлагаю. Мы подписываем контракт на написание сценария, и ты летишь домой. Пишешь, и дальше на выбор – деньги сразу, как напишешь, то есть в две тысячи четырнадцатом году, или твой сын их получит сейчас, в две тысячи тридцать четвертом…
Я не успел ответить – на его столе снова пискнул все тот же аппаратик.
– Да… – сказал Закоев, и теперь я разглядел крохотный микрофон в его левом ухе. – Нет, сначала я его покормлю… Хорошо, будем через двадцать минут. – И уже мне: – Это Акимов. У него актерские пробы на его бабушку. Ну, ты знаешь – Людмилу Акимову, следователя, которая допрашивала всю эту восьмерку. Он просит прийти посмотреть.
– А это долго?
– Не думаю. Второй режиссер отобрал восемь актрис. По минуте на актрису, управимся за десять минут. Пошли. Иначе он на свою бабушку возьмет какую-нибудь Мэрилин Монро.
Я испугался:
– А это возможно? Вытащить сюда Мэрилин Монро и снять в кино?
Тимур усмехнулся:
– Нет, конечно. Я пошутил.
– Но меня же ты вытащил!
Тимур обнял меня за плечи:
– Антон, тебя я вытащил, потому что ты гений. А таких, как Мэрилин Монро, у нас знаешь сколько? Пойдем, сам увидишь.
6
Но сначала мы спустились в ресторан. Насколько я понимаю, Тимуру не терпелось похвастать своей киноимперией. Да и было чем. Посреди подмосковного дубняка и березового леса он построил дюжину двенадцатиэтажных зданий – пятизвездочный «Тимур-Отель», шесть павильонов, тон-студию, кинотеатр и три производственных корпуса.
– Конечно, я мог бы все это запихать в один небоскреб, вышло бы в два раза дешевле, – сказал он мне по дороге в ресторан. – Но небоскреб торчал бы в небе на западе от декораций. И поэтому я строил вширь, а не ввысь. Теперь у меня тут своя «Тимур-вилледж», свой «Декорстрой» и свои Красная площадь, Эйфелева башня и Пьяцца Навона. А скоро будет еще свой Лондон, Берлин, Мадрид и Пекин.
– Тимур Македонский, – заметил я.
– В каком смысле? – не понял он.
– Ну, Александр Македонский хотел покорить полмира, а ты его просто построил. У вас еще не делают прививки для чувства юмора?
Он усмехнулся:
– Антон, если я покажу тебе, сколько всё это стоит, у тебя тоже не будет места для чувства юмора. Вот наш ресторан. Что ты будешь на завтрак?
Описывать ресторан я не буду, в нем не было ничего роскошного или экстраординарного, разве что в простенках между широкими окнами стояли черно-белые скульптуры Люмьера, Эйзенштейна, Чарли Чаплина, Греты Грабо и других звезд немого кино. А на вогнутых, с эффектом 3D, телеэкранах, с четырех сторон висевших над залом, полуголые модели образца 2034 года рекламировали не то какие-то роскошные инопланетные пляжи, не то нижнее женское белье, которое почему-то не закрывало срамные места, наоборот – именно их и открывало! Впрочем, если проследить за историей женской моды, подумал я, удивляться тут нечему…
Да и некогда мне было удивляться – шум в этом ресторане был как на международной конференции. Поскольку здесь сидели, ели, разговаривали, смеялись, перекрикивались и переходили со своими гнутыми планшетами от одного столика к другому китайцы, шведы, японцы, американцы, бразильцы, французы, русские, испанцы, индусы и еще бог знает кто. Я тут же вспомнил межпланетную станцию Рэя Брэдбери – там тоже было многоязыкое вавилонское столпотворение космонавтов всех стран.
Но завтрак был архаический – стакан грейпфрутового сока, сырники по-московски и ржаные тостики с башкирским медом. Я запил все это двойным эспрессо и кивнул на публику:
– Неужели это все киношники?
– Представь себе! – сказал Тимур. – Я угадал с декорациями. Сегодня снять что-нибудь в Париже или даже у нас на Красной площади совершенно невозможно. Туризм просто бешеный, ты ни за какие деньги не можешь перекрыть ни одну улицу или площадь. Я уже не говорю о левитаторах! Ты помнишь, как мы мучились, растаскивая с Малой Бронной всякие «Лексусы» и «Хонды», чтобы снять на Патриарших прудах разговор Воланда и Берлиоза? Так то были цветочки по сравнению с левитаторами, которые теперь залетают в кадр со всех сторон! А у меня – пожалуйста! На своей Красной площади – хочешь, я поставлю телеги шестнадцатого века, а хочешь – «Чайки» и брежневские «членовозы». У меня целый парк муляжей любых автомобилей и пять тысяч роботов-статистов, которых роботы-костюмеры за полчаса одевают в наряды любой эпохи. Если бы у тебя было время, я бы тебе показал этот процесс, ты ахнешь!
Я не стал напоминать ему, что это не он, а я «угадал с декорациями». Времени у меня и вправду не было, мы в лифте спустились в фойе отеля и, не выходя на улицу, крытым переходом проехали на движущейся, как в аэропортах, дорожке в соседнее здание. Закоев на ходу объяснил, что такими переходами он соединил все двенадцать корпусов, чтобы в любую погоду – морозной зимой, в дождь или в августовскую жару – можно было спокойно курсировать по всей студии.
