Леонид Сапожников - Цепь
— Да, — кивнул Саулов. — Когда же она проявила серьезное непослушание, ее не стало…
Все это говорилось им бесстрастно, как будто не живой человек, а бездушный механический робот-убийца сидел перед нами. Мне приходилось в своей жизни видеть убийц — циничных, разбитных, нахальных, — такого я видел впервые.
— Насколько я вас понял, — сказал следователь, — Алина Саулова–Галицкая, прочитав дневник, впервые поняла, кто вы и что вы за человек, верно?
— Да, вероятно, она что-то поняла. Я пришел к ней… накануне, в пятницу… Принес две газеты “Маяк”…
— Как у вас оказались эти газеты?
— Их привез мой студент Гусев. Он месяц находился на практике в Салтановске. Меня заинтересовал кроссворд на последней странице. Ну, а потом я увидел Указ… Н-да… В другом же номере был опубликован отрывок из повести Клычева…
— А номер “Маяка”, — сурово перебил следователь, — в котором был помещен некролог о смерти Клычева, вам кто привез? Раимджан Ходжаев или Федор Ковальчук?
Саулов не ответил. Он сидел все так же прямо, спокойно положив руки на колени.
Веня уже рассказал мне, что именно через версию “Командированный” капитан Садыков и вышел на Саулова. Сначала их было двенадцать человек — жителей нашего города, находящихся в командировке или на практике в Салтановске. Постепенно одиннадцать отпали, пока не остался студент Гусев, И он отпал. Вернее, почти отпал, потому что рассказал Садыкову, что привез из Салтановска несколько экземпляров “Маяка”, и их у него взял преподаватель Викентий Модестович Саулов — любитель кроссвордов и занимательного юмора.
Вот так — параллельно — мы с капитаном Садыковым и вышли на него.
— Не хотите говорить, что ж, — пожал плечами следователь, — странная позиция. Сказав “А”, гражданин Саулов, надо говорить и “Б”.
— Благодарю за совет, гражданин следователь.
— Итак, вы прочитали отрывок из книги учителя Клычева, поняли, что находитесь на краю пропасти, пришли к вашей племяннице и сказали, что Клычев опасен для вас? Так было?
— Примерно так, — ответил Саулов. — Правда, я добавил, что Клычев может быть опасен и для нее. Она удивилась и начала расспрашивать, чем он может быть опасен для нее. Алина с годами становилась все более эгоистичной… Я ответил, что со временем расскажу ей подробнее. Конечно, я допустил большую оплошность, когда позвонил из ее квартиры в Салтановск. Это я уже потом понял. Да, разумеется, не стоило звонить ни редактору “Маяка”, ни самому Клычеву… К сожалению, я растерялся. Что поделаешь, старость… Н-да, старость… Думаю, что моя сегодняшняя болтливость тоже вызвана именно этим обстоятельством.
— А вы полагаете, что вы болтливы? — улыбнулся следователь. — Сегодня?
— Приятно иметь дело с профессионалом, — усмехнулся Саулов. — Ну-с, что еще?.. В ту ночь, с четвертого на пятое июня, Алина должна была быть в Салтановске и взять для меня в аэропорте портфель…
— У кого? — перебил следователь.
— Это не имеет значения. Я же сказал вам все, что касается моей племянницы… и без имен, конечно…
— Хорошо… Ей переданы были все материалы книги Клычева?
— Да.
— Разумеется, вы уничтожили их?
— Разумеется.
— А каким образом у Алины остался дневник комиссара Орла?
— Думаю, женское любопытство заставило ее открыть портфель. И дневник заинтересовал Алину, скажем так, ведь там говорилось о ее матери. Она узнала кое-что из того, о чем не должна была знать. Захотела, естественно, узнать все, потребовала от меня объяснений… Кстати, гражданин следователь, вы дадите мне возможность ознакомиться с дневником комиссара Орла? В повести Клычева я нашел некоторые неточности… Впрочем, он имел право на домысливание. Так-так… Словом, я попросил Алину вернуть мне дневник. Она отказалась. Видит бог, я уговаривал ее. Потом пригрозил. Вообще я тогда разгорячился, это со мной редко бывает, стал кричать на Алину, размахивал у нее перед носом газетами. Она выхватила в пылу ссоры эти газеты и сказала, что если я немедленно не уйду, она поднимет крик на весь дом. Мне оставалось только одно — убрать ее. На следующий день она умерла. К сожалению, мои люди не нашли этих двух газет. Насколько я понимаю, газеты и дали вам какую-то ниточку…
— Разве у вас было только две газеты?
— Ах да, вы имеете в виду газету, где был опубликован отрывок из повести? Ну, ту я уничтожил сразу, потому что не люблю заводить архивы на самого себя.
— Саулову–Галицкую, как и учителя Клычева, убили Раимджан Ходжаев и Федор Ковальчук?
— Я уже сказал вам, гражданин следователь, тут я вам не помощник.
— Где в настоящее время Ковальчук?
— Извините, но зачем задавать подобный вопрос?
— Вы и его убрали? Вы убили Ковальчука?
— Я никого не убивал.
— Ковальчук был наркоманом, Саулов. Так что рано или поздно, но он выползет из норы, в какую бы вы его ни засунули. Если он жив, конечно… Ну, ладно… А в каких отношениях вы находились с Раимджаном Ходжаевым и Тургаем Кадыровым?
— Вас все время интересуют какие-то частности, детали. Разве все это теперь столь уж и важно?
— Я жду, гражданин Саулов.
— Хорошо, я и это скажу вам. В годы войны они были моими помощниками. Но к чему все это? Ни одного документа, подтверждающего мое прошлое, мои связи, не сохранилось. Ни одного человека, который лично бы показал против меня, тоже не осталось в живых. А Ходжаев и Кадыров?.. Не переоценивайте, они будут подтверждать лишь то, что я скажу. Им нет никакого смысла вести себя иначе. Мы всегда ненавидели друг друга и всегда заботливо охраняли друг друга. Не правда ли, забавный альянс! И мы всегда заботились о том, чтобы не было свидетелей. Да, вот еще что, гражданин следователь… Видите ли, от всего того, что я вам рассказываю, разумеется, я откажусь во время суда. Два этих молодых человека, — Саулов кивнул в сторону Вени и меня, — не в счет. Это же инсценировка, не правда ли? Вы, очевидно, включили магнитофон. Что ж, пишите себе на здоровье. Для суда эта пленка не явится документом. Верно ведь?
— Я не записываю ваш допрос на пленку, — отозвался следователь, — я предупредил бы вас об этом.
— Тем лучше! — насмешливо воскликнул Саулов. — Так вот, перед вами Саулов, Викентий Модестович Саулов. Он хороший человек, честный, добропорядочный. Мухи не обидит. Немножко со странностями- любит, например, тряпичные куклы. Но скажите, у кого их нет, странностей-то? А гадости всякие проделывали другие — поручик Викентий, Маркелов, Колесниченко… Господи, сколько же их было — разных-то!.. Но ни в одном вашем архиве не хранится ни моих фотографий, ни такой, например, пустяковины, как отпечатки пальцев. Нет у вас отпечатков пальцев Викентия Модестовича Саулова, нет!.. Поэтому все улики, все доказательства, которые вы предъявите суду, — это блеф. Единственное, в чем я признаюсь, запомните, только в том, что незаконно перешел в тысяча девятьсот тридцать втором году границу Советского Союза вместе с десятилетней племянницей. Но кто же меня осудит за любовь к родине и желание вернуться на родину, в Россию. А?.. Безусловно, вы сможете осудить меня на смерть. Это в ваших силах, и к этому я готов…
— Судить вас будет суд, — тихо возразил следователь.
— Да, да… Все равно… Но в памяти людей, которые знали меня, я останусь честным русским человеком, добрым, мягким, прекрасным преподавателем. Запомните!.. Все мертвы — и Юсуф-Бек, и комиссар Орел, и Бородин, и учитель Клычев, и Алина… Все… И те, кто знал меня в девятнадцатом году, и в сороковом, и в сорок третьем… Все! Больше вы от меня не услышите ничего, ни одного слова, ни одного признания, ни одной фамилии. Ищите, докапывайтесь, а я посмотрю!.. Прошу отправить меня в камеру…
Сознаюсь, этот взрыв выглядел весьма эффектным, даже для нас с Веней, людей, достаточно повидавших на своем веку преступников разных мастей и рангов.
Следователь внимательно посмотрел на Саулова.
— Прежде чем вас уведут в камеру, — заговорил он, — я хотел бы сказать вам, гражданин Саулов, вот что… На этом стуле, на котором вы сейчас сидите, в разное время сиживали разные государственные преступники. Одни говорили еще “складнее” вас, другие юлили, изворачивались, закатывали истерики, умоляли. Но все они в конце концов признавались в своих преступлениях. Они вынуждены были признаваться. Им, как и вам сейчас, казалось, что прошлое осталось в прошлом, что им удалось уничтожить всех свидетелей, скрыть все факты, замести все следы своих преступлений. Нет, это не было их самоуверенностью или заблуждением. Это была их надежда!.. И они хотели эту надежду сохранить. Ведь она давала им силы юлить, изворачиваться, лгать. Вы не оригинальны, гражданин Саулов. Сейчас вы играете в свою неуязвимость, ибо она дает вам хоть какую-то надежду. Но вы не мышка, а мы не кошки. И здесь не играют в игры. Мы работаем, гражданин Саулов. И, можете быть уверены, работаем не за страх, а за совесть. Для всех нас было самым трудным разыскать вас. Разыскать, понимаете? И это удалось сделать, а остальное… Стоит ли мне уверять вас, что вы все расскажете? Вы и сами в глубине души это осознаете. Вам хочется покуражиться? Бога ради!.. Мы терпеливые люди, нас хватит на ваш кураж! И еще… Вам хочется остаться в глазах вашей семьи и тех, кто вас знал, “чистеньким”, “жертвой”? Вот этот фокус у вас не выйдет. Мы постараемся раскрыть все ваши преступления, день за днем, месяц за месяцем мы пройдем по следам, оставленным вами в жизни. Их много, этих следов, и далеко не все вы их стерли. Остались люди — они вас будут обвинять. В архивах остались документы — мы их найдем, ведь вы недаром так ненавидите эти самые архивы! Остались родные, близкие тех людей, которые были уничтожены вами или по вашему приказу, и их память окажется самым страшным и главным вашим обвинением на процессе. Ваша семья… Возможно, они и в самом деле честные люди…
