Елена Арсеньева - Портрет королевского палача
Я бегу по дороге и пою во весь голос на мотив известной песни «Я на солнышке лежу». Боже ты мой, вот счастье! Солнце сияет, небо хрустально-голубое, ни единого человека, ни машины, дорога сама стелется под ноги, кругом золотые поля и островки пышных темно-зеленых рощ, на обочине голубыми глазками смотрит на меня цикорий. Дороги расходятся в разные стороны, туда тянутся руки указателей. Вот обратный путь в Мулян. Вот пути во Фрэн, Нуаер, Арджентой. До него далеко, семь километров, поэтому я бегу по направлению во Фрэн, до которого всего лишь пять, но пою про Арджентой, потому что мне очень нравится это серебряное слово. Я то бегу, то иду, то бреду, то принимаюсь танцевать, то пою, то ору от счастья и блаженного одиночества, то завороженно молчу, оглядывая переливы зелени, плавные перетекания холмов в равнины – и обратно, следя за беззаботным парением ястреба в вышине. Срываю несколько пшеничных колосьев и с упоением грызу каменно-твердые зернышки. Это повкуснее, чем семечки!
Забавно: вроде бы в нашей нижегородской губернии полно пшеничных полей, но мне никогда не приходилось грызть зернышки. Да и вообще не могу себя представить бегающей по лесам и окрестностям, скажем, Дзержинска. Страшно! А тут очаровывает ощущение полной, ну полнейшей безопасности.
О да, прекрасная Бургундия, прекрасная Франция!
Пробегаю мимо сжатого поля, и вдруг с обочины огромными прыжками кидается от меня коричневый долгоногий кролик.
Я смотрю ему вслед с таким изумлением, как если бы это был кенгуру. Никогда не видела диких кроликов. Фантастика… А птицы, которые вспархивают с поля там и сям – это не куропатки ли? Или перепелки? Я их тоже никогда раньше не видела. Здорово пополнила пробелы в своем образовании!
В вышине слышно легкое жужжание. Поднимаю голову – надо мной возникает крылатое сооружение, словно бы летающий велосипед. Это дельталет, такие штуки я видела, конечно, но чтобы он летал просто так, не в честь какого-нибудь спортивного воздушного праздника…
Я машу ему что было сил, прыгаю, снова ору во весь голос.
Полное счастье! Я забыла обо всем: о той ночи в больнице, о смерти и страхе, о своем преследователе… И сейчас я верю, неистово заставляю себя поверить: мне померещился тот человек в бистро на улице Монторгей в Париже, его там не могло оказаться, он канул в небытие где-то во Франкфурте… А скорее всего, он и во Франкфурте мне померещился!
Ничего нет страшного и жуткого в мире – только блаженство этого солнечного дня посреди прекрасной Бургундии!
Я снова завожу песню про дорогу в Арджентой, однако умолкаю: она неактуальна, поскольку я стою у самого въезда во Фрэн.
В деревню вхожу неспешно – неловко бегать по этим узеньким, степенным, старинным улицам. Фрэн очень напоминает Мулян. Правда, эта деревня побольше: здесь есть даже гостиница! Судя по всему, она не обременена избытком постояльцев: около нее стоит только одна красная спортивная машина.
Смотрю на часы и вижу, что у меня больше нет времени гулять по Фрэну. Ведь Николь собиралась уехать в Париж в десять часов. Значит, мне нужно поспешить, чтобы не задерживать ее.
Обратный путь потруднее: дорога идет в гору.
Ого, я уже полчаса в пути, а еще топать да топать! Может быть, сократить путь, свернув на проселочную дорогу, ведущую через лес? У меня такое ощущение, что я срежу тут по меньшей мере километр. Лес, впрочем, назвать таковым можно только условно, это, скорее, островок леса, отделяющий поле от поля, таких островков тут – не считано.
Смело сворачиваю с дороги… и не проходит пяти минут, как начинаю жалеть об этом. Во-первых, приличным и проходимым лесок выглядел только издали, а в глубине началась сущая чащоба, бурелом. Во-вторых, пытаясь найти тропу поудобнее, я натыкаюсь на проволочную изгородь с надписью «Domaine privé», то есть частное владение. Кто его знает, сунешься через забор, а там егерь с ружьем, как в старые добрые времена. Или вообще самострелы навострены на браконьеров – как во времена еще более старые и куда менее добрые.
Проклиная все на свете, выбираюсь наконец на край пшеничного поля. До дороги метров сто, я и впрямь сэкономила время и сократила путь, но еще попробуй-ка пройди через эти жестяные прутья-колосья! Такое ощущение, что ноги мои исхлестаны огненными плетками.
Но тут я вижу в пяти шагах спокойно дремлющую косулю. Ветер с ее стороны, поэтому она не чует меня, но вот зашуршали под ногой колосья – и косуля взмыла с места, словно птица. И в три прыжка скрылась в лесу!
Какое-то мгновение стою, совершенно обалдев, чувствуя, что не выдержу изобилия восторженных впечатлений. И даже то, что я выбираюсь из этого поля полосатая от царапин, больше меня не огорчает.
Правда, в ближайшие дни мне перед добрыми людьми в шортах или в мини-юбках лучше не появляться!
Николь, которая уже начала беспокоиться, радостно кидается мне навстречу:
– Привет, наконец-то. Тут приходила Клоди, предупредила, что до завтра уезжает в Дижон, так что если тебе понадобится позвонить, то только завтра. Но, думаю, мы переживем?
– Конечно. А она ничего не говорила про эту, как ее там, вдову скульптора?
Я отлично помню имя Жани, но нарочно называю ее «вдова скульптора» – из вредности!
– Говорила, что у нее все в порядке, Филипп крепко спал всю ночь, но Жани все равно утром вызвала врача. Приехали, оставили лекарства, похвалили твой чепчик, но сказали, что на ребенка очень плохо действует жара. Посоветовали перебраться куда-нибудь, где прохладней, потому что каникюль будет только усиливаться. Жани решила нынче же уехать к каким-то знакомым в Нант, там близко море, прохладней все же.
– А, ну, отлично!
– Слушай, Валентин, я поеду, хорошо? – озабоченно говорит Николь. – За Шанталь беспокоюсь, да и в фирме дел полно.
– Ну, конечно, езжай, – храбрюсь я. – День просижу в доме, отдохну, вечером погуляю, а завтра опять побегаю.
– Имей в виду, в половине двенадцатого приезжает булочник. Он сигналит, когда въезжает в Мулян, ты его не пропустишь.
– Договорились. Ну все, двигай, тебе пора!
Выхожу на террасу проводить Николь, и только сейчас обращаю внимание, что вся она поросла сухой травой. Камни потрескались, ступени покосились, в трещинах наросло… чего только ни наросло, даже куст мальв вымахал. И все это сухое, неприглядное.
Вот чем я займусь сегодня. Общественно полезным трудом! Надо же как-то отблагодарить этот приютивший меня дом!
Я машу вслед удаляющейся машине Николь, а потом с удовольствием прогуливаюсь по пустынным улицам Муляна. Вот отсюда вчера выскочил шалый Доминик в камуфляже. Вот здесь живет художник. Я бы с удовольствием рассмотрела скульптуры Гийома, но пока там торчит неприветливая русофобка Жани, это невозможно. Ничего, она завтра уедет, тут-то я и наведаюсь в ее сад…
Поворачиваю к дому, и вдруг красное свечение бьет меня по глазам. Что такое?!
А понятно, на холме на окраине Муляна стоит под платаном красная спортивная машина. Холм расположен так, что его видно со всех концов деревни, да и сама деревня оттуда как на ладони.
А ведь это та самая машина, которую я час назад видела во Фрэне… Зачем оказалась здесь?!
Несмотря на жару, мне становится холодно. А вдруг?..
Нет, этого не может быть. Никакими силами, никто не может разузнать, где я нахожусь! Единственный человек, через которого ко мне может дотянуться убийца, это Максвелл, а он убежден, что я еще позавчера отчалила в Россию.
И все же настроение у меня малость подпорчено. Поскольку еда – лучшее успокаивающее средство, я возвращаюсь домой, должным образом наедаюсь, потом долго сижу в ванне, смывая пот и паутину, которую нацепляла на себя сегодня в лесу. Царапины, когда кровь отмыта, кажутся не столь устрашающими.
Приведя себя в порядок, собираюсь сдержать слово и почистить крыльцо. Но на улице даже не жара, это пекло какое-то… Работать на террасе, залитой солнцем, невозможно. Если я сяду перед телевизором, то немедленно усну, как пенсионерка в кресле. А не совершить ли мне экскурсию по дому?
Комнаты я еще вчера осмотрела во время уборки. Правда, на чердаке не была. Но стоит только открыть дверь туда, как я позорно сбегаю: там парная баня, духота безумная. Это я буду осматривать ночью или в дождливую погоду, понятно. Что-то Николь говорила про погреб… Но сначала загляну-ка в сарай, благо все ключи висят на кухне с аккуратненькими бумажками: «Cusine», «Hangar», «Bûcher», «Cave» – кухня, гараж, сарай, погреб и т. д.
Сарай неслабый. Это натуральный ангар, а не сарай! Главное его украшение – та самая карета, о которой говорила Николь. Строго говоря, это скелет кареты: железные перекладины, прутья, оси, колеса без ободов. Видимо, она была в старые времена покрыта кожей, а может, и шелком. Да-да, я читала: были шелковые кареты, именно в такой и убили Генриха IV. Равальяк пырнул его ножом, пропоров стенку кареты, в которой Анрио следовал к очередной даме сердца.
Впрочем, и «голышом» карета выглядит очень внушительно. Ее бы выставить посреди двора, увешать кашпо, вот как у Клоди, – смотрелось бы великолепно.
