Ги де Кар - Чудовище
Задумано было неплохо. Но, на беду убийцы, его план удался лишь наполовину: если первая его часть, убийство, была осуществлена в соответствии со сценарием, то вторая провалилась благодаря чудесному — можно ли назвать иначе? — вмешательству Жака Вотье, который оказался первым и, как видите, единственным, кто попался на удочку изворотливого преступника. Остальное нам известно.
Кто по-настоящему удивился, так это красотка Филис, узнав из газет не только об убийстве на борту «Де Грасса» американского гражданина, но и о том, что убийца пойман и им оказался вовсе не ее муж, а муж соперницы! Тем более что накануне, в пять часов вечера, она получила краткую телеграмму, подписанную именем ее мужа и гласящую: «Разделяю ваше горе». Такое вот соболезнование…
Распечатав телеграмму, Филис была потрясена: она сразу сообразила, что произошло на теплоходе. Однако горевала недолго. Лишь бы этот болван, ее муженек, не попался, что было бы совсем некстати: полиция могла сопоставить кое-какие факты и, в частности, установить, что один из последних чеков, подписанных в Нью-Йорке Джоном Беллом, был предъявлен к оплате особой, носящей ту же фамилию, что и убийца! Уж в этом-то Филис кое-что смыслила! Поэтому, прочтя на следующий день первые газетные отчеты о преступлении, она удивилась, но в то же время успокоилась…
Теперь мы кое-что знаем о Филис Брукс. Остается лишь установить личность ее супруга, убийцы Джона Белла. Однако я позволю себе заметить суду, что дальнейшее присутствие здесь госпожи Соланж Вотье представляется излишним…
— Вы можете идти, мадам, — кивнул председатель Легри.
Когда Соланж вышла, Виктор Дельо продолжил:
— Для разоблачения преступника я считаю необходимым вызвать вновь в суд свидетелей обвинения из команды теплохода «Де Грасс» — в той же очередности, что была установлена господином прокурором в прошлый раз. Первым был, если я не ошибаюсь, стюард Тераль?
— Господин Тераль, — начал старый адвокат, когда стюард занял место свидетеля, — вы говорили нам, что первым обнаружили преступление?
— Да, это так…
— Когда вы увидели, что дверь в каюту Джона Белла приоткрыта, вы, должно быть, не особенно удивились?
— Как это?
— Да ведь вы уже в какой-то мере ожидали этого, господин Тераль! Но что вас действительно удивило, это представшее вашим глазам зрелище: повисший на двери мертвец и неподвижно сидящий на его койке Вотье!
— Верно…
— Тем более, — продолжал адвокат, — что эта странная картина не соответствовала тому, что вы оставили в каюте двумя часами раньше…
— Я не понимаю…
— Сейчас мы все поймем! — заверил его Виктор Дельо. — За два часа до вашего, будем говорить, «официального обнаружения» убийства вы вошли в эту же каюту с помощью универсального ключа, который есть у каждого стюарда. Вошли тихонько, чтобы не разбудить пассажира, наслаждавшегося в это время послеобеденным отдыхом… Привычки Джона Белла вы успели изучить… Итак, тот спал сном праведника, но был жив и находился в отменном здравии. На ночном столике у изголовья лежал нож для разрезания бумаги в форме изящного стилета. Во сне этот здоровяк, увы, не мог оказать никакого сопротивления и отошел в мир иной незаметно для себя: просто земной его сон перешел в сон вечный…
— Я не позволю вам!.. — прорычал стюард.
Последние его слова потонули в поднявшемся гвалте: все присутствующие повскакивали со своих мест.
— Тихо! — прокричал председатель Легри.
— Так вот, господин Тераль! — неумолимо продолжал Виктор Дельо. — Я официально обвиняю вас в том, что пятого мая сего года в тринадцать часов сорок пять минут вы убили Джона Белла в его каюте, перерезав ему сонную артерию с помощью ножа для разрезания бумаги, на котором ваших отпечатков пальцев не оставалось, поскольку вы действовали в перчатках. Потому-то вы и не побоялись оставить орудие убийства на ночном столике рядом с шелковым шарфом, украденным вами тремя днями раньше у госпожи Вотье.
— Я не понимаю ни слова из того, что вы говорите, — ответил стюард.
— Если вы ничего не понимаете, господин Тераль, отчего же так смертельно побледнели? Ну ладно, я помогу вам вспомнить, рассказав, как именно я вас «вычислил». Официальное следствие не принесло никаких результатов, и я провел собственное небольшое расследование. Я разыскал всех членов семьи Вотье, добрался до Института Санака, наряду с этим поднял также некоторые документы Всеобщей трансатлантической компании. Я получил список фамилий всех пассажиров, находившихся на «Де Грассе» во время того злополучного рейса, изучил все радиограммы, отправленные с его борта, и среди вороха поздравительных телеграмм и денежных переводов наткнулся на коротенькую телеграмму за подписью некоего Анри: «I share you sorrow», то есть «Разделяю ваше горе». Это несколько выспренное послание навряд ли привлекло внимание радиотелеграфистов «Де Грасса», которым и в голову не пришло сопоставить это «разделенное горе» с совершенным на борту убийством. Однако меня, старого буквоеда, оно насторожило. Я отметил, что некий Анри отправил телеграмму через полчаса после того, как было обнаружено преступление. Телеграмма была адресована некой Филис Брукс в Нью-Йорке. Я тотчас попросил одного моего старого приятеля, уже с четверть века живущего в этом городе, негласно навести кое-какие справки об этой таинственной незнакомке, которая разожгла мое любопытство. Вскоре я получил от него сведения о ее своеобразной профессии и последних связях. В этом списке фигурировало имя Джона Белла. Тогда же я узнал и о том, что три года тому назад Филис Брукс вышла замуж за некоего Анри Тераля, французского гражданина. Девичьей фамилией Филис пользовалась только для нужд своего ремесла. А телеграмма, отправленная с «Де Грасса», носила подпись «Анри». Согласитесь, совпадение по меньшей мере любопытное! Не найдя Анри в списке пассажиров, я попросил разрешения взглянуть на список команды, где и обнаружил имя «Анри» в сочетании с фамилией «Тераль» — он оказался стюардом по обслуживанию кают-люкс, одну из которых занимал Джон Белл! И все встало на свои места!
По залу прокатился восхищенный гул. Даниелла с обожанием смотрела на своего наставника, который, несколько смутившись, безуспешно пытался пристроить очки на носу. Он откашлялся, прочищая горло, и продолжил:
— Мой вывод прост: настоящий убийца Джона Белла — перед вами, у свидетельской решетки… В надлежащее время он, видимо, предстанет перед судом, и, боюсь, задача его защитника будет трудной — во всяком случае, для моих старых плеч она была бы непосильной. Свою же миссию защиты Жака Вотье я, смею надеяться, выполнил: подсудимый будет оправдан. Я ни от кого не жду благодарностей — ни от своего необычного клиента, которому причинил немало горя, открыв глаза на вероломство жены, ни от госпожи Соланж Вотье, которая вряд ли скажет спасибо за то, что я огласил некоторые интимные подробности ее жизни, ни, наконец, от родных несчастного слепоглухонемого, которые, конечно же, не простят мне, что в последний момент я сумел избавить подсудимого от быстрой и верной казни, предусмотренной статьей триста второй Уголовного кодекса, на применении которой с таким усердием настаивал господин прокурор. Единственный человек, который в глубине души, как мне думается, благодарит небо за ниспосланное мне вдохновение, — это многоуважаемый, скромный Ивон Роделек, чьими усилиями будничный поначалу ход настоящего процесса был вознесен в сферы самых высоких человеческих чувств…
6. ПРИГОВОР
Наконец-то Виктор Дельо смог облачиться в домашний халат и сунуть уставшие ноги в шлепанцы. Утонув в старом кресле и запрокинув голову назад, он, похоже, забыл о существовании своей юной помощницы.
— Вы, должно быть, устали, мэтр. Может, мне лучше уйти?
— Нет, нет, внучка, — ответил адвокат, не разлепляя век. — Побудьте еще немного: ваше присутствие действует на меня успокаивающе…
— Как я восхищена, мэтр! Вы не только спасли Жака, вы заставили его ощутить себя человеком! Из чудовища вы превратили его в существо, способное чувствовать и вызывать человеческие чувства в других…
— Что ж, нашелся хоть один человек, чьих ожиданий я не обманул!
— А как слушал вас зал! Все буквально глядели вам в рот: ведь вы олицетворяли собой само правосудие, становясь поочередно то полицейским, то следователем, то защитником, то обвинителем… Скажите, но почему бедного Жака не освободили сразу? Ведь он столько пережил! Неужели и эту ночь он проведет в тюрьме?
— Дитя мое, юстиция — обидчивая старая дама; ей досадно, что ее обвели вокруг пальца, и кто? Слепоглухонемой! Успокойтесь, не пройдет и трех дней, как Жак Вотье вернется к супруге.
— Вернется к супруге?! Я больше чем уверена, что он не пожелает жить с ней!
